Анатолий Афанасьев - Грешная женщина
В лифте пересчитала деньги и глазам не поверила. Четыреста рублей четвертными. Можно хорошо раза три пообедать в недорогом ресторане.
1 февраля. Через месяц — весна. Алиску до сих пор видеть не могу. То есть видеть я ее вижу, она каждый день нюнит или наведывается, но простить не могу. Конечно, у нас нелегкий хлеб, но она предала меня… Почему люди такие злые? Кажется, в каком-то спектакле, который я смотрела давным-давно, когда еще любила театр, героиня задает этот вопрос, только не помню кому. Почему люди так жадно стремятся унизить других и делают это часто не ради какой-то выгоды, а просто так, по состоянию души. Чего им не хватает на этой земле? Отец, пока не умер от сердечного удара, вечно искал, с кем бы свести счеты. Все вокруг были у него враги, а первые враги были мы с мамой и братиком. Колотушки он раздавал налево и направо, как Дед-Мороз гостинцы, страшные проклятия слетали с его уст ежеминутно, стоило ему увидеть какую-нибудь ненавистную рожу, а самыми ненавистными рожами опять же были мы с мамой и братиком. Он буйствовал беспричинно до пятидесяти лет, пока Господь не прибрал его по пьяной лавочке; но тут на вахту заступил подросший братик Леша и быстро перещеголял отца. Колобродить Леша начал рано, еще при отце связался с темной компанией, убегал из дома, пьянствовал, в пятнадцать лет подцепил гонорею от старой бомжихи; но в полную силу развернулся лишь к восемнадцати годкам. Нас с мамой он, правда, не задирал, но не было человека, о котором Леша отозвался бы без желания оторвать этому человеку уши. Это свое навязчивое намерение он наконец осуществил в пьяной драке на танцплощадке, но не ограничился ушами, а приколол насмерть такого же, как он, хлопца, живущего на соседней улочке. Дали ему для почину шесть лет, но с тех пор я братика уже не видела: потерялся след его в Заполярье, где он схлопотал и второй, и третий срок. Мамочка, когда я уехала учиться в Москву, осталась одна доживать век в Торжке. Ее тоже добренькой не назову, хотя и мать. Помню, как она все собиралась отравить отца, и один раз, я сама свидетель, чего-то таки подмешала ему в водочную бутылку, но другое дело, что отец перемог яд, подобно Распутину, без всяких для себя последствий. И со мной никогда не была она ласковой. В детстве если и поцеловала раза три-четыре, то и хорошо. Всегда раздраженная, нервная, всем недовольная, брюзжащая… Вот в такой милой семейке я выросла, как же было не стать проституткой.
Разбередила себя воспоминаниями, пошла на почту и отправила мамочке очередной перевод — на тысячу рублей.
2 февраля. Пятый день задержка. Не верю! Не хочу! Под ножом была одиннадцать раз. На двенадцатый точно сдохну. Впрочем, туда и дорога. Витечка, как тебе там живется, в благословенной Вене? Хоть бы открыточку прислал, негодяй!
3 февраля. Страх оказался ложным. На радостях напилась. Конечно, с Алисой. И так хорошо посидели, по-девичьи. Пили с утра шампанское, вспоминали разные трогательные истории. Кто какие куклы любил, как впервые с мальчиком поцеловались. Я целовалась в шестнадцать лет, на выпускном вечере, а Алиса — в девять. Соседский шпаненок по кличке «Зыря» увел ее в парк, в кусты, якобы для того, чтобы показать живущего там ежика, и вдруг набросился, начал неумело тискать и лизать в губы. Шпаненку было двенадцать. Алисе понравился его смелый натиск, и впоследствии они частенько урывали минутку, чтобы обменяться торопливыми ласками. «Потому ты такая развратная, что рано начала», — сказала я. «А ты почему развратная?» Мы всесторонне обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что на самом деле мы обе вообще не развратные, скорее, целомудренные, но так устроена жизнь, что в ней каждый торгует только тем товаром, который у него в наличии.
Вечером Алиса умчалась на свидание, а я в одиночестве еще осушила почти целую бутылку. Я все думала, почему я не люблю Алису? Не потому ли, что она мое собственное отражение в кривом зеркале: лживая, мечтательная и ненасытная?
5 февраля. От скуки пошла на выставку Фогеля. Его работы меня поразили. Я даже не поняла, что это такое? Около одной картины простояла минут сорок, как заколдованная. Ничего особенного в ней не было: тропинка, уходящая в горы, в зеленой долине пасутся овцы, лачуга на берегу ручья — и яркое, пылающее багрянцем небо. От картины веяло жутью, и вот почему. На дне ручья, под прозрачной водой были навалены детские трупики, обезображенные, с изуродованными тельцами, голенькие — у кого нет ручки, или черепок расколот и торчат синюшные мозги, или грудная клетка вскрыта так ловко, что все внутренности просматриваются, как в анатомическом атласе. Трупики не сразу заметишь на благостном фоне пейзажа, но когда наткнешься взглядом, получишь толчок в сердце. Что это за трупики, откуда, зачем? Что хотел выразить художник? Чем дольше я вглядывалась в зловещую картину, тем яснее проступал в багряном небе чей-то зловещий, налитый презрением, полуприкрытый короткими ресничками зрак. Он проникал прямо в душу. Я понимала, что если постою тут еще немного, то заражусь от Фогеля чем-то таким, что, наверное, страшнее сумасшествия. «Вам нравится?» — спросил робкий, учтивый голос. Оглянулась: белокурый молодой человек лет двадцати двух.
По виду — студент-старшекурсник. В потертых джинсах, в чистой, но далеко не новой серенькой рубашонке. «Что здесь может нравиться?» — «Почему же вы так внимательно разглядываете? Я давно за вами наблюдаю». Я повернулась и пошла: хватит с меня впечатлений новейшего искусства. Студентик, естественно, увязался следом. Более того, выкатился и на улицу. Он был мне совсем ни к чему. Вполуха слушала его щенячье лепетание об авангардизме, кубизме, мудизме и прочем, но у входа в метро он вдруг заступил дорогу и, видно, набравшись смелости, произнес: «Не хотите ли выпить кофе? Я угощаю». Милый мальчик. Не хотите ли кофе? Нет бы прямо сказать: не хотите ли со мной потрахаться? Я не хотела ни того, ни другого. «Юноша, вы ошиблись, — сказала я. — Я вам не пара». — «Почему?» — удивился он. «Потому что я пью не кофе, а коньяк». Внезапно он покраснел, и лицо стало несчастное, точно получил пощечину. «Можно выпить и коньяку», — прогудел неуверенно. «У тебя сколько денег?» — спросила я. «Немного, но на бутылку хватит. Я студент». «Вот и приглашай своих однокурсниц».
Думала, отвяжется, не тут-то было. Спустилась в метро, села, а он рядышком. Молча доехали до «Павелецкой». На эскалаторе он сзади стоял и дышал в затылок. Я начала злиться. «Чего ты хочешь?» — спросила. «Если можно, провожу вас немного?» — «Пустая трата времени, разве не понимаешь?» — «Ничего, время у меня есть». Я спешила на Зацепу к своей портнихе, она шила черную юбку-клеш. До самого подъезда он сбоку шлепал. Представился: зовут Володей, из Курска родом, заканчивает МЭИ. Девушка у него раньше была, но теперь он одинок.
У портнихи пробыла часа два, вышла, сидит, горемыка, на скамеечке, ждет. Я на него ноль внимания, но что-то давит в груди, жжет, какое-то давнее воспоминание. Ловлю такси, он под ногами вертится и все что-то бормочет как заведенный. «Скажите, прошу вас, вы любите другого человека?!» Глазенки несчастные, щека дергается, вполне возможно, псих. Ну я и рубанула правду-матку. «Повторяю, Володя, ты ошибся. Никакой любви давно не бывает. А я — обыкновенная путана. Накопишь денежек — звони. На тебе телефон». — «Сколько надо накопить?» — «Для тебя, как студента, со скидкой. Сто баксов — и я твоя». Подкатило такси, чудом я спаслась. Глянула в заднее окошко — визитку нюхает. Смешной дуралей! Видно, перестоял в стойле, соки забродили. «Вы любите кого-то другого?» Сто баксов — и ни копейки меньше.
7 февраля. Летом поеду к мамочке, навезу ей гору подарков. Хочу хоть раз увидеть ее счастливой.
8 февраля. Перечитала вчерашнюю запись. Боже, до чего докатилась! Разве подарки делают человека счастливым? Хочу ребенка. Весь день хочу ребенка. Лежу в постели и реву белугой.
10 февраля. Рискнули с Алисой сунуться в «Метрополь», на чужую территорию, и не прогадали. Часу не прошло, как «сняли» двух добродушных шведов. Вечер прошел отлично. Шведы были галантны, предупредительны и смешливы. Два упитанных рыжих хохотуна. Особенное удовольствие им доставляла Алиса, когда на своем ужасном английском пыталась пересказывать русские анекдоты. Поужинали шикарно — с шампанским и икрой. Был только один неприятный момент. Я вышла в туалет и в вестибюле наткнулась на Стасика. Он пасет всех здешних козочек. Отвратительный тип: садист, жлоб, трус. Месяца три назад он нас с Алисой хотел прибрать под свою волосатую лапу, но мы ускользнули. И вот на тебе: я охочусь на его лужайке. Он, естественно, обрадовался. Пасть открыл, полную гнилых зубов.
— Танечка, родненькая, какая неожиданность! И Алисочка тоже здесь?
— Тебе какое дело?
— Лапочка моя неукротимая. Целочка оловянная! Да как же тебя до сих пор манерам не научили?
