Федор Московцев - Темные изумрудные волны
В один из дней начальник отдела охраны завода связался с Кондауровым и сказал, что нужно встретиться и решить, наконец, надоевшую всем проблему. В назначенное время Еремеев отвлёк Кондаурова «срочными» делами, встречу перенесли. Вечером вместо заводчанина на Кондаурова вышел Никитин, и спросил, будет ли возможность встретиться. Оказалось, что да, если разговор по делу, то такая возможность есть. Кондауров освободился поздно вечером и позвонил начальнику охраны. Тот ответил, что «уже лёг спать», и делегирует полномочия своему молодому помощнику – Никитину. Убедившись, что никто из окружения Кондаурова не знает о том, с кем предстоит встреча, Еремеев дал отмашку киллеру.
Дальнейшее известно – Никитин с двумя сообщниками подъехал к дому Еремеева, дождался, пока уедет Третьяков, сел в «Мерседес» на заднее сиденье, и застрелил Кондаурова и Савельева.
Через доверенных людей Еремееву удалось вбросить информацию о причастности к убийству Оганесяна. Подобрали «исполнителя», им оказался Левон Мкртчан. Какое-то время эта версия работала, но когда суд вернул дело на доследование, пришлось придумывать новую. Через осведомителей и «своих» оперов подкинули информацию о причастности Шеховцова. Першин дал показания, что Шах угрожал ему с целью прибить завод. Вопрос решился быстро. Шеховцов исчез вскоре после того, как обо всём этом узнали в «офисе».
Следователям было неизвестно о том, что Першин работал с «офисом», а Каданников, естественно, не афишировал свою клиентскую базу. Поэтому долгое время Першину верили. Приобретя на него достаточно сильное влияние, Еремеев решил сместить Заводовского, и назначить на пост генерального директора своего старинного друга – Шмерко. Першин согласился, соответствующее решение провели через совет директоров. Шмерко начал скупать для Еремеева акции у рядовых заводчан.
Всё образовалось, но оказалось, ненадолго. Недаром сказано: знают двое, знает и свинья. Милиция выяснила имена исполнителей убийства, понемногу стала просачиваться информация о заказчиках. Становилось жарко. Чтобы нейтрализовать главную опасность, Еремеев был вынужден сблизиться с Каданниковым. Адвокат искал малейший повод, чтобы почаще видеться с ним. Его обаяние, утробная волчья харизма, сделали своё дело. Каданников и Солодовников, люди опытные, не замечали очевидного. А по поводу убийства Кондаурова ходило столько версий, и столько народу уже было наказано, что Каданников весьма скептически относился ко всем подобным разговорам.
А когда в городе появился Никитин, Еремеев воспользовался услугами того же Хамхоева.
Тот прибыл в «офис», сообщил о том, что заказан Никитин. Заказчики – как и в прошлый раз – иногородние. Причина – точно не известно, сказано лишь, что Никитин очень наследил в Питере. О том, что он причастен к убийству Кондаурова, в «офисе» было неизвестно, и Еремеев, естественно, не поднимал эту тему. Получив «добро», Хамхоев вызвал Грищенко и Мартынова, которые подготовили и провели операцию.
К этому моменту обозначилась и встала в полный рост другая проблема – полковник Давиденко, мешавший жить и Еремееву, и Першину. Он был главной движущей силой расследования убийства Кондаурова, удачное завершение которого грозило им обоим крупными неприятностями. Кроме того, он занял принципиальную позицию по отношению к Еремееву.
Першин был также недоволен тем, что, устранив Кондаурова, ничего не выиграл. Как он и предвидел, Каданников сам отказался от «ВХК» – ему это было неинтересно с самого начала. Однако, Першин тут же попал в другие жернова – милицейские. Давиденко пришлось платить столько же, сколько Кондаурову. Правда, полковник помогал в решении некоторых вопросов, связанных с налоговой инспекцией, таможней, и другими государственными учреждениями, однако взял привычку за сверхусилия брать дополнительную плату. Это тяготило карман, а отвязаться уже никак нельзя.
Сказано – сделано. Еремеев выехал в Ростов на переговоры с Хамхоевым, с которым к тому времени сложились доверительные отношения. Удалось убедить выполнить очередной заказ, не посвящая в это дело «офис». И не один заказ, а два – подвернулся ещё этот Бухман из «Фармбизнеса». Хамхоев согласился. Он экономил деньги: «офисным» пришлось бы платить за «визу». К тому же он боялся, что при случае «офисные» сдадут его милиции, которая – он уже знал об этом – висела на хвосте.
Собрав группу, Хамхоев направился в свою последнюю поездку.
– Про Лиманского он нам так ничего не выложил, – сказал Иосиф Григорьевич, выключив диктофон.
– Одно из двух: либо он непричастен, либо все следы уничтожены, и нет смысла признаваться. Стервец отпирается, понимая, что его берут на пушку.
– Лиманский имел доступ ко всем ключам, ему никто не был нужен для того, чтобы залезть в ячейку. Странно только, что всё произошло в день похорон.
– Наоборот, Григорьевич, – он подумал, что пропажа не сразу обнаружится, что точная сумма похищенного известна одному Кондаурову; вот и решился.
– Будем посмотреть. Чего гадать на кофейной гуще? Вопрос такой: что с этим пиндосом делать?
– Думай сам. Не забывай, он собирался тебя прикончить.
Допив ароматный кофе – адвокат оказался гурманом – они направились к нему решать, сколько чашек кофе отмерить ему на этом веку. В гостиной бойцы смотрели боевик по телевизору, и со знанием дела комментировали то, что происходило на экране.
– Сколько можно его колошматить, по моим подсчётам, он уже пять раз должен помереть! Брехня какая-то, – сказал один.
– Для лохов снимали, – ответили ему.
Войдя в спальню, Иосиф Григорьевич, будучи уже за пределами отвращения и ненависти, обратился к Еремееву со следующими словами:
– Завтра мы поедем к нотариусу, ты напишешь дарственную на этот дом. А сейчас расскажи, какими активами располагаешь, я до утра подумаю, что с этим делать.
– Если такой разговор вышел, – побагровел успевший прийти в себя Еремеев, – хрен тебе на постном масле. У тебя есть признание, вези меня в камеру… или кончай прямо здесь.
Его волевое напряжение достигло высшей степени, он задрожал всем телом, в котором, казалось, не было ни одного спокойного члена или мускула. Руки с вздувшимися мускулами и жилами пытались разорвать наручники. Он осознал, что ему не избавиться от них, но потребность более сильная, чем разум, толкала его к действию, заставляла мечтать о свободе всей душой, всем изнемогающим телом.
Иосиф Григорьевич посмотрел по сторонам:
– Ты же адвокат, свободный человек, какая тебе камера.
И, схватив стоявшую на тумбочке массивную греческую вазу, разбил её о голову Еремеева. Не дожидаясь, пока тот придёт в сознание, полковники вышли в гостиную. Там они распорядились провести адвокату дополнительную серию «процедур», затем отвезти его к Уварову в гараж, а перед этим обыскать весь дом.
* * *Наутро они приехали в гараж. Поездку к нотариусу пришлось отменить – Еремеев, в полубессознательном состоянии, бился в горячечном бреду. Слушая, как он выкрикивает «Подонки! Придушу всех!», и прочие ругательства, Давиденко вспоминал эпизоды его «адвокатской» практики. Вот парень, приблизившийся к его машине и пытающийся её взломать. Выглянув в окно – Еремеев тогда жил в многоквартирном доме – адвокат выстрелил из ружья по воришке. Попал в голову, затем отправился спокойно спать. Парень скончался на месте. Дело удалось замять. Вот шестнадцатилетняя девочка, найденная на свалке Ангарского посёлка, она была изнасилована и зарезана. Соседи Еремеева показали, что видели, как накануне вечером он вёл её в свой дом. На следующий день их самих – пенсионеров, мужа и жену – обнаружили зарезанными в собственном доме.
Иосиф Григорьевич достал из автомобильной аптечки пачку аспирина, вынул таблетку, и впихнул её в рот Еремееву. Затем вышел из гаража, бросив на ходу:
– Поехали, Слава.
И они отправились к Иосифу Григорьевичу домой – решать, что делать с шестьюдесятью тысячами долларов и двумя слитками золота, обнаруженными в домашнем сейфе адвоката.
На следующее утро они вновь приехали в гараж. Стоял невыносимый запах – накануне никто не подумал о том, что Еремееву необходимо отправлять естественные надобности. Как, впрочем, есть и пить. Сам адвокат, по-прежнему в наручниках, лежал в беспамятстве. Странно было видеть в таком состоянии живую и деятельную личность, всю жизнь проведшую в неустанной борьбе. Иосиф Григорьевич дотронулся до его лба – лоб пылал, как раскалённая жаровня.
– Какой накал, какое жизнелюбие, воистину титан!
Через два часа привезли доктора, надёжного человека, с которого для пущей надёжности взяли обещание хранить врачебную тайну. На вопрос «что с ним?» Уваров ответил, что пострадавший случайно сунул себе в ухо острый предмет. Осмотрев пациента, доктор обнаружил распухший висок, увеличенные лимфатические узлы, и мрачно констатировал, что положение больного крайне серьёзное. Скорее всего, воспаление среднего уха, что чревато попаданием инфекции в мозг. Смерть может наступить в любую минуту. Необходимо срочное реанимационное лечение.
