Кирилл Казанцев - Твоя очередь умереть
— Ты сказал, что имена и личности злодеев неизвестны? — удивился Максим. — Но я снимал маску перед Гарбусом и Бахметьевым…
— И это не самый умный твой поступок. А теперь поставь себя на место Гарбуса и Бахметьева. Они умнее, чем ты. Выгодно ли им озвучивать ментам имя злодея? Ведь информация может дойти не только до прикормленных ментов, но и до… Назовем их так — «пока не прикормленных». Бандитов напрягает, что вскроется правда о замшелом убийстве Воронцова и его брата. Ведь существует Следственный комитет, Генеральная прокуратура, и пока не всем там нравится разгул криминала в южных областях страны. Отсюда хорошая новость: оставшиеся трое фигурантов — Барский, Колыванов и Мишарин — задергаться вроде не должны. И бросить все силы на наши поиски — тоже. Ликвидация Воронцова — не единственная их совместная акция, они много лет проворачивают дела, всех жертв не отследить. Про тебя никто не помнит. То, что тебя засекли в Фиоленсии и попросили удалиться из города, — весьма прискорбно, но пока ни о чем не говорит. О твоем присутствии может знать лишь один Мишарин — начальник полиции. И не факт, что он связывает твою личность с нападением на Гарбуса и Бахметьева. Теплые чувства к пострадавшим оставшаяся троица вряд ли испытывает, возможно, втихаря злорадствуют…
— Короче, дело ясное, что дело темное. Без тайного осведомителя нам пришлось бы худо. Хотя бы знаем, что замышляют твои бывшие коллеги… Не хочешь про него рассказать?
— Прости, не могу, — помотал головой Ильич. — Человек трудится в управлении, через него проходят приказы, телефонные разговоры, он полностью в курсе последних событий…
«Секретарша, — подумал Максим, но не стал ничего говорить. — Ай да сукин сын этот Ильич…»
— У тебя семья имеется, Ильич?
Бывший мент смерил его подозрительным взглядом — не прокололся ли?
— Имеется, — помявшись, подтвердил он. — Семья по переписке называется. Сын уже взрослый, живет в Абакане, сам зарабатывает. Жена ушла четыре года назад.
— К другому? — посочувствовал Максим.
— К другой, — усмехнулся Ильич. — К маме. Двадцать лет счастливого брака отбили охоту сходиться с кем-то еще. Ведь нам, мужикам, только одного от них нужно… Ладно, Максим, пойдем строить твое войско. Эти корсары уже опухли от безделья…
На квартердеке царила махновщина. Пацаны разлеглись на всех имеющихся плоскостях, жевали фрукты, разминались газированными напитками, наслаждались жизнью по полной программе. До горячительных пока не дошло, но что мешало? Рассупоненные, с голыми пупками, в пиратских банданах, панамках, солнцезащитных очках, они лениво общались и вкушали радости жизни.
— Ба, кого я вижу! — воскликнул Угрюмый, развалившийся на центровом месте. — Капитан, гип-гип, ура!
Остальные что-то лениво промычали.
— Где мы? — проворчал Максим.
— В море, — отозвался шалеющий от безделья и нахлынувшего богатства Коляша.
— Не знаю, Максим, — лениво отозвался Угрюмый. — Компас — там, — кивнул он на пост управления, до которого была жуткая бесконечность в десять шагов.
— Я не понял, — сказал Максим.
— А что тут непонятного, — зевнул Угрюмый. — Сели на спину и спим.
— Заняться нечем?
— Абсолютно, — сказал Макар. — Кофе пили, завтрак ели, тебе оставили на камбузе. Оружие сверкает, порох сухой…
— Замечательно, — вздохнул Максим. — Значит, будем прививать любовь к строевой подготовке. Порядок навели? Почему яхта плохо блестит?
— Да чтоб тебя, сбежали, называется, из дома… — всплеснул руками Фаткин. — Мы и нагадить-то не успели. Впрочем, можешь назначить Коляшу генералом — пусть делает генеральную уборку. Это он тут плевался и свинячил.
— А что сразу я-то? — возмутился Селин. — Все плевались и свинячили.
— Небольшое жизненное наблюдение, — сказал Макар. — Если уборку делать реже, то ее результаты будут очевиднее. Расслабься, Максим, мы не в армии. Мы пираты, или кто?
— Вы идиоты, — проворчал Максим. — И почему я вас насквозь вижу? Леер бы лучше отремонтировали. А то так и будем за борт падать.
— Отремонтируем, — зевнул Макар.
— Потрясающе, — ухмыльнулся Ильич. — До чего дошел прогресс. Судно, на котором команде нечем заняться.
— Ё-мое, мужики… — вдруг зачарованно прошептал Фаткин, подошедший к лобовому иллюминатору. — Вы только посмотрите, Бобышка топлес загорает…
Новость была интересная. Взвились даже те, кто изнывал от лени. Картинка просто маслом! Бобышка присвоила кричащий ярко-желтый купальник (после путан осталось и не такое, даже искусственный фаллос — хорошо хоть не настоящий), расстелила на баке полотенце и лежала в соблазнительной позе, подставив солнышку ладное тело. Верхушку от купальника она сжимала в отброшенном кулачке. Смотреть на это чудо можно было бесконечно — как на журчащий ручеек. Мужчины стояли и смотрели. Окно иллюминатора было открыто. В желудке Макара что-то заурчало. Максим сдержал улыбку. Все, что видели друзья, он уже видел. Даже больше.
— А что, мне нравится, — грустно сказал Фаткин. — Стильно, модно, молодежно. Всё без ничего называется.
Все подумали об одном и том же (в меру своей испорченности) и сокрушенно вздохнули. Максим покосился на окаменевших мужчин. Потрясающее совпадение взглядов. Бобышка что-то почувствовала и обратила прищуренный взор к надстройке.
— Ну, что? — протянула она раздраженно.
— Ничего, — сказал Фаткин.
— Смотрим, — сказал Коляша.
— Запоминаем, — сказал Макар.
— И как?
— Нормально, — уверил Угрюмый. — Твердая четверка.
— О боже, — сказала Верка. — Отвернитесь. Не до вас.
— А что ты делаешь?
— Принца жду.
— А зачем ты ему? — Угрюмый вульгарно заржал.
— Слушай, Верка, ты когда-нибудь краснеешь? — полюбопытствовал Фаткин.
— Только от удовольствия, — фыркнула Бобышка.
Работать зверюшкой в зоопарке ей надоело. Посетовав на неистребимые мужские пороки, она поднялась и потянулась к верхушке.
— Не, в натуре, сказочно хороша наша Верка… — прошептал Фаткин.
— Может, выпьем? — сглотнул Макар, у которого желудок (или что-то ниже) продолжал активно возмущаться.
— Не, — прошептал Фаткин. — Она и без водки хороша… Макар, ты чего? Расстроенный ты какой-то — как рояль…
— Смотрите! — Коляша выбросил руку. Все оторвали взгляды от обнаженной девицы и обратили их к северу. По правому борту, примерно в пяти кабельтовых, шла на север черно-белая круизная яхта с косым латинским парусом. Руки потянулись к оружию, впрочем передумали — это было не то, чего следовало опасаться. Максим схватил с приборной панели цифровой, предельно навороченный бинокль Sony с функцией видеозаписи (имелось в хозяйстве Гарбуса и такое чудо), припал к окулярам. Яхта приблизилась. Элегантная, явно из премиум-сегмента, с горделиво выпяченным бушпритом. Под выступом полубака на правом борту поблескивала надпись — «Джакомо». На задней палубе обнимались парень с девушкой — все в белом, жгучие волосы брюнетки трепетали на ветру. Они уставились на «Пенелопу», дрейфующую с выключенным мотором. Парень взялся за бинокль, висящий на груди, приложил к глазам. Такое ощущение, что взгляды встретились. Максим невольно отодвинулся в тень.
— Эх, помыть бы моремана, — сокрушенно вздохнул Угрюмый. — Зуб даю, там тоже шмотки центровые… Ты как, командир? Сыграем в нападении?
— Мы грабим только негодяев, — проворчал Максим, провожая глазами уходящую посудину. Парень с девчонкой снова обнимались.
— Так на них же не написано… — буркнул Угрюмый.
— Смотрите! — Глазастый Коля Селин вытянул руку в обратную сторону, и снова все вздрогнули, обратили взоры к югу.
С юга приближалась черная точка. Она росла, превращалась из точки в кляксу, из кляксы — в быстроходную моторную лодку. Она не просто проплывала мимо, а уверенно шла на «Пенелопу»! Люди стали расхватывать оружие, разбегаться по иллюминаторам. Макар свистнул Бобышке, тыкал пальцем в моторную лодку — та прозрела, сделала круглые глаза и скатилась с покатой палубы за фальшборт. До лодки оставалось несколько кабельтовых. Максим на всякий случай оттянул затвор. Люди напряженно всматривались. Что-то шевельнулось на корме посудины.
— Там один человек, пацаны, — обнаружил Коляша.
— А остальные залегли на дне, — скептически хмыкнул Ильич. — Хотя и не похоже, что это менты или подручные наших фигурантов. Формат не тот…
— Черт какой-то из мутной воды, — хмыкнул Угрюмый. — Путевой обходчик, мать его…
— Да это же баба, пацаны… — взволнованно сообщил Макар. — Гадом буду, баба…
Люди заволновались. О коллективной галлюцинации речь, похоже, не шла. Женщина в лодке привстала, распрямила плечи, когда до «Пенелопы» оставалось чуть больше двух кабельтовых. Заструились по ветру белокурые волосы. Явно не рыбачка — нарядная футболка, небесно-голубые джинсы. Она махнула дамской сумочкой, изобразив что-то вроде мирного жеста — а то пальнет какой-нибудь ушлепок! Не уследила за «девятой» волной, и лодка сбилась с курса, едва не перевернулась. Она схватилась за руль, справилась с управлением.
