Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)
На бледном лице мистера Кэмпиона обозначилось удивление.
— Снаружи он ничуть не изменился.
— Да и внутри тоже. Что-то в нем есть… жуткое, не находите?
К облегчению Джойс, удивительный молодой человек принял ее слова в высшей степени серьезно — или, по крайней мере, сделал вид. Он вновь повернулся к дому и несколько секунд задумчиво его разглядывал.
Особняк почти целиком был погружен в темноту, если не считать сияющего над входной дверью желтого полукруга, но даже в туманных сумерках все можно было хорошо рассмотреть. Построенный в начале прошлого века внушительный дом в форме буквы «Г» c остроконечной крышей, маленькими окошками и увитыми плющом стенами действительно выглядел мрачно и неприветливо. На фоне ночного неба вырисовывались фантастические силуэты кедров. Строго говоря, ничего жуткого в особняке не было, но от его мрачных царственных стен и слепых, наглухо задернутых окон веяло холодом.
Мистер Кэмпион взглянул на девушку.
— Может, сперва заедете со мной к Маркусу?
Она помотала головой.
— Нет-нет, я должна вернуться. Они без меня как без рук, такие беспомощные… Сейчас наверняка сидят и ждут, когда им принесут грелки. До свидания. Спасибо, что согласились приехать.
В следующий миг она выскочила из машины и поспешила к воротам, а оттуда — по подъездной аллее к особняку. Он дождался, пока откроется входная дверь: яркий прямоугольник света загорелся в темноте и тут же проглотил Джойс целиком. Только тогда Кэмпион поехал дальше, в город.
Густой болотный туман окутал всю долину. Большой автомобиль Кэмпиона осторожно полз по узким улочкам, призрачным и совершенно безлюдным, если не считать двух-трех пешеходов, спешивших укрыться от влажного промозглого воздуха в домашнем тепле. Кэмпиона невольно постигло разочарование: то был совсем не его Кембридж, не шумный студенческий город, а холодная средневековая громада, под резными каменными портиками которой таились лишь запертые двери.
Свернув с Квинс-роуд на небольшую аккуратную Соулс-корт, он обнаружил, что площадь также полностью погружена в темноту, хотя все дома на ней жилые. Это был последний английский оплот обособленности, где еще не успел прижиться современный кодекс добрососедства. Ставни на окнах плотно закрывали — не столько затем, чтобы укрыться от любопытных взглядов, сколько из вежливого желания не смущать окружающих и знакомых какими-либо проявлениями своей частной жизни.
Изящный фасад дома времен королевы Анны, к которому подъехал Кэмпион, был так же черен, как и фасады всех соседних домов. Ни единый лучик света не просачивался сквозь старомодные деревянные ставни.
Молодой человек вышел из машины и позвонил в железный колокольчик. Почти сразу в коридоре раздались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и на него повеяло странным, ни с чем не сравнимым ароматом порядка и уюта — мебельным лаком, теплом и табачным дымом. Перед Кэмпионом стояла высокая тощая горничная преклонного возраста и в строгой форме, вид которой не претерпел никаких изменений в связи с недавней эмансипацией женщин. Современному человеку ее кружевной накрахмаленный чепец показался бы головным убором далекой древности.
Горничная одарила гостя единственной невыразительной улыбкой.
— Мистер Кэмпион, — сказала она. — Мистер Маркус ждет в столовой. Для вас подали холодный ужин.
Кэмпион, слегка потрясенный тем, сколь мало изменился домашний уклад Фезерстоунов за минувшие десять лет, с учтивой улыбкой снял пальто и шляпу.
— Как ваш ревматизм? — спросил он, не сумев выудить из глубин памяти имя горничной, но зато вспомнив про ее недуг.
В награду за его чуткость на щеках горничной появился бледный румянец.
— Да все никак не отпустит, сэр.
С этими словами она скрылась в коридоре, обитом деревянными панелями: лишь похрустывал ее белый фартук да стучали по плитке каблуки тяжелых туфель. Кэмпион последовал за ней и секундой позже вошел в столовую, где увидел своего давнего приятеля.
Маркус Фезерстоун сидел у камина на стуле с высокой спинкой. Он встал и с улыбкой шагнул навстречу Кэмпиону. Ему было лет двадцать восемь, и внешний облик выдавал в нем человека определенного круга, воспитания и возраста. Костюм сидел хорошо, однако был свободного кроя, вьющиеся рыжевато-каштановые волосы слишком отросли и непокорно торчали в стороны — словом, во всем чувствовалась сознательная небрежность и попытка казаться старше. Маркус Фезерстоун мог похвастаться сухой аскетичной красотой, но сейчас, несмотря на смутное чувство собственного превосходства, он явно был на грани паники.
Он подскочил к Кэмпиону и пожал ему руку.
— Здравствуй, дружище, как я рад, что ты приехал, как рад! Похоже, моя муха все-таки оказалась слоном. Поешь, ладно? — Он махнул рукой в сторону обеденного стола. Говорил он сбивчиво, почти робко, что плохо вязалось с его панибратскими замашками.
В ярком свете огромной хрустальной люстры, висевшей над столом, вид у мистера Кэмпиона был даже более отрешенный и глупый, чем обычно.
— Перед приездом сюда я прочитал заметку в газете… — растерянным и неубедительным тоном произнес он. — Скверное дело.
Маркус бросил на него проницательный взгляд, но не увидел в лице собеседника ни малейшего намека на юмор.
— Я высадил мисс Блаунт рядом с «Обителью Сократа». Очаровательная девушка. Мои поздравления, Маркус, — продолжал он в той же отрешенной манере, которая раздражала столь многих его знакомых.
Чересчур яркий свет, блеск полированного дерева и серебра, стылый, чуть промозглый воздух в комнате — все это придавало встрече двух однокурсников необычайную формальность и чинность. Кэмпион говорил все рассеянней и неопределенней, а Маркус в силу своей природной холодности по большей части молчал.
Мистер Кэмпион с ритуальной торжественностью отведал ветчины; Маркус мрачно и вежливо за ним ухаживал, следуя одному из главнейших правил этикета — гостя необходимо как можно скорее накормить, предпочтительно чем-нибудь холодным.
Гостю же все происходящее казалось совершенно нормальным: его как будто каждый день вызывали на места катастроф и кормили холодной ветчиной. Деловито расправившись с ужином и благоговейно выкурив предложенную сигару, он наконец взглянул на хозяина дома, вежливо улыбнулся и непринужденно осведомился:
— И много у вас убийств происходит в это время года?
Маркус уставился на него, затем очаровательно покраснел.
— А тебя по-прежнему хлебом не корми — дай дурака повалять! — воскликнул он. — Я прямо как чувствовал, что ты надо мной потешаешься.
