Федор Московцев - Темные изумрудные волны
Когда все выдохлись, и движения стали ленивые, замедленные, заиграла медленная музыка. Андрей пригласил Машу на танец, она как бы нехотя согласилась.
Звучала лиричная песня, в которой вокал певицы с необычным, шоколадно-обкуренным тембром голоса, был окутан, словно пледом, мажорными переливами пианино, мягкими звуками гитары и электронно-симфоническими аранжировками.
– Ну и как тебе с прошмондовкой, нормально отдыхается? – спросила Маша.
– Прекрати, – строго сказал Андрей. – Мне казалось, мы понимаем друг друга.
– Я раньше тоже так думала. Теперь я оценила глубину недопонимания.
Она танцевала, обняв его шею, её густые кудри, подхваченные черной заколкой, блестели крылом ночи. Посмотрев ему в глаза, Маша сказала:
– А мне всё равно. Любишь, не любишь, мой ты мужик или чужой, – плевать! Буду прошмондовкой до конца. Пусть цельность натуры будет единственным моим достоинством.
– Если уж ты устроила вечер воспоминаний, вспомни что-нибудь хорошее, и смени гнев на милость. Это твоё платье, ты в нём очень сексуально выглядишь. Когда ты заходила с улицы в кафе, я посмотрел тебе вслед, и мне захотелось догнать тебя, разорвать платье, и овладеть тобой прямо на лестнице.
– Уже поздно, пора закругляться. Нам надо много сделать до утра. Догадываешься, чем будешь заниматься? Бегать за цветами после каждого захода, как в ту ночь, когда ты любил меня по-настоящему.
Глава 66
Холодный рассвет серыми прядями повис на деревьях. Сквозь нависшие тучи медленно сочилось угрюмое утро. Ночь с шестого на девятое ноября заканчивалась. Андрей открыл глаза. Ласково проведя тонкими пальцами по его лицу, Маша сказала:
– Я собиралась тебя будить. Ты не забыл, что нам надо пораньше выехать?
Застонав, он накрыл её и себя с головой одеялом, обняв, зарылся головой в её волосы. С минуту они перекатывались по кровати, дурачились, потом Маша решительно высвободилась, поднялась, и стала собирать свои вещи. Андрей, ворча, последовал её примеру. Хитрил, втайне радуясь, что её необходимость забрать дочку от матери до того, как та пойдёт на работу, совпадает с его желанием пораньше приехать домой, чтобы собраться в поездку.
Одевшись, они прошли через гостиную на кухню. Оксана, девушка Трезора, сидела за столом.
– Он еще спит? – спросил Андрей.
– Куда там. Пошёл сдавать ключи от дома.
Закипел чайник. Сняв его с плиты, Оксана стала разливать кипяток по чашкам. Вошёл Трезор, принеся с улицы прохладу осеннего утра.
– Бр-р-р! – поёжилась Оксана, и, выглянув в окно, спросила:
– Там холодно?
– Ташкент… ледникового периода. Вставайте, чего расселись?
Он тоже торопился – на работу. Однако от предложенного кофе не отказался.
– Континентальный завтрак, – сказала Маша, намазывая маслом тонкий кусочек хлеба.
– Резко континентальный, – добавил Трезор, оглядывая стол, на котором ничего не было, кроме остатков буханки, и распластанной упаковочной бумаги, которая еще вчера была брикетом масла.
Проглотив тонкий бутербродик, Трезор запил его кофе, и поднялся.
– Всё, мальчик сыт.
На улице их встретил администратор турбазы, пришедший, чтобы проверить дом. Быстро всё осмотрев, он вышел и махнул рукой: порядок, можете ехать. Две машины тронулись с места, и покатились между деревьев.
Через Волгу переправлялись на пароме. Небо словно надело серебряный панцирь, оно отражалось в воде, и темная осенняя вода дышала холодом. Шумел корабельный мотор, подрагивала палуба, за бортом плескались волны. Выйдя из машины, Маша приблизилась к Андрею, прильнула к нему. Так они стояли молча. Она была мысленно с дочерью, которую не видела два дня, целиком посвящённых другу. Он был во власти предвкушения встречи с далёкой подругой, которую не видел целых два месяца. В этом безмолвном уединении только лёгкие прикосновения связывали их с прошлым, прикосновения любовников, хорошо изучивших друг друга.
Паром пристал к дебаркадеру, подали трап. Маша вернулась в машину, завела мотор. Трезор подошёл к Андрею, как-то странно взглянул.
– Смотри, друг, невеста твоя тебя убьёт.
Андрей беспокойно оглянулся, высматривая среди переправлявшихся людей потенциальных Катиных шпионов.
У подъезда, прежде чем проститься, Маша проворковала:
– Ближе к выходным созвонимся, что-нибудь придумаем.
Поцеловав её, Андрей ответил «да, моя прелесть», и вышел из машины.
Дома, не раздеваясь, он прошёл в свою комнату, проверил верхний ящик тумбочки. Билеты на месте. Затем вернулся в прихожую, снял куртку, повесил на крючок. Проходя мимо зеркала, мельком взглянул на себя, и вдруг встал, словно пригвождённый к полу. На шее красовалось красное пятно с мелкими точечными кровоизлияниями, – засос. Андрей рывком снял свитер вместе с майкой, и, увидев своё отражение, охнул – ещё несколько аналогичных пятен на груди, плечах. Полдня, и это будут синяки. Обернувшись, он посмотрел на спину. Так и есть, характерные ссадины, следы ногтей. В глазах потемнело. Из глубины зеркала выплыло видение – Маша, Андрей увидел её спокойный, немного насмешливый взгляд, адским рёвом прозвучал её ласковый голос – «ближе к выходным созвонимся, что-нибудь придумаем».
Муть застилала глаза, словно в тумане, он поплелся в комнату, повалился на диван. Силился, но не мог осмыслить происходящее. Нагромождения небылиц, которые он вываливал на головы клиентов, покупавших микросхемы, объяснение с приближёнными Кондаурова, словесный поединок со следователем, другие речевые упражнения, – всё это казалось детским лепетом по сравнению с предстоящим объяснением с Катей.
Вскочив, Андрей заметался по квартире, словно раненый тигр. Он злился на Катю, устроившую ему испытание; злился на Машу, почему-то совершившую естественный для неё поступок в день отъезда; злился на себя, на своё решение провести выходные со старой подругой, что называется, «на дорожку» – с ней можно, за измену не считается, это ведь по-дружески. Воображение рисовало картины, одна мрачней другой. Угнетало то, что обе его женщины, хоть, возможно, сами не без греха, но всё же, выглядели перед ним естественно-благопристойно. Одна подозревала его – вполне обоснованно, другая заявляла свои права – тоже обоснованно, коль скоро предмет притязания и сам не прочь. Мрачно вышагивая по пустой квартире, он чувствовал себя раздетым на публике. Двойная игра, продолжавшаяся всего два дня, грозила обернуться поражением сразу на двух фронтах.
Звонок раздался ровно в девять. Звучал он буднично, совсем не так, как должен звучать предвестник беды. Подражая голосу тренера, Андрей сказал сам себе: «Хаджиме!», и уверенно снял трубку.
– У аппарата.
– Приветики! Ты что, ещё дома? Я думала, ты уже в дороге, и кто-нибудь из твоих сообщит мне номер рейса.
– Катюша… – голос его предательски задрожал.
Придя в себя, Андрей принялся излагать причины, по которым не сможет выехать немедленно. Вкратце рассказал о бизнесе, который затеял, о ненадёжности Гордеева, привёл примеры. Да, есть возможность занять крупную сумму, но как вернуть долг, если оставить дело на попечение неблагополучного партнёра? Как проконтролировать его, находясь на удалении? Уж лучше самому свернуть дела, вытащить деньги, и спокойно уехать. Посмотревшись в зеркало, Андрей сказал, что понадобится примерно неделя… на решение всех вопросов.
Катя удивилась. Она знала о существовании Гордеева, помнила рассказы о его чудачествах, о том, что планировались какие-то дела с ним. Но она не знала о том, что этот бизнес уже существует и может стать помехой для отъезда. С трудом свыклась с мыслью, что придётся ждать два дня, а теперь сроки вновь отодвигаются. Нет, здесь какой-то подвох. Сначала измена, теперь всплывает непонятный бизнес.
Продолжая чувствовать свою вину, и всё же обнадёженный её спокойным голосом, тем, что она сразу не бросила трубку, Андрей объяснил, что, не имея от неё никаких известий, вынужден был начать работать, – иначе как жить? Теперь, услышав, наконец, долгожданный звонок, он, конечно же, бросает всё и выезжает. Но необходимо время, чтобы уладить все дела. Поездка неблизкая, не будет возможности возвращаться, чтобы урегулировать вопросы. Надо сделать всё сразу.
Выслушав, Катя напомнила, что вначале речь шла о двух днях, а не о десяти. Она прекрасно понимала все доводы, они действительно разумны, но почему об этом не было сказано раньше? Что изменилось за эти два дня?
Пытаясь скрыть волнение, Андрей начал оправдываться. Он не рассчитал, и необдуманно назначил этот срок. Всего не предусмотрел, а когда опомнился, то было поздно. Жизнь катится с кручи, и неизвестно, где за камень случая зацепится колесо судьбы. Поэтому, не полагаясь на удачу, надо остаться на неделю, чтобы закрыть дела.
Андрей говорил, воодушевлённый своим собственным красноречием. Он не мог себе представить Катю, её зрительный образ всегда ускользал от него. Даже когда она была рядом, стоило закрыть глаза, исчезал мир, полный счастливых предзнаменований; ускользая с отзвуками её голоса, подобным звуку райских флейт; пропадая среди сонма белоснежных ангелов, склонившихся над влюблёнными; утопая среди волн ярящихся страстей; теряясь в Элизиуме безмолвных теней.
