Дик Фрэнсис - Напролом
Видимо, она старалась добиться контрастного эффекта. Умело накрашенное желтоватое лицо красивым я бы не назвал, но оно было приятным. Мужской нос, бледно-голубые глаза. И крепкие, сладкие духи, аромат которых чувствовался за несколько шагов.
На ней красовалось множество модных браслетов, колец и цепочек, дополнявшихся тяжелым поясом с бляхами и большой пряжкой, висевшим на бедрах. В целом создавалось впечатление некоторого излишества. Я подумал, что, возможно, этот несколько устрашающий вид должен отпугивать новое поколение журналистов, служить своего рода бастионом на пути времени.
Если это и в самом деле было так, я ее хорошо понимал. Каждый жокей, которому перевалило за тридцать, чувствует угрозу со стороны девятнадцатилетних юнцов, которые рано или поздно займут его место. Любой жокей, любой чемпион должен в каждой скачке снова и снова доказывать, что он по-прежнему в форме. А удержаться на вершине нелегко, потому что со всех сторон напирают молодые, жаждущие сесть в твое седло. Я, конечно, не нуждался в побрякушках, но тщательно выщипывал у себя все седые волоски.
Роза Квинс критически оглядела меня с головы до ног и сказала:
— По-моему, вы слишком высокий для жокея.
Это было не оригинально — почти каждый, с кем мне приходилось встречаться, начинал знакомство с подобной фразы.
— Да, я довольно высокий.
Ее голос был скорее резким, чем выразительным, и таким же решительным, как весь ее вид.
— Ваша сестра замужем за сыном Мейнарда Аллардека.
— Верно.
— Чего папочка не одобряет.
— Да.
— А что с ней не так? Она что, шлюха?
— Нет, она из Капулетти.
Розе потребовалось секунды три, чтобы сообразить, что я имею в виду, и она покачала головой, недовольная собой.
— Я совсем забыла! — сказала она.
— Подумаешь!
Она прищурилась и посмотрела на меня, склонив голову набок.
— Я смотрела по телевизору скачку на приз «Глашатая» в ту субботу, — сказала она. — Не смотреть ее было бы невежливо по отношению к родной газете. — Она отвела взгляд от моего лица. — По-моему, вы чуть припозднились на старте, не так ли?
— Возможно.
Она снова посмотрела мне в глаза.
— Вы не чувствуете себя виноватым?
— Мы выиграли.
— Да, черт возьми. После того, как вы чуть не довели нас всех до сердечного приступа. Вы не догадывались, что половина людей, работающих в этом здании, ставили на вас?
— Не догадывался.
— Спортивный отдел сказал, что вы не можете проиграть.
— Банти Айрленд?
— Ну да, он самый. Он, кажется, думает, что у вас золотая задница. Она тряхнула браслетами, отметая точку зрения Банти. — Не бывает таких жокеев, которые не проигрывают.
— Хм, — сказал я. — Может быть, мы все же побеседуем о Мейнарде?
Она вскинула темные брови.
— Вы его зовете по имени?
— О Мейнарде Аллардеке.
— Дерьмо первостатейное.
— Редкостное.
Она улыбнулась, показав ровные зубы.
— То, что вы прочли в газете, дружище, — это еще цветочки! Хотите посмотреть запись?
— Какую запись?
— Запись программы «Секреты бизнеса». Она еще у нас, внизу. Если вы хотите ее посмотреть, сейчас самое время.
— Хочу, — сказал я.
— Ладно, идемте. Я покажу вам черновую версию, то, из чего потом сделали передачу. Вы готовы к убийственным фактам? Предупреждаю, это сурово.
Глава 10
У нее была не только десятиминутная версия, которую потом показали по телевизору, но и получасовой оригинал.
— Вы смотрели эту передачу? — спросила Роза. Я покачал головой. — Тогда вам стоит сперва посмотреть ее.
Она привела меня в комнату, где стоял телевизор, перед которым были полукругом расставлены удобные кресла. По обе стороны от телевизора находились столы, на которых была расставлена самая разнообразная видеотехника. По полу в кажущемся беспорядке змеились кабели и провода.
— Мы получаем кассеты с репортажами о различных событиях, — мимоходом объясняла Роза. — Самые разные. Например, у нас целая куча видеозаписей о Лох-Несском чудовище. В основном, конечно, все это ерунда, но ведь никогда не знаешь, что попадется. Нам случалось натыкаться на настоящие сенсации.
Великий белый вождь очень на это рассчитывает. А потом, мы и сами снимаем.
Некоторые репортеры предпочитают брать интервью с видеокамерой. Я и сама так делаю. Если пишешь статью не сразу, а через неделю, это помогает освежить память.
Пока Роза говорила, она подсоединила два лежащих на полу кабеля к телевизору и включила телевизор и видеомагнитофон. Каждое ее движение сопровождалось звоном браслетов, и комната наполнилась запахом лилий. Она взяла кассету, лежавшую на столе рядом с одним из видеомагнитофонов, и сунула ее в щель.
— Вот. Сейчас все будет.
Мы уселись в кресла, она развернулась немного боком, так, чтобы видеть мое лицо. Экран загорелся, и на нем появилось нечто, больше всего напоминающее падающий снег. Секунд десять все было тихо, а потом телевизор ожил, и перед нами появился Мейнард собственной персоной — любезный, лощеный. И пока звучал представлявший его голос за кадром, нам была предоставлена полная возможность полюбоваться его блестящими лацканами и шелковым галстуком. Корреспондент задал несколько безобидных вопросов. Во время несколько высокомерных ответов Мейнарда камера то и дело показывала кивающего и улыбающегося корреспондента. Сам корреспондент был мне неизвестен. Мужчина лет тридцати пяти, с неброскими чертами — в глаза бросался лишь холодный, расчетливый, отстраненный взгляд. «Прозектор», — подумал я. Он мне сразу не понравился.
В ответ на вопрос, как ему удалось разбогатеть, Мейнард сказал, что он «пару раз» приходил на помощь терпящим бедствие, но в основе своей здоровым компаниям, ставил их на ноги с помощью своих капиталовложений, а когда оказывалось, что они не в состоянии ему уплатить, приобретал их, чтобы спасти от ликвидации. «К выгоде всех заинтересованных сторон», — мягко заметил он.
— Кроме прежних владельцев? — поинтересовался корреспондент, но вопрос был задан просто, без подковырки.
Голос Мейнарда ответил, что, разумеется, прежние владельцы получили щедрую компенсацию.
— А что потом? — спросил корреспондент все тем же вежливым тоном.
Мейнард ответил, что, естественно, если ему подворачивалось выгодное предложение, он перепродавал предприятие, а деньги снова вкладывают в какую-нибудь нуждающуюся фирму. Покупка, перепродажа и слияние предприятий весьма целесообразны, если речь идет о сохранении рабочих мест и о получении значительных прибылей. Он, Мейнард, сделают свой скромный вклад в развитие промышленности и обеспечил многих людей надежными рабочими местами. Была очень благодарная работа чисто с человеческой точки зрения. И Мейнард, и корреспондент говорили культурным, ровным тоном. В целом было ужасно скучно.
Отрывок кончился тем, что корреспондент поблагодарил Мейнарда за интересную беседу и на экране появился снимок Мейнарда, с благородным видом смотревшего в объектив.
Экран снова покрылся черно-белым снегом, словно и его одолела смертельная скука.
— Это Аллардек-благодетель, — сказала Роза, звякнув браслетами и скрестив длинные ноги. — Вы с ним знакомы?
— Знаком.
— Ну вот, а теперь Аллардек — жадный хищник.
— Я и с ним знаком, — сказал я.
Она лукаво взглянула на меня, глядя, как я смотрю на снег на экране, пока наконец экран не ожил снова. Перед нами опять появился обаятельный Мейнард, снова прозвучал голос за кадром и первые безобидные вопросы. Но когда корреспондент начал расспрашивать подробнее о перекупленных им фирмах, запахло жареным. На этот раз голос корреспондента был резким и обвиняющим, рассчитанным на то, чтобы возбудить защитную реакцию.
Мейнард некоторое время сдерживался и вел себя скорее самоуверенно, чем раздраженно. Эти ответы вошли в передачу. Но постепенно его проняло, вежливость улетучилась, он повысил голос и начал размахивать руками.
— Я действую в соответствии с законом! — тяжеловесно говорил он корреспонденту. — Ваши инсинуации постыдны! Когда должник не может уплатить, кредитор вправе забрать в уплату его имущество. Так поступает государство. Это делается по суду. Таков закон. Разрешите вам сообщить, что, к примеру, если владелец скаковой лошади не может уплатить тренеру за содержание, тренер вправе продать его лошадь, чтобы покрыть убытки. Таков закон. Более того, такова естественная справедливость!
Корреспондент упомянул о бесчестных держателях закладных, которые промышляли тем, что по суду оттягали недвижимость у владельцев. Он спросил, правда ли, что Мейнард одолжил деньги одному семейству, владевшему многоквартирным домом, когда этим людям не хватало доходов от квартирной платы на проведение ремонта, которого требовали власти? И правда ли, что после того, как ремонт был сделан, он, Мейнард, потребовал деньги обратно? А когда оказалось, что заплатить эта семья не может, он сказал, что заберет в уплату дом, тем более что их семье от него все равно только одно разорение? И не правда ли, что после этого дом пошел какими-то таинственными трещинами, так что несчастным владельцам ничего не оставалось, как оставить его? И не правда ли, что после этого он, Мейнард, снес дом и продал землю строительной компании, что принесло ему в десять раз больше денег, чем он ссудил домовладельцам на ремонт?
