Андрей Бадин - Именем волчьего закона
— Жду вот, жду. — Сергей глубоко вздохнул и тяжко выдохнул. Вдруг тишину кабинета разорвал телефонный звонок. Сергей подумал, что это майор, и не ошибся.
— Здравия желаю, — пробасил Соловец в трубку. — Сергей Сергеевича мне позовите.
— Это я, — обрадовался Краснов.
— Я вам, наверное, ничего особенного не скажу, — издалека начал зам, — только вот что… Крашенинникова отбывает срок и скоро он подходит к концу. Она освобождается через два месяца.
— Понятно, — кивнул сыщик.
— За это время особых нарушений с ее стороны не было. Она по-прежнему не работает, но начальник ИТК решил ее в карцер не сажать. Почему он так решил — не знаю.
— Это неважно, — подтвердил Краснов.
— Наверное. За все время срока она с вашей Матвеевой виделась всего несколько раз, да и то мельком — жили в разных корпусах. Но они хорошо знают друг друга, еще с прошлых сроков. О чем говорили — никто не знает. Про Матвееву мало что известно, она замкнутая, тихая, с заключенными мало общается — в общем, бука. Кроха тоже не откровенничает, держится особняком — статус позволяет. Про них мало что известно. Те, кто что-то знает — помалкивают — боятся. Кроха влиятельная, у нее крыша имеется на воле, солидная крыша.
— Какая? — сразу спросил Сергей.
— Неизвестно, кто у нее в друзьях, а кто во врагах. Ходят слухи, что вор в законе по кличке Шалый с ней накоротке. От него и продукты ей поступают, и курево, и денежки. Кто-то от него приезжал, несколько часов с ней беседовал в комнате для гостей. О чем говорили — не знаем. Вот, наверное, и все. — Соловец замолчал.
— Хорошо. И то что-то. Спасибо вам, Иван Сергеевич, вы мне очень помогли, всего доброго.
— Не за что, — пробасил майор. — И вам всего хорошего, привет передавайте от меня Борису Андреевичу.
— Непременно передам, — Сергей улыбнулся. — До свидания.
— Здоровья вам. — Соловец повесил трубку.
Краснов встал, прошелся по кабинету, а в это время Николай Иванович и Фомин с интересом следили за ним.
— Ну, что узнал? — не удержался Максимов.
— Узнал кое-что. Эту Кроху на воле опекает некто Шалый.
— О! Ну ты сказал, — полковник привстал в кресле. — Он известный вор в законе, его уважают и боятся, и никто с ним не связывается. Он очень влиятельный. Очень. И если он по рекомендации Крохи твоей Лоле покровительствует, то тебе одному с ними не справиться. Надо подключать к делу Генеральную прокуратуру. Он только им по зубам.
Сергей разочарованно посмотрел на полковника:
— Как это? Он что, неподсуден?
— У него крутые завязки наверху. Он крутится рядом с политиканами и олигархами — там, где нам не место. Сам он никого никогда не убивал, ни на кого не наезжал — он крупный бизнесмен, но когда-то сидел за мошенничество в крупных размерах и ему дали вора в законе. Кстати, он, как и Кроха, бывший карманник. У них воровское сообщество, и состоит оно из карманников, бывших теневых предпринимателей, в общем, тех, кто ловкостью рук и ума деньги зарабатывает, а не тех, кто дубиной в подворотне машет и ножиком пыряет. Таких мясников в их среде не любят, хотя используют для черновой работы. Типы, вроде твоего Ботика, зачищают клиентов за небольшие денежки. А заправляют всем эти чистюли.
— Одни воры, а другие киллеры, — пояснил Краснов.
— Не совсем киллеры. Те профессиональные убийцы, а эти убийцы по жизни.
— Так что предпринять? — Сергей сидел и в недоумении смотрел то на Максимова, то на Фомина. От услышанного у него ухудшилось настроение, и теперь он не знал, что и делать.
— Для начала надо изучить врага, выяснить про него все, а потом уже что-то предпринимать, — Максимов выражался в свойственном ему стиле — информационно, предельно точно, без малейших эмоций.
— Надо искать его досье, — понял Краснов и сел к компьютеру. Быстро набрал имя Шалый и попросил машину найти его дело. Через мгновение оно появилось на экране.
— О! Нашел, — обрадовался сыщик, — почитаем.
Оперативники занялись своими делами, а Краснов своим. Он уселся поудобнее и принялся изучать документы.
«Александр Петрович Шелестов — так звали вора в законе Шалого. Родился в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году в небольшом селе Матвеевка под Наро-Фоминском. Учился в школе, рос, матерел — все, как у всех деревенских пацанов, но вот когда ему исполнилось восемнадцать и пора было идти в армию, он, не сказав ни слова родителям, поехал в Москву на заработки. Вернее, бросился в бега, так как уж очень любил свободу и ни о какой военной службе, чтобы отдать Родине свой воинский долг, и думать не хотел.
В столице жить было негде, но благо было лето, и он ночевал по вокзалам да по паркам. А на пропитание Сашка Шелест — это была его школьная кличка, промышлял карманными кражами в транспорте и на рынках.
Еще в восьмом классе он посещал цирковую студию и учился искусству иллюзиониста. Ловко тасовал карты, вытягивал их из карманов зрителей и развил пластику и технику рук настолько, что все удивлялись, как это у него получается. Работать не хотелось — с детства не приучил пьянчуга отец и потаскуха мать, и поэтому паренек коротал время в одиночестве, промышлял у богатеньких деньгами и не бедствовал.
Но вот наступила осень, а за ней зима, и пора было подаваться в родные края. Сашка так и сделал — приехал домой к родителям и прекрасно перезимовал в немного покосившейся обветшалой родной избе. Хотя нос на улицу мало показывал — прятался от престарелого кряжистого участкового, пообещавшего при первой возможности отправить его в армию или в тюрьму.
Долгие зимние вечера летят быстрее, если занят каким-то делом. Шелест коротал их в тренировке пальцев рук — совершенствовал мастерство вора-карманника.
— Кто постигает науки, кто спортом занимается, а этот воровские пассы разучивал, — усмехнулся Краснов.
И вот наступила весна. Сашка Шелестов отравился на заработки в златоглавую, стал снова промышлять кражами на рынках и в транспорте и быстро богатеть. Но поработать ему пришлось недолго — его взяли за карманную кражу и дали два года в исправительно-трудовой колонии строгого режима».
— Вот, слушайте, — отвлекся Краснов, — тут говорится, что Шалый воровал на московских рынках. Тогда ему было восемнадцать лет. Это в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Я вот что думаю, может, там он и познакомился с Крохой?
Николай Иванович поднял взгляд от бумаг и призадумался:
— Может быть. В эти годы Кроха была на свободе.
— Теперь понятно, почему он ей покровительствует. Они кореша по жизни, по воле, — вставил Фомин.
— К тому же пара — Кроха ведь пятьдесят седьмого года рождения. На два года младше его. Может, у них и любовь.
— Да, интересно, читаю дальше, — Краснов вновь устремил взгляд на мелкий плотный шрифт на мониторе.
«Шелестов вышел на свободу, но свои воровские пристрастия не оставил, а стал воровать больше прежнего. На зоне он заматерел, изучил воровской быт, повадки и решил для себя, что точно станет предводителем преступного сообщества — вором в законе. Он начал покровительствовать молодым ворам, хотя самому было только двадцать два года, отчислял часть денег на воровской общак, стал налаживать контакты с уже коронованными особами и, обладая от природы прекрасным организаторским талантом, в конце концов добился своей цели. Через пять лет его уже знали все воры и авторитеты в СССР. Он был Сашей Шалым — вором в законе и хранителем общака воров Московского региона.
По карманам мелочь собирать он перестал, хотя иногда, среди своих, показывал фокусы на ловкость рук, чем удивлял видавших виды карманников. Друзья окрестили его Шалым, а враги — Шестипалым. Эту кличку Александр не любил и старался не вспоминать.
И вот грянули лихие девяностые, и под натиском «демократии» все смешалось в невообразимый людской водоворот. С трибун наконец-то стали говорить правду, гласность, коммерциализация и преступность захлестнули страну, и на каждом углу как грибы начали вырастать коммерческие фирмы. Деньги стали зарабатывать все, кому захочется, но и воровать стали кто попало. В рэкет хлынули бывшие спортсмены, артисты, бизнесмены и, естественно, зэки. Сначала брали верх те, кто был сильнее, наглее и многочисленнее, но очень скоро таких перестреляли, и их время ушло безвозвратно. На Руси опять стали править бал те, кто зарабатывал деньги ловкостью ума и рук, а не те, кто стрелял и взрывал направо и налево.
И настало время для разгула ума и воли, организаторского таланта Шалого. Он соединил воедино, казалось бы, несоединимые вещи — воровские деньги и легальный бизнес и стал процветать и богатеть как на дрожжах. Он одним из первых понял, что связи с политиками принесут огромные прибыли, и смело вошел в их среду. Завел знакомства, а позднее дружеские отношения с деятелями культуры, известными спортсменами, депутатами и министрами и вплотную подобрался к родственникам и семье президента России.
