Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
— Да, батя, говорил! Это без вопросов.
Демид всё ещё не мог привыкнуть к ужасному, совсем мёртвому лицу отца, которого от рождения видел красивым, сильным, весёлым. Представлял, каково будет матери, в её-то состоянии, узнать о неожиданном своём вдовстве, и гнев на несколько секунд остановил его дыхание.
Захотелось сейчас же приволочь сюда за волосы горничную, месить её кулаками, каблуками до тех пор, пока она не признается в измене. Святоша проклятая с постной рожей! Такая тихая, покорная, глаз не поднимала… Давно служила у отца, и вроде бы раньше никаких нареканий… Он, Демид, даже сына своего крохотного с ней оставлял. Доверял ей, как родители, как дядя Кирилл!..
— Ты скажи, кто заказать-то вас мог! Этого от Верки не узнаешь, а рассчитаться нужно непременно. Ты хотя бы приблизительно должен знать, кому помешал!
— Должен, да не могу наверняка сказать, Дёмка. Мы ведь крупно попались… Про «досье Вороновича» слыхал?
— Естественно! В Куршевеле только о нём и треплются. Западные газеты публикуют отрывки. В Сети я видел — правда, не всё. Но это же лабуда какая-то, я ни слову не поверил! Воронович — известно, аргентовский прихвостень. Без него ни написать не мог, ни опубликовать. Пришлось французским друзьями объяснить, — Демид ухмыльнулся, глядя на осциллограф, по которому быстро бежала тонкая волнистая линия. — Мол, мафия у нас так с милицией борется — ложными доносами. Не знаю, поверили ли, но больше не интересовались. Значит, ты думаешь… Это за Аргента мстят? Вполне может быть — ведь досье не достигло цели…
— Может, за него… Не исключено. А, может, и с другой стороны. — Алексей полежал немного, отдыхая, и на лбу у него мелкими каплями выступил холодный пот — совсем как у Натальи. Перед глазами густела белая пелена, и генерал уже почти не видел встревоженное, злое лицо сына.
— Всё ж таки не поверили нам… Решили на всякий случай избавиться. В досье был прозрачный намёк на то, что мы опасны для власти. Якобы не одобряем политику государства, хотим вернуть сталинские времена. Чтобы подозрение от себя отвести, пригласили в «Президент-Отель», обласкали, кресла в Думе посулили… А потом тихонечко убрали. Кому заговорщики нужны, пусть даже потенциальные? Да и вообще… по понятиям… раз попались — отвечайте. Нужно хвост себе отгрызть, чтобы из капкана вырваться. Я понимаю, Дёмка, что тебе с ними связываться опасно. Всё равно проиграешь… А ты — единственный у нас с Кириллом наследник-мужик. Неизвестно, сумеет ли Хельви заиметь детей от суррогатной матери. И даже если получится у неё, пока ещё вырастут! А ты хозяин готовый. Тебе внука моего, Лёшку-маленького, поднимать нужно. Всё наше с матерью имущество твоё будет. За Кирюхой, естественно, наследует Хельви. Ей теперь много денег потребуется. Но я невестке успеха желаю. Это же мои племянники будут… твоя родня, Дёмка… Только ты уж постарайся одного гада раздавить. Если на земле его оставишь, прокляну тебя с того света. Артур Тураев зовут моего врага, и он вполне тебе по силам. Без него не было бы этого скандала, и не пришлось бы меры против нас принимать. Он прятал «слив», он дополнял «досье Вороновича» новыми подробностями… Посылал связников к нужным людям, организовывал встречи, инструктировал их всех. Он же мент бывший, коллега мой. Знал, как мы работаем, и пользовался этим. Я ничего плохого ему не делал — ни сейчас, ни раньше. А он жизнь мою взял, и Кирюхину тоже. В любом случае, Тураев виновен, Дёмка… От него человек с ядом пришёл, или из-за скандала мы неугодны стали… Друг Тураева погиб, дипломат Райников. Он досье с Филиппин привёз, от Вороновича, и передал Тураеву. Мои ребята промахнулись, не успели изъять. Провели операцию уже после того, как «слив» ушёл к Тураеву. И он… «чёрный» ведь… они за друзей обязательно мстят. Да ещё мальчишке, пасынку Райникова, Аргент, сука, язык отрезал, после того, как в клочья разорвал всего… На смертном одре клянусь, что не хотел этого. Не должны мы платить по чужим векселям. А ты заплати по моим — как наследник. Мне в земле спокойнее будет лежать, если Тураев в крови захлебнётся…
— Понял, бать… Постараюсь тебя утешить.
Демид всё ниже наклонялся над отцовской постелью, потому что голос генерала слабел, и речь становилась нечёткой. Несколько раз заглядывал перепуганный врач, и Демид делал ему знаки, умоляя не мешать; ведь следующего разговора могло уже и не быть. Врач поспешно кивал и скрывался, чтобы через десять минут появиться снова.
— Значит, Артур Тураев? А кто ещё?
— Остальные — пешки, Дёмка. Главное — Тураев, сучара. Наша кровь на его руках. Жаль, что тогда на зоне ему башку не спилили! Знал бы — лично проследил… Так откуда ж знать-то? Живучий он, как гадюка. И взгляд змеиный у него. Сколько ни били, никак добить не смогли. У нас с Кирюхой не вышло тоже. Добрые мы люди, ещё советские… с душой… А ты уже другой, Дёмка. Тебе повезёт — вот увидишь. За отца, за родного дядю мстить — святое дело. Я из-за него месяца до «полтинника» не дотягиваю. Не думал, что так мало мне отмерено. Собирался пожить ещё, поработать, Лёшку-маленького понянчить. Но не судьба…
Генерал начал задыхаться, но всё-таки говорил, стараясь ещё на несколько минут удержать сознание.
— Мамо всё говорила нам с Кирюхой: «Та куды ж вам стильки грошей?» Грозила, что Бог накажет за жадность. Но мы не жадные, нет… При Союзе воевали за идеи и уважаемы были. А сейчас, если ты не пилишь, не тащищь — значит, лузер, лох. А мы не хотели быть такими, Дёмка. Не нами эти правила установлены, но жить по ним нам довелось. А мы привыкли везде первыми быть. Так уж тату нас воспитал, Григорий Никифорович…
Генерал приподнялся, натягивая провода. Сын подхватил его под поясницу, обнял за плечи и получше укрепил изголовье кровати. Врач опять сунул голову в дверь, постучал пальцем по своим наручным часам. Потом провёл по горлу ребром ладони.
— Осторожненько… как по минному полю… иди… Дёмка. Устал я… отдохнуть хочу… Ты или пока, сынок… Может, ещё разок свидимся!..
Но больше им поговорить не довелось. Как чувствовал это Демид, когда знаками умолял доктора не прогонять его от отцовского смертного одра. Той же мартовской ночью, холодной, влажной, но уже по-весеннему ароматной, Демид вышел из длинного чёрного лимузина за воротами Центральной клинической больницы, и вскоре увидел того самого врача.
Это был настоящий «яйцеголовый» — лысый, полный, невысокий, в очках. Увидев его впервые, Демид поверил, что такой спасёт отца. Но ошибся — помочь человеку в этом случае не мог и господь Бог.
— Демид Алексеевич, вы просили позвать, когда…
— Он умер? — почему-то шёпотом спросил сын генерала.
— Нет ещё. Но, к сожалению, конец близок. Вы — мужчина. Сможете выдержать это без истерик, надеюсь…
Доктор неожиданно взял его за руку, и Демид не вырвался, не возмутился.
— Пойдёмте скорее, и вы увидите, как это происходит. Заранее прошу прощения, если чем-то оскорбляю ваши сыновние чувства, но для науки это важно. Только не подумайте, что я провожу какие-то опыты! Нет, это просто наблюдение с помощью современной аппаратуры…
Они поднялись на лифте, прошли по ночным больничным коридорам. Там горели синеватые лампы, не яркие, как днём. И через несколько минут Демид уже сидел перед компьютером, находящимся в смежной с отцовской палате.
Он смотрел на дисплей, нервно вращая на безымянном пальце правой руки «тройное» обручальное кольцо от Картье — из белого, розового и жёлтого золота. Доктор стоял за его спиной, объясняя смысл появившейся на экране картины.
— Вот это его фигура… Первое изображение. Снимок сделан вчера вечером. Синим цветом выделена живая область, а более тёплыми оттенками, вплоть до красного — умершая часть. Видите, пока вся фигура почти сплошь синяя. Далее её цвет будет меняться, постепенно переходя в красный…
— Даниил Захарович!
Демид ощутил запредельный ужас, но старался не показать этого.
— А долго мне придётся здесь быть? Может, лучше пойти туда, к нему? Посидеть рядом, за руку взять… Ну, воды подать, что ли. Как обычно это бывает… Наверное, ваши исследования очень интересные, но я всё равно ничего не пойму…
— Милый мой, ваш батюшка давно уже без сознания! С тех пор, как вы уехали днём. И пить он не хочет, как не хотят все умирающие. Пресловутый стакан воды им совершенно не нужен. Он не увидит вас, не услышит. Так зачем терять время? Лучше понаблюдайте, как от тела будет отделяться незримая субстанция, которую ещё с древности называют душой. И тогда вам будет не так больно ощущать потерю — ведь ваш отец не прекращает своё существование. Он просто переходит в другую фазу бытия, и всё. Я ещё никому не демонстрировал такие кадры. Я имею в виду запись ухода других людей — их близким родственникам. Но вчера днём, когда я наблюдал за вашим с папой разговором, понял, что должен приоткрыть завесу тайны. Почему-то её тупо прячут от людей вместо того, чтобы сделать их достоянием…
