Леопольд Тирманд - Злой
— Ладно, — согласился Крушина, — через час буду в «Лайконике».
— Ну пошли, а то я опаздываю.
На углу Мокотовской и Вильчей они пожали друг другу руки.
— Ага! — вспомнил Крушина, — совсем забыл, за чем пришёл к тебе. Меринос хочет видеть Зильберштейна, а этого паршивца по телефону не поймаешь. Его никогда нет в конторе. Меринос сказал, чтобы ты привёл, ладно?
— Будет сделано, — ответил Метеор.
В эту маленькую кофейню заходили прямо с улицы; она была скорее похожа на небольшой продуктовый магазинчик. Теснота и низенькие стульчики, на которых сидели посетители, как на соседской кухне, создавали необыкновенно уютную атмосферу для болтовни. И ничего удивительного в том, что «Лайконик» был самой большой в Варшаве кузницей сплетен.
……………………………………………………
……………………………………………………
— Чего тебе? — спросил, подсаживаясь за столик к Метеору, Зильберштейн. Это был низенький широкоплечий брюнет, крепко сбитый, но со склонностью к полноте.
— Ничего особенного, — отозвался Метеор, — я только хотел сказать, что ты нужен Мериносу. Ты уже давно не был ни на одном производственном совещание. Вот легкомысленный!
Зильберштейн скривился.
— Вот холера! Я ведь именно сегодня договорился с одной.
— Жаль, — холодно заметил Метеор, — пан председатель хочет тебя видеть именно сегодня вечером.
— Что же делать? — забеспокоился Зильберштейн. — Слышишь, Метеор, — быстро добавил он, — что за шум в городе с этими разборками? Одних выгоняют, другие сами бегут. Об этом всё больше и больше слухов.
— Ерунда! Всё утрясётся. Какие-то местные звёзды ищут счастья и центре города. А тебе, Лёва, советую прийти, могут быть неприятности, если не явишься. И вообще, что случилось? Тебе уже не нужны деньги?
— Ой, ой… — вздохнул Зильберштейн, — ещё как нужны… Как мне нужны деньги, Юрек, если бы ты знал!
— А плащ не нужен? — вырвалось у Метеора.
— Что ты говоришь, Юрек, как это мне не нужен плащ? Вот-вот потеплеет, а надеть нечего. Что это на тебе? — заинтересовался он, ощупывая плащ Метеора.
— Хорошая вещь, — важно ответил Метеор, — чешский товар. Позавчера только достал. Один фраер, волейболист, привёз из Праги.
— Правильно, — согласился Зильберштейн. — Волейболисты играли на прошлой неделе в Праге. Но если эта тряпка из Праги, тогда я генерал-губернатор из Канады. Сколько стоит?
— Тысяча восемьсот, Лёва, только для тебя. С другого возьму две. Но тебе ведь придётся его подкоротить, нести к портному, поэтому кусок и восемь сотен.
В тёмных глазах Зильберштейна отразились меланхолия и мечтательность с примесью житейского практицизма.
— Как здесь хорошо! — сказал он, глядя в потолок. — Очень милая дыра этот «Лайконик»…
— Не хочешь — не надо. Чешский поплин, фасон прямо из Праги, такого в Варшаве ни у кого нет.
— Ровно тысячу на руки — за этот фасон. Только потому, что такого нет ни у кого в Варшаве. Иначе не дал бы тебе и пяти сотен за эту тряпку. Чешский поплин, ты, хам! Прямо из Белостока, верно? Сразу чешский… Не лезь ко мне с такими глупостями, Юрек, хорошо? Если бы мой отец сорок лет не был владельцем мануфактурного магазина…
— Лавчонки, ты хочешь сказать… — презрительно поправил Метеор. — До магазина ещё далеко было той дыре на Гусиной. Тысячу двести даёшь?
Внезапно он изменился в лице: дверь открылась, и вошёл Роберт Крушина.
— Лёвка… — начал Метеор неуверенно, но не закончил. Крушина уже приближался к их столику. Он обратился к Зильберштейну:
— Меринос хочет тебя видеть.
— Я знаю, — ответил Зильберштейн, — буду вечером.
— Здесь для тебя валюта, — обратился Крушина к Метеору, похлопав себя по нагрудному карману.
— Слушай, Бобусь, — заискивающе произнёс Метеор, — а плащ ты возьмёшь вечером, хорошо? Мне не хочется сейчас возвращаться домой…
— Ты купил этот плащ, Роберт? — обрадовался Зильберштейн, — очень хорошая вещь. И дёшево. Тысяча злотых — это совсем недорого.
— Сколько? — с подозрением в голосе переспросил Крушина.
— Ну, с тебя же твой друг Метеор, наверное, не возьмёт больше, — непринуждённо сказал Зильберштейн. — С меня он хотел содрать тысячу двести, но ты, наверно, имеешь льготный тариф у своего старого друга…
— Дурак ты, Лёва, — спокойно отозвался Метеор, — я бы никогда тебе этот плащ не продал, так как он уже продан Бобусю. Я только прощупывал тебя. Ты ведь специалист. И вообще не о чем говорить, мы это уладим позже, хорошо, Бобусь? О, посмотрите, — негромко воскликнул он, — какой товар!
Крушина и Зильберштейн повернулся к двери, где стояла, осматриваясь кругом, невысокая стройная блондинка. Через минуту она вышла.
— Я её знаю, — равнодушно сообщил Крушина, — это девушка одного хоккеиста. С ней тогда был в «Камеральной» тот… — Он вдруг запнулся и быстро добавил:
— Это не так важно. Метеор, вытряхивайся из плаща!
— Но, Бобусь… — начал было Метеор.
— Вытряхивайся из плаща, говорю тебе, а не то как дам… — тихо, но с угрозой повторил Крушина.
Зильберштейн отодвинулся, как бы освобождая место для тела Ежи Метеора, которое должно было вот-вот рухнуть на пол.
Крушина вытащил пачку банкнотов и старательно отсчитал под полой ровно тысячу злотых.
— Ладно, Бобусь, — тяжело вздохнул Метеор, — такое моё горбатое счастье! Теряю из-за тебя несколько сотен, но чего не сделаешь ради друга! Только обожди, не надо сенсаций, не надо рекламы. Я повешу плащ на вешалку, закажу ещё кофе, а ты будешь уходить и возьмёшь его оттуда, идёт?
— Если вздумаешь смыться — запомни, — прошипел Крушина, — ноги повыдёргиваю на улице, слышишь?
— Кому бы такое пришло в голову, — возмутился Метеор, — тягаться с таким буйволом, как ты? Я же нежное создание.
Он снял плащ, протиснулся к вешалке, повесил его и вернулся. Через несколько минут Крушина вышел, прихватив плащ.
Метеор немного посидел с Зильберштейном в обиженном молчании, затем попрощался и вышел, не уплатив ни за кофе, ни за чай. Официантки не обратили на это внимания, увидев его без плаща: можно было подумать, что идёт за сигаретами.
— Счёт! — потребовал Зильберштейн.
— Все вместе? — спросила подошедшая официантка.
Зильберштейн только бессильно выругался.
Метеор съёжился и спрятал руки в карманы: на улице дул порывистый ветер, о весне можно было только мечтать. Он направился в сторону Братской. На углу улицы Журавьей услышал сзади:
— Юречек!
Метеор обернулся. Это была Рома Леопард в мягких тёмно-пепельных мехах.
— Что это ты без пальто? — спросила она.
— К телефону, — буркнул Метеор, — на минуту выскочил из «Лайконика».
— Лёва там?
— Сидит. Наверное, ещё сидит.
— Понимаешь, я договорилась с ним и ужасно опоздала. А надо ещё обсудить программу вечера: Лёва пригласил меня сегодня — предлагает массу развлечений…
— Ну, сегодня вечером можешь купить себе билет в театр. Лёва занят.
— Это мы ещё увидим, — самоуверенно заявила Рома.
— Наверняка увидишь, — буркнул Метеор.
— Я слышала, у вас какие-то проблемы? — с интересом спросила Рома. — А ты, Юречек, надень что-нибудь и не ходи так, простудишься, — нежно добавила она. В её сердце давно теплилась слабость к Метеору. Рома считала его эталоном мужской красоты и обаяния.
Метеор зашёл в почтовое отделение на Журавьей, закрылся в телефонной будке и набрал номер.
— Алло! — откликнулся равнодушный мужской голос.
— Алюсь, — проговорил Метеор, — это я. Хорошо, что застал тебя. Слушай, ты ещё хочешь приобрести тот весенний плащ, о котором я тебе говорил?
— Ужасно хочу, — ответил голос в трубке.
— Алюсь, слушай, пришли за мной машину, но сейчас же, и ты ещё сегодня получишь плащ из чешского поплина. Я на почте, на углу Журавьей и Братской…
— Отстань, Метеор, понял? Привезёшь плащ, тогда и поговорим. Нет у меня свободных машин. — Говоривший спокойно повесил трубку. Метеор снова набрал тот же номер.
— Слушаю! — голос в трубке был другой, молодой и певучий.
— Инженера Вильгу… — попросил Метеор.
— Инженер Вильга! К телефону! Уже подходит, — откликнулся молодой голос.
— Алюсь! — холодно произнёс Метеор, снова услышав в трубке равнодушный мужской голос. — У тебя есть хоть капля совести? Смотри, а то потом горько пожалеешь.
— Чего ты хочешь? — сдержанно спросил Вильга.
— Есть «гумбер», модель 1954, с комплектом запасных частей.
— Где? У кого? — оживился голос в трубке.
— Это моё дело, — твёрдо ответил Метеор. — Ты последнее время слишком много хочешь знать, пан инженер.
— Сколько?
— Четыре с половиной.
— Дорого!
— Ничего не поделаешь! Поговорим с кем-нибудь другим..
