Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)
Маркус не ответил, и он продолжал:
— Выкладывай все неприятные подробности. Я охоч до любой информации. Да и потом, не дай бог я ненароком, мотая хвостом и громко мяукая, вытащу на свет божий какой-нибудь семейный скелет.
Маркус взял кочергу и стал задумчиво тыкать ею в обугленное полено. От его чопорности не осталось и следа: перед Кэмпионом был голый беззащитный человек, скинувший броню хороших манер.
— Не будь мы хорошо знакомы, Кэмпион, — кстати, до сих пор не возьму в толк, почему ты так себя называешь, — я бы и не подумал тебя привлекать. Но меня просто до дрожи пугает почтенное семейство.
В его устах эти слова прозвучали многозначительно и зловеще.
— Там живет какое-то зло, — внезапно добавил Маркус, сверля собеседника взглядом ярких глаз. Искренность, с которой он это говорил, окончательно смыла остатки его напускной холодности. — Представь себе эту семью. Они лет на сорок отстали от жизни, по темпераменту все очень энергичные и напористые люди, но, увы, обделенные мозгами (не считая самой миссис Фарадей, разумеется). И вот эту пеструю толпу загнали в мавзолей, иначе не скажешь, где их держит в ежовых рукавицах престарелая мать — необыкновенная, ошеломительная старуха. Она установила в доме такие строгие порядки, что нам с тобой и не снилось, — такой муштры нет ни в одном учебном заведении. А деваться этим людям некуда, и никакой отдушины для подавляемых желаний, порывов, зависти, неприязни нет. Излить душу некому. Старуха распоряжается деньгами, ее слово — закон и истина в последней инстанции. Причем никто из домочадцев даже уехать не может: иначе им грозит голодная смерть. Зарабатывать себе на хлеб они не умеют. Страшно вообразить, что может случиться в такой атмосфере.
— То есть ты положительно уверен, что убийцу надо искать среди Фарадеев?
Прямо Маркус не ответил. Он провел рукой по волосам и вздохнул.
— Это ужасно. Эндрю даже не ограбили. Если бы у него забрали бумажник, от меня была бы хоть какая-то польза. Если бы он случайно свалился в реку по дороге домой, никто бы особо не расстроился. Но все это теперь исключено, я видел труп. Кто-то связал его по рукам и ногам и практически отстрелил ему голову. За полчаса до твоего приезда полиция сообщила, что пистолет до сих пор не найден. Боюсь, никаких сомнений быть не может. Как сказал главный констебль, «это гнусное убийство».
— Почему? — спросил Кэмпион.
Маркус вытаращил глаза.
— Ну как же… все факты на это указывают.
— Нет-нет, я не про то. Почему его могли убить? С какой целью? Насколько я понял, он был обыкновенный неприятный старикан — как и большинство дядюшек. И притом практически нищий. Уже одно это должно было обеспечить ему долгую жизнь.
Маркус кивнул.
— В том-то и загвоздка. Да, от букмекера пришел чек на крупную сумму, но судмедэксперт убежден, что тело пролежало в воде минимум неделю. Так что деньги тут ни при чем. Серьезных долгов у него тоже не было, так, все по мелочи. Денег нет ни у кого из семьи, кроме самой старухи. Словом, явного мотива я не вижу.
— Кроме одного, — заметил мистер Кэмпион. — Чем меньше претендентов на наследство, тем больше достанется остальным.
Маркус опять начал задумчиво ворошить угли в камине.
— Тоже не годится. Строго между нами — впрочем, я убежден, что вся семья давно в курсе, — некоторое время назад старуха Фарадей изменила завещание. Эндрю Сили, племяннику ее мужа, она не оставила вообще ничего. После ее смерти ему пришлось бы либо умереть с голоду, либо жить на подачки не слишком-то щедрых родственников. Сам виноват. De mortuis nil nisi bonum, о мертвых или хорошо, или ничего… Но Эндрю, как ни крути, был гнусный человечек. Вздорный мелочный тип с физиономией пройдохи. Меня самого регулярно подмывало ему врезать. А с другой стороны… они все не сахар. Сама старуха — да, благородная великосветская дама, да и Кэтрин — добрая душа, хотя глупых женщин я не уважаю. Но меня пугает вот что: в подобной обстановке меня самого начала бы обуревать жажда крови…
— А Джулия, — проговорил мистер Кэмпион, потрясенно внимавший тираде Маркуса, обычно неразговорчивого и приземленного, — что можешь рассказать про Джулию? Мне про нее почти ничего не известно. По словам Джойс, она — старая дева с трудным характером.
Маркус призадумался.
— Она меня всегда сбивает с толку. То ли она крайне умна и оттого сварлива… или же просто сварлива. Но связать взрослого мужчину по рукам и ногам, застрелить его и сбросить в реку — причем сделать это буквально за несколько минут, по дороге из церкви домой, — ну уж нет, друг, не глупи!
— Кто-то же это сделал, — с сомнением в голосе проговорил Кэмпион.
Маркус пожал плечами.
— Как знать? Последним его видел Уильям. Если бы полиция нашла орудие убийства, он бы уже сидел под замком. — Он резко вскинул голову. Из коридора донеслись тяжелые шаги, а затем в дверь тихо постучали. Горничная внесла небольшой серебряный поднос с визитной карточкой. На ее лице читалось неодобрение. Маркус в некоторой растерянности принял карточку, прочел и передал Кэмпиону.
Мистер Уильям Фарадей
«Обитель Сократа»,
Трампингтон-роуд, Кембридж
Оба были крайне удивлены, увидев на карточке имя человека, которого они только что обсуждали. С обратной стороны Кэмпион обнаружил записку, сделанную размашистым почерком и оттого с трудом поместившуюся на небольшом квадратике плотной бумаги.
«Буду премного благодарен, если вы уделите мне несколько минут своего времени. В.Ф.»
Маркус приподнял брови и растерянно убрал карточку в карман.
— Ведите его сюда, Харриет.
Глава 4
Плут
— Что же, есть над чем призадуматься, — пробормотал Кэмпион. — Какая здесь подойдет ремарка: «Входит убийца» или же «Появляется Невинность в обличье Марса»?
Ответить Маркус не успел. Дверь открылась, и в комнату вошел дядюшка Уильям.
Точнее не вошел, а практически ворвался, разом перевернув сложившиеся представления мистера Кэмпиона о своей персоне. Мистер Уильям Фарадей был невысокий господин лет пятидесяти пяти, розовощекий, с брюшком, в смокинге устаревшего фасона, с желтовато-седыми волосами и яркими жадными глазками. Его усы, явно подстриженные на военный манер, не производили задуманного впечатления. Руки у него были пухлые, а лакированные ботинки с квадратными носами подчеркивали самодовольство и щеголеватость хозяина.
