Любовь по контракту, или Игра ума - Тихонова Карина

– Ну? – спросила она вызывающе.

– Что, ну? – не понял я. Вру, сделал вид, что не понял.

– Нравлюсь?

– Нет, – ответил я, не успев подумать.

Левицкая опешила. Я приложил руку ко лбу и тихо рассмеялся. Уж очень растерянным было ее лицо.

– Извините меня. Я хотел сказать, что тот костюм, в котором вы были в прошлый раз, произвел на меня большее впечатление.

Она медленно кивнула. Лицо осталось озадаченным, но глаза уже начали сверлить меня, выискивая мысли, непроизнесенные вслух.

– Вы консерватор? – спросила она.

– В какой-то мере. Когда имеешь взрослого сына, то практически перестаешь удивляться молодежной моде.

Левицкая окончательно пришла в себя. Она сменила выражение лица на заинтересованное и подошла ближе.

– У вас взрослый сын?

От нее слабо пахло мускусом. Не знаю, почему я решил, что это мускус, но пряный, настойчивый запах сильно раздражал обоняние. Я осторожно обошел даму и направился в кухонный отсек. Прежде чем ответить, включил чайник и достал заварку.

– Ему почти двадцать, – сказал я коротко.

– Ого!

Левицкая снова переместилась ближе ко мне. Почему-то меня раздражала ее близость. Возможно, во всем был виноват непривычный аромат, который она выбрала в дополнение к своей сегодняшней одежде. А может я, как старая дева, инстинктивно избегал близкого присутствия человека противоположного пола? У меня есть определенные комплексы, а эту барышню я видел третий раз в жизни. И она мне не понравилась с первого взгляда.

«А со второго понравилась», – бестактно напомнила совесть. «Заткнись!» – шикнул я на нее. Я не хотел в этом признаваться. Даже себе.

– Сын живет с вами? – спросила моя нанимательница, и я увидел краем глаза, что она взялась перемывать посуду в раковине. Наверное, надо было ее остановить, но я не стал этого делать. Приятно следить за движением женских рук. Уютные домашние хлопоты немного уравновешивали раздражение от ее вызывающе-сексуального вида.

– Он живет со своей матерью, – ответил я и взял посудное полотенце. – Но в последнее время – у меня.

– Понятно.

Левицкая огляделась.

– Вы нас познакомите?

– В другой раз. Сегодня он уехал на дачу к своей девушке.

Мадам начальник подняла бровь.

– И вы его отпустили?

– Да, – сказал я с раздражением. – А в чем дело?

Она пожала плечами.

– Просто вы не похожи на продвинутого современного отца.

– А на кого я похож?

Я отложил полотенце и уставился на нее. Если Марина Анатольевна скажет мне гадость, я не выдержу и скажу ей, на кого она похожа в этих тряпках. Так мы стояли несколько минут и таращились друг на друга.

Потом она опустила голову и, не ответив, отошла к дивану.

Я вытер оставшиеся чашки и аккуратно повесил полотенце на крючок. Господи, что со мной? Никогда в жизни не встречал женщину, которая могла так меня разозлить двумя-тремя словами! А может, я просто устал? В любом случае, нужно держать себя в руках.

Я заварил чай и принялся загружать поднос чайной посудой. Левицкая смотрела телевизор, или делала вид, что смотрела. Помощь, во всяком случае, не предложила. И очень хорошо.

Я перенес все на журнальный столик перед экраном и разлил чай. Несколько минут мы молча сидели перед дымящимися чашками и ждали, кто нарушит молчание. В этот момент мне хотелось, чтобы гостья поскорее ушла. Я давно уже отвык от раздражителя в собственном доме. Особенно такого сильного.

Наконец, она соблаговолила заметить:

– У вас красивая посуда.

Мне была протянута трубка мира, и я не имел права заявить, что некурящий.

– Да. Я купил сервиз в Лондоне.

– Он расписан вручную, – заметила Левицкая и покрутила чашку на блюдце:

– Тонкая работа.

Я кивнул. Мне этот сервиз тоже нравился. Чего я органически не выносил, так это аляпистую разноцветную «Мадонну», которая служила показателем благосостояния в восьмидесятых. Сервиз, который я привез для собственного удовольствия, не имел с ней ничего общего. Тоненький, как бумага, фарфор, расписанный видами сельской Англии. Краски были пастельные, нежные и настолько прозрачные, что почти терялись в ярком свете. Пейзаж на чашечках ни разу не повторялся.

Помню, как долго я рассматривал его в магазинчике на Беркли-сквер, где продавали старинные вещи. Сервиз стоил целое состояние, и я несколько раз уходил, разумно решая, что это слишком дорого. Но перед отъездом, как безумный, бегом ринулся в знакомый магазин, опасаясь только одного. Что сервиз продан.

– А чем занимается ваш сын?

– Пока учится. В Плехановке, на экономическом.

Она с уважением наклонила голову.

– Молодец! Сам поступил или помогали?

– Или, – со вздохом признался я. – Он учится на платном. Там из вступительных экзаменов – одно собеседование.

В глазах гостьи заплясали чертики:

– А почему не на юридическом? Платном, я имею в виду?

– Чтоб перед коллегами краснеть не пришлось, – откровенно высказался я.

Левицкая расхохоталась. Я улыбался несколько вымученно. Ей легко смеяться. Чужие дети – чужие проблемы.

– А сам-то он куда хотел?

– В премьер-министры, – угрюмо ответил я. – Только с условием, что работать будет заместитель.

– Такой ленивый?

– Фантастически!

Тут я заметил, что увлекся и слишком разоткровенничался. Но гостью уже было не остановить.

– А ваша жена? Чем она занимается?

– Алена? Она работает в юридической консультации.

Я решил не говорить, что она работает там секретарем, но почему-то сказал. К моему удивлению насмешек не последовало.

– Наверное ей трудно было совмещать учебу с домашним хозяйством, – сочувственно сказала Левицкая.

– Наверное трудно, – согласился я. – Однако тысячи женщин это делают. И потом, какой бы я ни был плохой, я ей помогал.

– Поддерживали морально? – спросила она насмешливо.

Я молча посмотрел барышне в глаза. Кажется, я начинал что-то понимать. Похоже, что госпожа Левицкая, женщина-танк, российский вариант супервумен, просто нервничает. И нервничает настолько сильно, что маскирует это легким хамством. Не лучший способ скрыть свое смущение, согласен. Но каждый защищается как умеет. Особенно в молодости.

Неожиданно мне стало очень легко. Я откинулся на спинку дивана и впервые за весь день по-настоящему расслабился. Ход моих логических рассуждений легко продолжить. Если она нервничает в моем присутствии, значит, я ей не безразличен. А если я ей не безразличен, то есть два варианта. Либо я ее раздражаю, либо...

Эту мысль я запретил себе додумывать. Почему? Потому, что она мне понравилась. Мысль, я имею в виду.

– Простите меня, – вдруг тихо сказала Левицкая.

– Не стоит.

– Стоит. Я веду себя отвратительно.

Я рассмеялся и пожал плечами:

– В вашем возрасте свойственно эпатировать публику.

Она слегка усмехнулась мне в ответ и допила остывший чай.

– Еще?

– Да, спасибо, – кротко ответила Марина Анатольевна как примерная пай-девочка.

– У вас есть хобби? – спросил я почти с родительской интонацией, наливая чай.

Она захлопала ресницами:

– Хобби?..

– Ну, да. Мы с Дэном... Это моего сына так зовут. Вообще-то, он Денис, но так короче... Так вот, мы с ним поспорили. Он говорит, что его поколение хобби не имеет. Это правда?

– Не знаю.

Левицкая растерялась. Когда с ее лица сползала привычная ехидная гримаса, оно становилось очень-очень милым.

– Вы имеете в виду марки, спички, открытки?..

– Да что угодно! Я имею в виду какое-нибудь более или менее интеллектуальное развлечение.

– Я учу испанский язык, – заявила моя нанимательница.

– Браво!

Я был ошеломлен.

– А почему, испанский?

– Потому что хочу прочесть Лорку в оригинале.

Я кивнул и промолчал из вежливости.

– Я знаю, о чем вы думаете.

Она сказала это так горячо, что я сразу вспомнил интонации сына, когда он начинал отстаивать свои взгляды на жизнь.

– Вы думаете, что нет поэтов, кроме Пушкина, и зачем нужно читать чужие стихи, когда есть свои собственные. В сто раз гениальнее.