Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун
Демин потянулся ко мне через стол и сказал, глядя в глаза требовательно и сердито:
– Он должен уйти! Завтра же!
– Ты не прав, – вмешалась Светлана. – В штат мы, конечно, Гончарова не возьмем, но хотя бы один сюжет с ним отснимем.
– А там будет видно, – поддакнул я.
– Да я его за это время инвалидом сделаю, – сжал кулаки Илья. – Я на него уже смотреть спокойно не могу. Это мы еще сюжет с самолетом не сняли, а только после самолета идет гончаровский сюжет, и это столько дней, что всякое может случиться.
Гончаров просто попал под горячую руку. У нас были неприятности. Демин психовал, и ему нужен был объект, на который можно было бы выплеснуть накопившееся раздражение. Тут как раз поблизости очутился Гончаров. Если бы Гончаров к тому же поменьше открывал рот и не лез со своими дурацкими советами…
– В общем, так, – решил я. – Самолет отодвигаем на потом. Первым снимаем гончаровский сюжет.
Отснимем – и Гончарова пока что можно будет удалить со сцены. А там посмотрим.
– Ты злой, Илья, – вздохнула Светлана.
– Просто я не люблю идиотов.
– Он не идиот. Просто не такой, как все.
– Твоя последняя фраза – это и есть классическое определение идиота.
Они, наверное, еще долго препирались бы, если бы перед нашим столиком вдруг не нарисовался Гена Огольцов.
– О! – сказал Гена. – Вот вас-то я рад видеть!
У нас радости было поменьше, но четвертый стул оставался свободным, и потому избежать Гениного общества не представлялось возможным. Огольцов опустился на стул и махнул рукой куда-то себе за спину:
– Я сижу там, у сцены. Оттуда девчонок лучше видно.
Он хихикнул, и я понял, что Гена уже нетрезв, хорошо успел набраться. Наверное, давно сидит в «Какаду». Демин сердито вздыхал и топорщил усы.
– Да, – сказал Огольцов. – Жизнь – штука такая. – Сделал неопределенный жест рукой. – Несправедливости много.
– Давай лучше о бабах. – Это сказал Демин. – Без философии! А?
Огольцов посмотрел на него долгим взглядом.
– Мужики! – сказал он с надрывом. – Я знал, что так будет, что вы меня будете держать за козла, но я ведь ни при чем!
Все-таки Демин прав – уж лучше о бабах, чем слушать пьяные признания в любви.
– Я же за вас, мужики! Я сражался!
На Генином лице была маска страдания. Даже слезы выступили.
– Скажи-ка, – попросил я. – А вот если бы мы с Боголюбовым договорились…
Гена замер и воззрился на меня.
– Не было бы таких проблем, да?
Гена задумался.
– Не знаю, – признался он после долгой паузы. – Не могу отвечать за других.
– А если поразмышлять?
– Ну, если только поразмышлять. – Огольцов в задумчивости потер переносицу. – Внутри своего пакета Боголюбов, наверное, мог бы поставить вас в прайм-тайм. Хорошие программы у него есть, но такой по-настоящему сильной, как ваша, нет. И он, мне кажется, это понимает.
– Значит, все дело только в нашей неуступчивости?
– Разве я такое говорил?
– А если поразмышлять? – опять предложил я.
В ответ Гена протестующе замахал руками.
– Только не надо во всем видеть заговор!
Я понимал, почему он так возбудился. Если заговор, то тогда и он, Огольцов, заговорщик. А он заговорщиком быть не хотел, он хотел быть нашим другом.
– Вы должны понять, – сказал Гена, – что есть вещи объективные. Да, образовался телевизионный монстр, боголюбовская компания, и рядом с этим монстром всем, кто помельче, очень и очень неуютно.
– Этот монстр скоро всех передавит, – с мрачным видом напророчествовал Дёмин.
– Не всех, конечно, – пожал плечами Огольцов. – Какая-то мелочевка останется.
Мелочевка – это он хорошо сказал. Крупняк и середнячков слопают, а мелочевку оставят – чтобы показать, что конкуренция все же имеет место быть, и еще чтобы затыкать дыры в эфире. Например, по ночам, как в нашем случае.
– И тебя Боголюбов съест! – мстительно сказал Гене Демин.
– Подавится.
Конечно, не съест, тут я был с Геной согласен. Он человек осторожный, не нам чета, и на рожон никогда не лезет.
– Как думаешь, чем все закончится? – спросил я у него.
– В смысле?
– Получится у нас Боголюбову противостоять?
– Тебе какой нужен ответ: обнадеживающий или честный?
Понятно.
– Туг вот какая штука, – с хорошо прочитываемым сочувствием в голосе сказал Огольцов. – Боголюбов прет как танк и в конце концов подомнет всех. – Сделал выразительную паузу. – Кроме тех, кто успеет вскочить на броню.
Это не было для меня откровением. Тот, кто поддастся боголюбовскому нажиму, уцелеет. Все остальные постепенно повымрут. Как в нашем случае.
– Вот так-то, – заключил Огольцов и обвел нас печальным взглядом.
И опять Демин сердито встопорщил усы.
– А этот-то ваш где? Который с вами все время? – обнаружил отсутствие Гончарова Огольцов.
Я неопределенно махнул рукой, и этот жест можно было понимать как угодно.
– Я все хотел спросить, – сказал Гена. – Он кто?
Я даже не успел рта раскрыть, а Демин уже мрачно изрек:
– О-о, это серьезный человек. Очень серьезный. От него кому хочешь жарко станет, хоть тебе, хоть даже Боголюбову.
Огольцов недоверчиво воззрился на Илью.
– Точно, точно, – подтвердил тот. – Он все взял в свои руки, и мы уже и пикнуть не смеем.
Гена посмотрел на меня. Я с серьезным видом кивнул, давая понять, что так оно и есть на самом деле.
– Ну-ну, – пробормотал Огольцов.
Не мог понять, разыгрываем мы его или говорим серьезно.
На сцену тем временем выскочили две девчонки. Представление начиналось.
– Тебе пора, – сказал Огольцову Илья.
Гена сделал вид, что не обиделся. Поднялся, сцепил руки над головой.
– Я с вами, ребята!
– Давай, давай! – махнул рукой бесцеремонный Демин. – Спеши, последний трамвай уходит.
Гена пошел прочь, неуверенно лавируя между столиками.
– Сволочь порядочная, – сказал Илья. – Боголюбов с ним легко договорится. Если уже не договорился.
24
В собеседники Гончарову мы подобрали его бывшего соседа по дому. Они прожили на одной лестничной площадке почти два десятка лет, потом, при сносе дома, их семьи разъехались, и они уже больше не встречались – до этого самого дня, когда Гончаров пригласил своего бывшего товарища по юношеским забавам в небольшой, на несколько столиков, ресторан. Это было полуподвальное помещение в одном из переулков в центре Москвы. Чтобы выйти к нему от метро, гончаровскому приятелю пришлось поплутать, и он опоздал минут на двадцать. Увидел вывеску, попытался войти, но был остановлен неприветливым типом в распахнутой кожанке. «Типом» был Демин.
– Спецобслуживание, – сказал Демин, глядя сквозь гончаровского гостя. – Закрыто.
– У меня здесь встреча… Мы договаривались…
– Закрыто, – равнодушно повторил Демин.
Гость явно не был готов к такому обороту дела и собирался уйти, но снизу, от дверей, к нему уже поднимался Гончаров. Сергей Андреевич шел, широко распахнув для объятий руки, и приговаривал:
– Степа! Степушка! Ну наконец-то!
Он улыбался, и его улыбка была совершенно искренней. Еще бы – Степана он не видел почти тридцать лет, и воспоминания юности теперь будоражили и радовали. Они обнялись. Присмиревший Демин топтался в стороне.
– Идем, идем, – потянул по ступеням гостя Гончаров. – Я тебя уже заждался.
Спустились вниз, вошли в зал. Здесь не было никого, и ресторан казался необитаемым, только угловой столик был накрыт на двоих, и на нем, создавая непринужденную уютную атмосферу, потрескивали горящие свечи.
– А мне говорят: спецобслуживание, – начал было гончаровский гость и тотчас же осекся, вдруг догадавшись о чем-то.
– Спецобслуживание, – не стал разубеждать его Гончаров. – Садись-ка вот сюда.
А к столу уже мчались вышколенные официанты, сразу двое, и не привыкший к такому обхождению Степан Николаевич сжался и затих. Зато Гончаров чувствовал себя в родной стихии. В дополнение к тому, что стояло на столе, он заказал еще несколько блюд, да как заказал! Будто был не гостем этого почтенного заведения, а хозяином, так это смотрелось со стороны. Неспешность речи, плавность движений и никакого заискивания перед обслугой. Хозяин!
– Ты где сейчас? – спросил Степан Николаевич, когда официанты умчались выполнять заказ. – По бизнесу?
Лично для него это было бы наиболее правдоподобным объяснением. Но сегодняшний день представлялся Гончарову особенным, и на мелочи он размениваться не собирался.
– По бизнесу? – переспросил с мягкой и значительной улыбкой. – Ну что ты!
Самолично плеснул в рюмки дорогого коньяка, который его гость прежде видел только на рекламных плакатах.
– Бизнес – это занятие для нищих духом, – сказал Гончаров. – Для тех, кто не способен мечтать, кто не видит перспективы.
Его гость, наверное, тоже не видел перспективы, потому что вдруг поскучнел, но Гончаров этого, казалось, даже не заметил. Он держал в руке рюмку с коньяком и задумчиво смотрел вдаль, прозревая там, вдали, что-то такое, чего не видел его собеседник.
