Галия Мавлютова - Опер любит розы и одиночество
— У вас зубы болят, Гюзель Аркадьевна?
— А? Что? Нет, не болят. — Я перестала раскачиваться и крепко сжала кулаки.
Надо контролировать эмоции, нельзя давать волю чувствам. Особенно при исполнении служебных обязанностей. Сейчас ты спокойно войдешь в квартиру и посмотришь, трезво оценишь ситуацию, а переживать и страдать будешь позже и без свидетелей.
В квартире присутствовали все, кого мог собрать ранним утром дежурный по городу. Эксперты, судебные медики, следователи прокуратуры, все в двойном экземпляре, словно раздвоились с утра пораньше. Только Королев молча курил в одиночестве. Неожиданно я почувствовала к Королеву какую-то изъедающую душу нежность.
Хорошо, что Королев сегодня дежурит. Опять мне повезло! Я — просто везунчик. Удача сопутствует мне с утра. Королеву можно объяснить, откуда здесь мои отпечатки пальцев, откуда запах моих духов и все такое прочее.
Про запах духов я, конечно же, загнула. А вот отпечатки эксперт снимает как раз с той рюмки, которую я держала в руках.
— Королев, можно тебя на минутку?
Королев, нехотя отлепившись от стены, медленно подошел ко мне. Он смотрел мне куда-то между бровей, словно он один знал, кто здесь гостевал вчерашним вечером. К тому же перебрал лишнего…
Вот это интуиция! — восхитилась я, невольно любуясь медленной походкой Королева. Редкий мужчина может выдержать такой шаг. Ждет моей реакции… Настоящий полковник!
— Где она, Королев? — Ему оставалось еще два шага, но я не выдержала и первой задала вопрос.
— В спальне. — Он замолчал, уставившись взглядом в мою переносицу.
— Пойдем, я взгляну на нее. — Я схватила его за рукав. — По дороге расскажу детали нашего с Людмилой Борисовной знакомства.
— Что ты здесь делала? — Королев давно все понял.
— Колола, — коротко бросила я, и меня передернуло.
Я подавила приступ тошноты, прижав подбородок к груди.
Коровкина лежала на кровати одетая, в той же одежде, в какой была предыдущим вечером. Только живот у нее распался на две части. Мне не хотелось рассматривать подробности чужой брюшины, и я отвернулась.
— Расколола? — в голосе Королева сквозило ехидство вперемешку с иронией.
И чего было больше, ехидства или иронии, я так и не поняла.
— Да. Но… — я запнулась, не зная, как объяснить свой отъезд.
— Вот и я говорю, что «но»! Говно! Зачем ты сюда приезжала? — грозно взревел Королев.
Все присутствующие в спальне специалисты на миг прекратили свои действия и замерли, но на какой-то миг, и тут же, словно по команде, продолжили свое скорбное занятие. Мой тяжелый вздох прокатился по всему Юго-Западу и замер где-то на окраине Сосновой Поляны.
— Если ты приехала колоть, будь добра, доведи дело до конца! Ты понимаешь, что ты наделала?
— Понимаю.
Я все поняла еще в дежурной машине, когда раскачивалась в такт завыванию милицейской сирены. Убивали всех, кто имел отношение к банде. Все потерпевшие — одинокие люди, не имевшие родных и близких, все вели замкнутый образ жизни, мало с кем встречались и никому и ничего не рассказывали о своей жизни. Только у Сухинина оказался родственник, да и тот несколько староват.
Пойдем далее — убивали вслед за моими наездами к потерпевшим, словно преступник дышал мне в затылок или сидел со мной в одном кабинете. Прослушивание телефона не в счет — из моих разговоров ничего понять невозможно. И самое страшное, что могло случиться, — это то, что потерпевшие не успевали ничего рассказать. Все свои тайны они унесли в иной мир, где им тоже тесно, как и живым. А преступник издевается надо мной, он методично убивает свидетелей, намекая на причастность к преступлению лишь одного человека. И этого человека я знала, видела, разговаривала…
Преступление может остаться нераскрытым, если его совершил один человек! Может остаться нераскрытым! Может быть, может быть…
— Ты витаешь в облаках, ты никогда не советуешься, ты все делаешь на эмоциях, — издалека донесся голос Королева. Он продолжал разносить меня в пух и прах, полагая, что я внимательно прислушиваюсь к его словам.
Любое преступление можно раскрыть, так нас учили в университете, при этом добавляли оговорку — «если один человек…».
— Спорная точка зрения! — произнесла я, почти идя тараном на Королева.
От неожиданности он попятился и споткнулся.
— Не падай, Королев, в обморок. Я напишу тебе объяснение, почему и как я здесь очутилась. Ошибок я не допускала, просто уехала домой, оставляя время для раздумий Людмиле Борисовне. Королев, не ори, ты точно так же поступил бы, как и я. Оставил бы ей время для раздумий. Ну не остался бы ты у нее на ночь? Не остался? — Я приблизила лицо к недовольной физиономии Королева, грозно сверкая глазами.
— Не остался бы, — проворчал он, отводя взгляд.
— Ты — честный мужчина! Молодец! Правду говоришь, не боишься. — Я обвела взглядом спальню и прошла на кухню.
В кухне царил легкий беспорядок, но все оставалось точно в таком же состоянии, как было вчера вечером. Никаких следов борьбы, разбитой посуды (я заглянула в мусорное ведро, брезгливо перебрав ошметки, вымыла руки над раковиной), заглянула в шкаф, в холодильник. Нет, в холодильнике не лежали расчлененные трупы, деликатесы по-прежнему свисали со всех полок, напоминая о быстротечности жизни — хозяйка уже в ином мире, где деликатесы не требуются.
— Королев, преступник хорошо знал Коровкину. Она впустила его в квартиру, они выпили, — я потрогала чистый стакан в раковине, — вот здесь стоит джин, целых пол-бутылки, вечером эта бутылка стояла вот на той полке, потом она уснула, и он ее располосовал. Дверь была закрыта?
— Открыта. Соседи позвонили по «ноль два». — Королев мрачно смотрел на меня.
«После того как я остыну, он вновь перейдет в атаку», — подумала я и продолжила:
— Он не хотел дверь закрывать, хотел привлечь внимание соседей. В бутылке или в рюмке должны быть следы снотворного, или клофелина, или еще какой-нибудь отравы. Скажи эксперту, чтобы внимательнее…
Королев не выдержал и прервал меня на полуслове:
— Ты не учи меня жить! И не учи меня работать! Тебе бы в ликбез пойти!
Пошло-поехало! Если я ему отвечу в таком же тоне, никакого конструктивного разговора не получится. Я мотнула головой и, сцепив зубы в жесткий диск, направилась к выходу. Пусть сам руководит боевыми действиями. Я свой долг выполнила. Не по своей же воле я сюда приезжала.
— Стой! — Королев догнал меня и крепко схватил за рукав свитера.
Я рванулась в сторону, и рукав по-обидному затрещал.
«Видно, шов разошелся, а жаль, хороший был свитер», — подумала я, и вслух сказала, скосив глаза к переносице:
— Королев, успокойся. В управлении поговорим — если захочешь, если не захочешь — я не настаиваю.
Я потерла руку, все-таки сила у Королева есть, а внешне выглядит вполне безобидно, даже, я сказала бы, интеллигентно. Наверное, синяк останется от такого дружеского пожатья. За что он меня не любит?
— Обещаю впредь ставить тебя в известность о моих планах. Договорились? — Надо говорить ласково и терпеливо, как с ребенком, иначе… а что иначе?
Иначе нам предстоит внутриведомственная война, а в таком деле война бессмысленна. Лучше худой мир, нежели добрая война.
— Иди уж, — Королев беззлобно махнул рукой.
— И пошла, и пошла, и пошла. — Я нажала кнопку стремительного лифта, олицетворяющего расцвет цивилизации.
Вот тебе и благополучный дом, новенький и благоустроенный, в таких домах убивают точно так же, как и в старых, изношенных временем.
— Я слушаю вас, Гюзель Аркадьевна. — Юрий Григорьевич приготовился слушать и даже отложил свои важные документы.
— Юрий Григорьевич, долго рассказывать, только все на лад пошло, и вот, Коровкину убили. Она обещала мне рассказать сегодня обо всех криминальных делах Николаевой. Понимаете… — Я долго объясняла Юрию Григорьевичу, что я понимаю и чего не понимаю.
Он внимательно слушал меня, ни разу не перебив мою запальчивую речь вопросами. Потом долго сидел, прислонившись головой к стене.
Глаза он прикрыл, наверное, для того, чтобы легче думалось.
Я сидела напротив, не зная, что мне делать. Анализировать ли оперативную обстановку или что-нибудь еще…
Юрий Григорьевич помотал головой и, увидев, что я продолжаю сидеть рядом, спросил:
— Что вы собираетесь делать дальше?
— Я собираюсь работать по делу. Сейчас займусь справкой из отдела кадров «Петромебели», которую мне привез Слава Резник.
— Занимайтесь.
У Юрия Григорьевича назревала щекотливая ситуация — его ведомство в моем лице влезло в дела другого ведомства. И у него могли получиться из-за этого оч-чень большие служебные неприятности. Пока я сидела у стола-монстра, сердце мое выстукивало вполне музыкальную симфонию: разрешит — не разрешит, побоится — не побоится, струсит — не струсит.
