Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
Такого они даже не ожидали, не дерзали и загадывать несбыточные желания. А ведь вот — не во сне, наяву — предложение в декабре пойти в Госдуму! Можно было бы и сейчас согласиться, но для солидности предстояло всё же подумать. Да и подлечиться нужно, прежде чем новое дело начинать. Пока разберёшься, что к чему, семь потов сойдёт…
— Всего доброго!
Брюнет крепко пожал руку Василенко. То же самое сделала и улыбающийся функционер.
— Желаю вам успеха на старом и новом поприщах и прошу передать брату пожелание поскорее выздоравливать. Вы пойдёте в Думу не кнопки нажимать, как говорят оппоненты. И я хочу, чтобы это было вам ясно. Вы станете служить России, как служили до сих пор, и посрамите ещё не одного врага…
Алексей Григорьевич сам удивлялся, с каким равнодушием внимает он доброжелательной речи всемогущего политтехнолога со сладкой улыбкой восточной красавицы. О его способностях к раскрутке партий и кандидатов восхищённо шептались в бомонде и злобно орали на площадях. И он прикидывал, что с помощью нынешнего скандала можно спокойно разделаться со многими неугодными и немедленно зажечь две новые звезды в лице генералов милиции. Они заменят двух других братьев — десантников по фамилии Лебедь. Русский народ обожает суровых людей в форме, обещающих навести порядок…
Василенко, еле сдерживая рвоту, прижав рот ладонью с платком, шёл за сотрудником охраны по коридору «Президент-Отеля» и пытался обрадоваться счастливой развязке. Конечно, отныне они с братом если на крючки; но ничего страшного — и так люди живут. И очень хорошо живут, кстати. Лишь бы не свалиться в постель надолго, а то дел полно!
Сопровождающий офицер что-то говорил ему, но Алексей Григорьевич почему-то не слышал. Страшно хотелось спать, и даже во время переговоров в «люксе» мысли постоянно ускользали, наплевало забытьё.
— Вы плохо себя чувствуете? — конец-то донёсся до него голос секьюрити. — Может, пригласим врача?
— Нет-нет, я дойду до машины… Дома отлежусь. Ничего, бывает. Брат вот заболел… Вчера весь вечер у камина просидели… Горничная наша тоже жалуется…
Василенко шатнуло, и офицер подхватил его под руку. Другой сопровождающий помог генералу надеть шинель, а перед тем встретил его у дверей лифта и незаметно подстраховал на пути к гардеробу.
Проходя мимо огромного сверкающего зеркала, Василенко отметил, что его фуражка впервые в жизни надета косо. Он всё же поправил головной убор, хоть уже почти терял сознание. Нет, это не грипп! Это какая-то отрава… Кто добрался до них? Люди Аргента? Тураев? И, самое главное, как? На кухне персонал давно проверен, туда мышь с улицы не проскочит. Вся почта изучается, в том числе и на наличие ядов. В графин или в стакан подсыпали? Тогда это должна была сделать горничная Вера, а она заболела сама. Может, это хитрая игра того же политтехнолога, с которым он сейчас встречался? Чтобы не было скандала, виновных нужно простить, предложить кресла в парламенте, а потом потихоньку убрать? Сразу видно, что работают профессионалы, а не сявки какие-то. Только кто именно? А вдруг это Сибилла Силинг?..
Они с Кириллом предупреждали весь персонал вплоть до посудомойки. Лично инструктировали охрану. Потребовали привезти из Питера дворницкий жилет и платок, чтобы сторожевые псы запомнили запах. Но ничего, похоже, не помогло, и страшное свершилось…
Если только удастся доехать живым и до того времени не потерять сознание, нужно поговорить с Верой… И с другими тоже. Чужой человек не мог проделать всё это, никому не попавшись на глаза, не угодив под объективы камер. Но вопрос, удастся ли дотянуть с Большой Якиманки до Рублёвки, а потом ещё спрашивать о чём-то прислугу… А о чём? Он сам не знает, но спросит…
— Алексей Григорьевич, вам невестка уже раз десять звонила!
Пожилой, давно работающий с генералом водитель, как всегда, терпеливо дожидался его в служебной машине.
— Говорит, связь у вас обрублена, не прорваться.
— Очень важная встреча была. Там всё глушили, Василь Василич, — вяло отозвался Алексей. — Ты спросил, в чём дело?
— Спрашивал, а она не отвечает, только плачет. Я так думаю, что с Кириллом Григорьевичем плохо — он ведь сильно заболел. Она обещала ещё раз позвонить… А, вот, слышите?..
Чёрный сверкающий «мерин» с включённой мигалкой, подмаргивая фарами и крякая, мчался по Крымскому валу. Василенко холодной, липкой рукой взял трубку, заметив на определителе номер Хельви.
— Да, слушаю!
Алексей между делом нашёл в «бардачке» полиэтиленовый пакет, оставшийся тут после посещения в больнице жены Натальи. Теперь он пригодится в качестве гигиенического пакета.
— Алёша… — Хельви говорила еле слышно и, похоже, с трудом подбирала русские слова. — Алёша, ты слышишь меня? Кирилл… умер.
— Что-о?! — Василенко мотнуло сначала в одну сторону, потом — в другую. В глазах у него потемнело. — Это точно?.. Когда? Где? Да говори же!..
— В Жуковке, где ты его оставил. Я хотела отправить его в ЦКБ, но не успела. Всё произошло очень быстро, и врач прибыл уже к трупу. Как хорошо, что мы успели сделать всё, что нужно, и у нас теперь могут быть дети… Где ты, Алёша?!
Василенко казалось, что Хельви кричит, но он еле слышал её голос.
— У Кирилла начались судороги, и кровь пошла горлом. И сейчас лицо сине-серое, глаза открыты… Алёша, приезжай скорее, а то я не выдержу! Сначала дочь, потом — сын, теперь — муж! За что мне это, скажи! Или сбывается то, давнее проклятье, о котором я почти забыла? Моя семья очень не хотела брака с Кириллом, но я против их воли осталась в России…
По стёклам метались голубоватые отсветы «мигалки», выла сирена. «Мерс» будто сдувал со своего пути чужие автомобили. Но большинство заранее прижималось вправо, давая дорогу сановному транспорту.
— Хельви, успокойся, я сейчас буду. Мы на Смоленском…
Генерал вдруг почувствовал, что ему сильно полегчало. И пакет, наверное, уже не пригодится. Только что овдовевшая невестка ждала его в Жуковке, и он не имел права умереть, не утешив её. Кроме того, нужно срочно вызвать в Москву сына Демида, которому и суждено выполнить их общую последнюю волю.
— Раньше освободиться не мог — была очень важная встреча. Эх, Кирюша, такую радостную новость вёз я тебе!
Алексей не сдержался и вслух упрекнул брата. Хельви ничего не поняла и вновь зарыдала.
— Ну, всё, всё, крепись! Что ж поделаешь — воля Божья! Ладно, что Наталья в больнице, а то и ей бы прошлось «скорую» вызывать. Хельви! — Василенко уже хотел выключить связь, но вдруг вспомнил: — Ты уж возьми себя в руки — это очень важно. Скажи на проходной, чтобы из дома никого не выпускали. Особенно Веру — она мне позарез нужна! И с камер данные снять — за последнюю неделю. Передашь? Ну, умница. Мобилизуйся как-нибудь до моего возвращения — плакать потом будешь…
Улучшение было кратковременным. Проезжая по Кутузовскому, Алексей поспешно достал из «бардачка» пакет и низко склонился над ним. Но Василий Васильевич краем глаза увидел, что генерала рвёт кровью. И тотчас же увеличил скорость, больше всего на свете боясь доставить в Жуковку ещё один труп.
— Демид Алексеевич, я во всём виновата! Прокляни меня, дуру, да чего уж теперь?!
Горничная Вера — худая, с растрёпанными волосами и землистым лицом — валялась в ногах у молодого стройного мужчины, очень похожего на двух братьев. Их портреты в траурных рамках висели за его спиной. Алексей пережил Кирилла на целую неделю, но их обоих ещё не похоронили ввиду наличия всех признаков отравления.
Устав ждать, пока эксперты разродятся, Демид решил провести собственное расследование. Он просмотрел кадры с камер видеонаблюдения и очень быстро понял, что за два дня до того, как заболели отец с дядей, горничная провела в дом постороннего мужчину, которого никто из местной обслуги не знал.
Молодой хозяин затребовал Веру из больницы, где она находилась с симптомами, похожими на симптомы генералов, и сейчас объяснял ей ситуацию. Похоже, гадине удалось отблеваться, но жить она всё равно не будет после того, что совершила. Ей нужно теперь заслужить для себя лёгкую смерть, а предварительно — покаяться…
Они вдвоём находились в кабинете Алексея Григорьевича, где на стене в числе прочих висела икона покровителя политиков и правоохранителей Архангела Михаила. Святой со щитом и огненным мечом пристально смотрел на них из оклада.
— Расскажи, как было, — тусклым, усталым голосом приказал Демид, боком присаживаясь на отцовский стол.
Он плохо представлял, что теперь должен делать с этой бабой, да и со всем хозяйством, неожиданно свалившимся на голову. Отец и дядя были ещё достаточно молодыми, спортивными, здоровыми, обласканными Судьбой. И Демиду в страшном сне не могло присниться, что они один за другим уйдут в мир иной. Даже с сильного перепоя не мог представить Демид Василенко, что его умирающая от рака мать проводит в последний путь отца и дядю, которым, казалось, суждено было жить до ста лет. Но это случилось, и своим глазам приходилось верить.
