Анатолий Афанасьев - Зона номер три
— Это мне? — спросил Гурко. Парень был, видимо, глухонемой, потому что даже не оглянулся.
Следом наведались двое бычар, одетые обыкновенно: джинсы, клетчатые рубашки. И физиономии у бычар были такие же, как у сотни тысяч их собратьев по Москве — тупые и веселые. Один отомкнул браслетку, буркнул:
— Давай одевайся!
Гурко послушно влез в комбинезон, который пришелся впору. Удобная одежда — молния на груди, крепкие пуговицы, нигде не жмет.
— Закурить бы, хлопцы, — попросил он. Хлопцы переглянулись, дружно гоготнули, как два жеребца, но не ответили.
По длинному коридору отвели его в помещение с бетонированными стенами, с цементным полом и с тремя душевыми кабинками. Босиком тут стоять было холодновато. В одной из кабинок висело вафельное полотенце и на полочке лежал кусок черного хозяйственного мыла.
— Давай под душ, — распорядился бычара, — смой грязюку.
Гурко разделся и встал под душ. На черное мыло косился с подозрением, но все же взял его в руки. Не успел намылиться, бычары налетели с пожарным брандспойтом. Откуда его приволокли, он и не заметил. Началась богатырская забава. Тугая пенная струя из шланга, если попадала прямой наводкой, чуть не валила с ног. Ощущение было такое, как если бы насаживали на кол. Один раз, оскользнувшись, словил струю в морду и с той же секунды ослеп и оглох. Сперва метался по кабинке, как подранок, после уселся в уголок и притих. Зато хлопцы веселились, как дети в цирке на клоунаде. От их гогота дрожали кабины. Наконец угомонились, обессиленные ржачкой, опустились на корточки отдохнуть.
Прочистив кое-как глаза от хлористой слизи, Гурко поднялся на ноги и обратился к озорникам с благодарственным словом:
— Спасибо, мужики, чисто помыли. Год в баню не пойду.
— Кушай на здоровье! — братанов еще разок тряхнуло смехом. Смутно улыбаясь, Гурко доковылял до них и сделал то, чего не должен был делать ни в коем случае. Но всему ведь есть предел. Пока они поднимались навстречу, заподозрив худое, могутные, как гориллы, нанес серию стремительных ударов по болевым точкам — гортань, шейные позвонки. Бил, разумеется, не в полную мощь, но на отключку. Из радости и смеха, не успев отдышаться, озорники погрузились в кратковременный анабиоз. Чтобы привести их в чувство, Гурко поднял шланг и заново наладил ледяную струю. Ничего липшего себе не позволил: так уж, погонял осоловелых молодцов от стены к стене, точно двух тараканов.
Дал прочухаться, миролюбиво заметил:
— Никогда не приставайте к незнакомым, молодежь, далеко ли до беды.
Бычары, одуревшие, окоченевшие, облепленные белой слизью, все же не утратили до конца боевого задора.
— Мы же тебя, фрайера, в дугу согнем. Ты на кого потянул?
— Нет, не согнете, — уверил Гурко. — У вас, детки, кишка тонка.
Не случайная победа (подумаешь, застал врасплох), а некая властная струнка в его голосе заставила их образумиться. На этот звук все бычары на свете реагируют одинаково, как пес на свисток хозяина.
Гурко надел комбинезон, и они молча отвели его в ту же комнату с кроватью и решеткой на окне. Наручники не пристегнули и прибор отодвинули к окну вместе с подставкой. Все же на прощание один из бычар предупредил с кривой ухмылкой:
— Ты, конечно, крутой, но здесь тебе жопу надраят. Не мы, так другие.
— Скажите, чтобы пожрать принесли, — попросил Гурко.
Оставшись один, быстро обследовал комнату. Заглянул в шкаф, под кровать. Обнаружил два тоненьких металлических волоска, свисавших из вентиляционного отверстия. Скорее всего — антенна. Дверь хитро замыкалась снаружи, изнутри не было даже намека на запор — гладкая полированная поверхность. В принципе дверь можно было попробовать выбить, но вероятно, это будет напрасной тратой сил. Да в общем-то он никуда пока не собирался.
Ему нравилось, что очутился в клетке, хотя не хотел себе в этом признаться. Это было неблагоприятным симптомом и означало, что его психика подверглась целенаправленному воздействию. Попробовал медитировать, но никак не удавалось сосредоточиться. Какая-то часть существа, словно инородное тело, бешено сопротивлялась выходу в космос. В мозг поступали болезненные, посторонние импульсы, будто запертый в подвале щенок просился на волю, жалобно скулил.
Вскоре дверь отворилась, и вошла пожилая женщина с подносом, на котором стояла тарелка с непонятным серым варевом (каша? лапша?) и зеленая кружка с чаем. На женщине был точно такой же, как у него, комбинезон с широкими карманами и молнией спереди. Поднос поставила на тумбочку и ждала, опустив глаза к полу, безвольно свеся руки. Что-то в ее облике было настораживающее, невразумительное. Волосы причесаны аккуратно, но лицо опухшее, с голубоватыми прожилками на щеках.
— Что это? — спросил Гурко.
— Покушайте. Это вам.
— Но что за еда?
— Вкусная кашка, диетическая. И чаек.
— А хлеб где?
— Хлебушка не дали.
— Как это не дали? Кто не дал?
Подняла голову, и он увидел выражение, какое может быть у безногого нищего в метро, если поинтересоваться, не хочет ли тот пробежать стометровку.
— Хорошо, — поблагодарил Гурко. — Кашу съем, но без хлеба — невкусно, пресно.
У каши был давно позабытый солдатский вкус — кирзуха. Пролетела за милую душу. Чаек был несладкий.
— Ну, это совсем, — обиделся Гурко. — Хлеба нет, сахару нет. Чего же у вас есть?
— Тут всего много, — вдруг с охотой ответила женщина, — но токо не для всех и каждого.
— Но вот вам, к примеру, сахарок и хлеб дают?
— Хлебушек — да, сахарок — раз в неделю.
— Да что же это такое! Как же вы живете? Кто у вас командует?
— У нас нынче, батюшка, Столыпина реформы.
— Не Столыпина, Гайдара, — поправил машинально Гурко.
— Нет, милый, Столыпина. Про твоего Гайдара мы слыхом не слыхали.
Он догадался, что женщина не сумасшедшая, что-то иное за этим стояло. Накапливались загадки, как кубики, но в цельную картину не складывались, хотя было близко к тому.
— Вы библиотекарша?
— Почему библиотекарша?
— Грамотная очень. Столыпин, реформы…
— Господь с вами! — испуганно махнула рукой. Обыкновенная крестьянка из поместья. Какая там библиотекарша. Не учены для этого…
Забрала поднос, попятилась задом, крестясь на ходу. Но — переигрывала. Или в роль не вошла.
В кирзуху, похоже, напихали снотворного, потому что сразу после ее ухода Гурко поплыл, закемарил. Да сладко так, без тяготы, будто у печки угрелся. Когда опамятовался, рядом опять был чужой человек, на сей раз кудрявый отрок в ситцевой, с опояской, розовой рубахе и полотняных портках. Гурко усмешливо подумал, что, кажется, действительно перемещается в какую-то смежную реальность.
— Чего тебе? — спросил у отрока. Голубоглазый Лель зарделся:
— За вами послали. К вельможе отвесть.
— Босиком не пойду.
— Зачем босиком. Обувка вот она.
Гурко свесился с кровати: на полу плетеная невидаль — то ли лапти, то ли пляжные тапочки. Слез, сунул ноги — лапти безразмерные, у щиколотки затягиваются шнурком.
— Далеко до вельможи?
— В кабинете ожидают.
Для того чтобы попасть в кабинет, пришлось спуститься этажом ниже. По дороге никого не встретили, хотя дом был полон невнятных звуков. Гурко ощущал его как большое здание запутанной, псевдозамковой архитектуры, но мог ошибаться. Дом мог быть обыкновенной штамповкой двадцатого века. Отрок безмятежно скользил впереди, движения точные, рассчитанные. Взгляд испуганной газели.
Кабинет Гурко умилил. Просторное помещение, убранством напоминающее сказочный терем. Затейливая драпировка стен, богатые ковры, обстановка византийской вычурности. Зеркала, бутоньерки, туалетные столики, высокое ложе под королевским балдахином. Непонятно откуда льющийся, призрачный, колдовской свет. Волшебная шкатулка, да и только. Душно, воздух пахнет сладкой прелью.
Хозяин всего этого пряничного великолепия восседал на ковре, курил кальян и был в чалме. Лет ему далеко за шестьдесят, и его наглая рязанская рожа вступала в забавное противоречие с изысканной восточной позой.
— Ступай, Федюша, — кивнул отроку, — подежурь за дверью. Мы с гостюшкой потолкуем тет-а-тет. Понадобишься, кликну.
Отрок удалился, и хозяин небрежным жестом указал Гурко место напротив себя. Гурко не перечил, опустился в позу лотоса, в которой когда-то в лучшие времена пребывал часами.
— Расслабься, парень, — приветливо улыбнулся фальшивый турок. — Какие претензии, просьбы?
— Никаких, — ответил Гурко. — Отловили на улице, как барана. Чего-то колят, чего-то дают нюхать, накормили дерьмом — все в порядке. Спасибо. Претензий нет.
— Зовут как, шутник?
— Олег Андреевич. По фамилии Гурко.
— Правильно, — хозяин окутался дымом, точно снегом. — Олег Гурко. Бывший подполковник безопасности. Доктор наук. Специалист по социальным конфликтам. Известный человек. Дельные статейки пописывал. Читали-с. Да-с… И послал тебя к нам дядюшка Самуилов. Верно?
