Анатолий Афанасьев - Грешная женщина
Мы уже установили, что гуляли вчера в ресторане в «Сокольниках», прокрутили остаток его премиальных. Он помнил, что перед последней бутылкой коньяку, видимо сразившей нас наповал, мы обсуждали планы выдвижения Демы в мэры. Все качества, необходимые для получения высоких постов в нашей новой Нигерии, были у него в наличии: алкоголик, криминальное сознание, корыстолюбие, невежество, злобность, бессердечие, полное отсутствие принципов и рыльник как у дикого кабана. К тому же коммуняк проклинал с подросткового возраста, когда его застукали в общежитии с шестнадцатилетней пацанкой и за это турнули из мореходки. Когда мы все это обсудили, то пришли к выводу, что в мэры при надлежащей организации предвыборной кампании он проскочит без сучка и задоринки, а там и до президентского кресла рукой подать. Ввиду столь блестящей перспективы мы и заказали злополучную бутылку.
— Не хочешь продавать часы, — сказал Дема, — купи пузырек. Видишь же, что нам мало.
Телефонный звонок отвлек меня от содержательной беседы. Звонила Елочка. Не успел я изобразить в голосе отцовскую радость, как она меня оборвала:
— Папа, мне некогда, прости. Ты помнишь, что через два дня я уезжаю?
— Помню, детка. А куда?
— Ну, папа! Ну как можно! Мы уже сто раз обсуждали. Я еду в Крым с подругой. У нее там тетка.
— Так ведь железная дорога вроде блокирована?
— Папа! — Тоном Елочка демонстрирует, что ее великое терпение на пределе. Но что за глупейшая затея: две пятнадцатилетние пигалицы в наше время мчатся в Крым?
— А мама что говорит? Как, кстати, ее здоровье?
— Мама согласна. У нас куплены билеты. Папочка, ты что, совсем не просыхаешь?
— Не хами, козявка!
— Нет, ну я прямо не понимаю, что вы за люди!
Лоб у меня вспотел.
— Хорошо, и сколько же тебе требуется денег?
После короткой паузы с неописуемо трагической нотой она прошептала:
— Двадцать пять тысяч. Это минимум.
Ответ у меня нашелся быстрый и остроумный:
— А миллиончик не желаешь?
Тяжкий девичий вздох на прощание с тяжелобольным. Затем деловое перечисление: джинсы, кроссовки, билеты, фрукты и так далее, — и под сурдинку коварное предостережение:
— Может, мне самой заработать?
— Позови мать к телефону! — грозно потребовал я.
Раечка тут же откликнулась, словно у них с дочерью было одно ухо.
— Здравствуй, Евгений!
— Вы что там, свихнулись все? Куда ее несет? Пусть дома сидит. Все сейчас дома сидят, у кого мозги есть.
— Это была твоя идея. Мы были против.
— Кто это мы?
Я слышал, как она соболезнующе улыбнулась в трубку.
— Петр Петрович и я. Но ты сказал: ничего страшного. Не ребенок. Вот она и раскочегарилась.
Я понял, что любой поворот темы выйдет мне боком. Во что бы мы ни играли, против Раисы у меня никогда не было козырей. Дьявол тусовал нашу колоду уже шестнадцатый год.
— Так вы с Петром Петровичем и денег ей дайте. При чем тут я? Он же у тебя крутой парень. Куда ты дела пятнадцать тысяч, которые я отвалил в прошлом месяце? Пустили с Петром Петровичем в оборот? Все боитесь лишнюю копейку на девочку потратить.
— Не сердись. — Голос у Раисы покорно-виноватый — о, как отлично я помнил все эти лживые модуляции. — Елена сказала, что деньги дашь ей ты. Ты бы видел, с какой гордостью она это произнесла.
Я молчал, и она добавила:
— Хочешь, возьми у меня? Елочка не узнает.
Особое изуверство было в том, что Елочка, разумеется, внимательно слушала наш разговор. Я повесил трубку и вернулся на кухню.
Грустный Дема цедил пиво из голубой чашки. По моему лицу он понял, что пойдем за добавкой.
— Тяжко, брат?
— Ничего, — сказал я. — Обычная житейская ноша. Жены и дети.
— Денег просят?
— Денег не жаль, да их ведь нету.
— Как нету? А часы?
Его циничная морда выражала искреннее недоумение.
— Допивай, поехали, — сказал я.
Вскоре мы брели по Измайловской барахолке. Чего тут только не было и кого только сюда черт не пригнал! Это не мне описывать, у меня слог жидковат. Над счастливым порождением перестройки, где талант уютно соседствовал с гнилым кишечным выхлопом нищеты, витал дух скорби. Из-под милостивой тени угрюмых елей азартно высверкивал одичалый русский зрачок. Чужеземная гладкая речь искрилась от соприкосновения с любезным матерком московских коробейников. Проститутки предлагали французскую косметику, художники — свои картины, а юные розовощекие, сыто ухмыляющиеся барыги сплавляли ордена великой войны. Всяк был удал на свой лад. Покупатели делились на рублевых и долларовых, как на белых и черных. Присутствие вездесущего кавказского народца добавляло в музыку беспечного торжища опасный, режущий по сердцу звук.
Не успел я толком оглядеться, как Дема отловил покупателя. Каким-то шестым чувством угадал в пожилой даме с допотопным ридикюлем нашего клиента. Дама была восточных кровей и, конечно, матерой спекулянткой, но часы вкупе с деликатным Деминым обхождением произвели на нее сильное впечатление. Это было видно по тому, как презрительно она скривила пухлые, ярко накрашенные губки.
— Прямо из Египта, — сказал Дема, загораживая даму широкой спиной от возможных налетчиков. — Золото и слоновая кость. Цену назначайте сами, но какая вещь, вы же видите!
Дама с опаской провела по бронзовой головке орла толстым мизинчиком, словно ожидая, что он ее клюнет.
— Ходют? Откуда я знаю, что механизьм исправный?
— Мадам, мы похожи на жуликов? Пишите адрес, вот у него есть паспорт. — Дема ткнул в меня перстом. — Не понравится, аннулируем покупку по первому требованию. Только жестокая необходимость… Ему, видите ли, не хватает двух миллионов, чтобы купить «вольву». Ну зачем тебе «вольва», Евгений? На одних запчастях пролетишь.
— И сколько вы хотите? — спросила дама.
— Пятьсот штучек, полагаю, будет недорого, — сказал Дема как бы в забытьи. — Они же вечные.
Я думал, дама плюнет и уйдет, но она лишь ласково нам улыбнулась.
— Не зарывайтесь, мальчики. Говорите нормальную цену.
— А какая нормальная? — спросил я.
— Тысяч пятнадцать, — глубокомысленно заметила дама. — Да и то, пожалуй, рискованно.
С Демой случилась тихая истерика.
— Рискованно? — переспросил он. — Тогда берите даром. В виде подарка.
Надо отдать Деме должное: в роковые минуты жизни он бывал удивительно находчив.
— Молодой человек, — сказала женщина басом, — вы ничего не продадите, если будете так нервничать.
— Вы не так поняли, — хмуро возразил Дема. — Я бы действительно подарил часы в знак восхищения вашей красотой, но они не мои. Они принадлежат моему другу, а у него дети второй месяц без молока. Он впал в отчаяние, не далее как сегодня утром я вынул его из петли.
Женщина бросила на меня косой взгляд и сдавленно хихикнула. Я тоже хихикнул, но без энтузиазма. Вдруг рядом возникла усатая рожа и дерзко вмешалась в наш мирный торг.
— Часы? — ухмыльнулась рожа.
— Концертный рояль, — ответил Дема.
Сколько просишь? — Новый покупатель смуглой дланью ловко загреб часы. — Хочешь сто доллар?
И тут с нашей респектабельной восточной дамой произошла разительная метаморфоза. Хищно оскалясь, она с такой силой толкнула нахала в бок, что Дема еле успел подхватить выпавшие у него из рук часы.
— Капай отсюда, гнилушка, — проскрипела дама. — Или я тебе на лбу доллар нарисую.
Усач вроде рыпнулся дать сдачи, но его напарник, которого я сразу не заметил, тоже усатый и тоже наглый, подхватил дружка под руку и потащил прочь, что-то оживленно на ходу ему растолковывая. Мы с Демой изумленно переглянулись.
Дама одарила нас завораживающей, безмятежной улыбкой. Пояснила добродушно:
— С ними иначе нельзя. Рыночное отребье, — и добавила озабоченно: — Так на какой цене остановились, мальчики?
Дема засуетился и начал запихивать часы в сумку.
— Извините, мадам, сделка не состоялась. Женя, не теряй из виду этих ребят.
У меня не было сил ему подыгрывать, и женщина это, кажется, сразу усекла. Я восхищался ею. Она была умна, трезва, хороша собой, бесстрашна, знала, чего хочет, и вряд ли ее можно было одурачить. Но точно таким был и мой друг Дема Токарев. Это про них сказал поэт: они сошлись, коса и камень… Их встреча грозила затянуться на века, а деньги мне нужны были к вечеру.
— Мы не можем отдать часы за пятнадцать тысяч, сказал я. — Это же несерьезно.
Женщина задумалась, не отрывая от меня глаз. Что-то странное было в ее пристальном взгляде, какой-то тревожный вопрос, никак не относящийся к происходящему. Может, она с кем-то меня спутала?
— Послушайте, мальчики, это кидалы, они вас надуют, а я даю сто кусков. По рукам?
Поворот был неожиданный, мы с Демой заколебались. Нам обоим хотелось скорее убраться отсюда, залечь в берлогу, зализать раны. В парке солнце пекло нещадно. Здесь было слишком людно, шумно и не видно поблизости ни одного спокойного, нормального человеческого лица. Меня это угнетало. При выходе из затяжного алкогольного транса следует неукоснительно соблюдать некоторые правила: одно из них — избегай толпы.
