Федор Московцев - Темные изумрудные волны
Через два часа привезли доктора, надёжного человека, с которого для пущей надёжности взяли обещание хранить врачебную тайну. На вопрос «что с ним?» Уваров ответил, что пострадавший случайно сунул себе в ухо острый предмет. Осмотрев пациента, доктор обнаружил распухший висок, увеличенные лимфатические узлы, и мрачно констатировал, что положение больного крайне серьёзное. Скорее всего, воспаление среднего уха, что чревато попаданием инфекции в мозг. Смерть может наступить в любую минуту. Необходимо срочное реанимационное лечение.
Уваров и Давиденко находились в замешательстве. Не дожидаясь их решения, врач сделал инъекцию максимальной дозы антибиотиков.
– Сможешь ли ты сам провести… эти реанимационные мероприятия? – спросил Иосиф Григорьевич.
– Смогу, – ответил врач, понимавший, что неспроста тяжелобольной находится там, где полагается находиться машинам. – Только не здесь. И мне нужно съездить за лекарствами, материалами, инструментами.
Иосиф Григорьевич ответил едва заметным кивком. «Куда везти адвоката? К нему домой? К себе? В загородный дом? Или, чёрт с ним, в больницу? А если выживет… не дай бог… или дай бог… что тогда с ним делать?»
Когда через три часа они вернулись, адвокат уже не дышал. Пощупав пульс, осмотрев склеры, врач констатировал смерть. Он развёл руками, и молча вышел.
– А поговорить? – вырвалось у Иосифа Григорьевича.
Он начал размышлять.
– Отвезти куда-нибудь, затем «случайно» обнаружить, соорудить дело, дать дело нужному следователю.
– Ты понимаешь, какой нам огород придётся городить, и сколько это будет стоить? – возразил Уваров. – И всё ради чего? Чтобы какой-нибудь шустрый оперуполномоченный, или следователь, когда-нибудь докопался до истины? Думаешь, только в нашей епархии умеют разговаривать с трупами?
Иосиф Григорьевич прошёлся по доскам, которыми была забрана яма.
– Бросить в подвал, залить кислотой, забетонировать.
– Тогда уж залить бетоном весь подвал, – продолжил его мысль Уваров.
– И сделать стяжку, поднять пол сантиметров на десять, – закончил Иосиф Григорьевич.
Глава 72
Дрожит от мокрого дождя
Луна на небе одиноко.
Ей сверху видится земля,
Луна – недремлющее око.
И видит все: и смерть, и жизнь,
Любовь и нож – ей: «Ну и что же?»
Луна ведь, как ни странно, на людей,
Луна ведь на людей похожа.
Кровью земля обагрена,
А я пишу вот эти строки,
Земля копейкой сражена,
Мы вместе, но мы одиноки.
Наркотики, убийства – это жизнь,
Для киллеров и мафии, быть может?
Они ведь, как ни странно, на людей,
Они ведь на людей похожи.
Мы хуже дикого зверья,
Хотя все от природы строги.
Мы все враги, и все друзья,
Мы все рабы, и все мы боги.
В пороках утонула жизнь.
Любовь и нож – нам: «Ну и что же?»
Мы все ведь, как ни странно, на людей,
Мы все ведь на людей похожи.
Глава 73
Тихо скрипнула дверь, в кабинет вошёл Першин.
– Добрый день, Иосиф Григорьевич! Что-то дверь поскрипывает, может, маслица машинного принести? Для машинки останется.
Давиденко угрюмо посмотрел на вошедшего поверх очков.
– Не для всех тут дверь без скрипа отворяется…
А сам подумал: «Примчался без предупреждения, ишачий хвост, проверить, как жив-здоров».
Растерянно улыбаясь, Першин примостился на стул.
– Просьба есть…
– Видит баранья башка, не просто так пожаловал…
Кроме обоснованной злости, появившейся после покушения, у Иосифа Григорьевича вдруг прорвалось раздражение на замдиректора «ВХК», постоянно досаждающего его своими просьбами. Видимо, Першин думал, что ежемесячный платёж не отрабатывается на сто процентов, КПД слишком низок, и, появляясь с очередным пакетом заданий, всегда боялся что-либо упустить, считая, что полковник не смеет забыть про него хотя бы на один час. Он был из тех людей, для которых дверь просьб, однажды открывшись, уже не в силах закрыться, так как, подобно голодным баранам, в неё всем стадом врываются их домогательства.
Быстро забыл Першин, как ходил перед Кондауровым на полусогнутых, боясь потревожить хотя бы взглядом.
– Может, я не вовремя, – осторожно спросил замдиректора, всё еще улыбаясь.
– Не вовремя шут собрался прокрасться к чужой жене – бубенцы на колпаке только рассмешили разбуженного мужа.
– Давно не появлялся… то есть… пришёл просить об одолжении, – проговорил Першин, кисло улыбнувшись.
– Одолжила сорока у орла клюв, а вернуть забыла.
– Иосиф Григорьевич, я ведь не просто так хожу… то есть… у нас с вами договор, – пробормотал Першин с последней своей улыбкой.
– Вспомнил про ишачий договор, – зло процедил Иосиф Григорьевич. – Договор заключают равноправные стороны…
Выждав многозначительную паузу, добавил:
– Не веришь, спроси у адвоката. Ну, сбегай к нему, проконсультируйся, ты ведь тоже доёбываешь его своими ишачьими просьбами.
С белым, точно обсыпанным мелом, лицом, Першин аккуратно поднялся со стула, и попятился к выходу. Когда за ним закрылась дверь, Иосиф Григорьевич вернулся к размышлениям, прерванным нежданным визитом.
Трегубов, судя по всему, непричастен к покушению, иначе Еремеев упомянул бы его в своём репортаже с иголкой в ухе. Да и не было смысла его привлекать – зачем лишние свидетели? По прежним делам его не взять – уже отмазался. Остаётся следить за ним и ждать, когда он где-нибудь проколется.
Пока ничего интересного. Что там доложили оперативники? На дне рождения Разгона Трегубов целовался на улице с девицей, пришедшей с мужем, неким Глебом Гордеевым. Ну, ГУВД – не полиция нравов, пусть целуется, хоть с этой клавой, хоть с её мужем.
Что ещё… Стоял, курил на улице, жалко, не травку, а то бы сразу задержали. Разговаривали, проходивший мимо оперативник слышал обрывки фраз: «выполнение заказа, Фима, поставим на мёртвый якорь, пять-шесть штук».
Стоп машина! Да это же Ефим Бухман! О чём Галеев думает?!
Связавшись с Рашидом Галеевым, Иосиф Григорьевич указал ему на слабые места в работе. Тот удивился: ничего не слышал про Бухмана. Иосиф Григорьевич извинился, да, действительно этим делом занимается прокуратура, а убийц уже поймали – одного взяли УБОПовцы, второго – ребята из уголовного розыска. Не все ещё успели обменяться информацией. Уваров оказался из всех самый осведомлённый.
Положив трубку, Иосиф Григорьевич вспомнил, о чём он так и не поговорил с Еремеевым. Тот самый двойник, выскочивший из машины адвоката, Андрей Разгон, друг, подельник, и бог весть кто ещё Трегубову, бывший работник морга, аферист, человек с тысячью имён, спортсмен-каратист, соблазнитель следовательских жён, сын влиятельных родителей, и жених Кати Третьяковой в придачу. Диапазон его дарований достаточно велик. Вот за кого надо было помытарить Еремеева, как говорили в старину, надыбать правду.
Пройдясь по кабинету, Иосиф Григорьевич остановился возле зеркала и лукаво подмигнул самому себе. Не хватало ещё, чтобы в один не совсем удачный день его, старого седого полковника, замела милиция, перепутав с этим прохвостом.
«Ну, что, больше покушений не предвидится?» – поинтересовался он у своего отражения.
Посмотрев на часы, Иосиф Григорьевич собрал портфель и вышел из кабинета. Перед отъездом за город нужно было сделать одно важное дело.
Глава 74
Арина Кондаурова с любовью посмотрела на детей, побежавших наперегонки к подъезду.
– Скажи, папа не покинул нас навсегда? – обернувшись, спросила дочь. – Он ведь смотрит на нас оттуда?
И подняла кверху розовый пальчик.
На секунду в глазах помутнело. Справившись с волнением, Арина ответила «да, конечно», и открыла дверь. Кирилл первым побежал по лестнице, Таня бросилась его догонять.
Проводив детей до квартиры, заперев дверь на ключ, Арина вернулась на улицу. Смахнула слезу, немного постояла. Сжав и разжав кулаки, пошла вдоль палисадника.
«Витенька, родной, где же ты? Приходи скорей, видишь, дети соскучились, Кирюша спрашивает, ещё не понимает, маленький. Полгода прошло, а сколько их впереди, много раз по полгода, и все без тебя».
Она вышла через арку на улицу Гагарина. Пройдя по тротуару мимо вязов, погрузившихся в зимнюю спячку, направилась к «Волге» с милицейскими номерами. Открыв переднюю дверь, опустилась на сиденье.
– Добрый день, Иосиф Григорьевич.
– Добрый. Для меня он действительно добрый, сегодня я могу похвастаться первым результатом.
С этими словами он протянул ей увесистый конверт.
– Здесь пятьдесят тысяч долларов.
Она растерялась.
– Что вы… Я думала, вы просто так сказали. И, как это, на улице, без протокола…
– Берите, это ваши деньги, первый транш.
Она не решалась взять. Тогда он положил конверт ей на колени и отвернулся. Они молчали, не решаясь что-либо сказать друг другу. Слова, приготовленные им для этой встречи, показались вдруг смешными и нелепыми, он их забыл, как забывают о зиме июльской ночью. Молчание рядом с этой женщиной казалось ему важнее самого задушевного разговора.
