Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
— Наша последняя встреча, — сказал он. — Я стараюсь о ней не думать, иногда не вспоминаю месяцами и вдруг… Может быть, женитьба все вновь во мне пробудила. Анна словно ожила в вас.
Перл смущенно повела плечами.
— Я не хочу быть чьим-то прообразом.
— Нет. Но я, видимо, не разлюбил ее, и когда влюбился в вас…
Впервые за все время их знакомства он употребил слово любовь. Оно прозвучало в его устах неуклюже, словно какое-то иностранное слово.
— Вы, наверное, поэтому и заговорили со мной в самолете.
Он допил последний глоток, вытер губы.
— Когда я виделся с ней в последний раз… Она болела всего месяц, ничего не ела, ее белая кожа пожелтела. Доктора, консилиумы, всякие проверки, а потом она написала мне и попросила прийти. Я пошел и очень расстроился, главным образом из-за ее вида. Я думал, у нее желтуха или что-нибудь такое — в двадцать два года не умирают, а болеют и выздоравливают. И я надеялся, что она еще поправится. Я рисовал себе картину, как мы встретимся, когда она выздоровеет. Через неделю я снова ее навестил. Ее отец был почти затворником: они жили вдвоем в большом доме, с одной служанкой. На этот раз дверь открыла сиделка. Она сказала: «А, вы мистер Энджелл, мисс Тирелл вас ждет. Пожалуйста, сюда». Я поднялся наверх в ее спальню, она выглядела значительно лучше. Или так мне показалось. Мне и в голову не пришло, что все это косметика. Сиделка ушла, и мы с полчаса беседовали. Анна позволила мне себя поцеловать. Мы весело болтали и строили планы на будущее. Но мне показалось, что ее что-то волнует. И вдруг она сказала, что мне пора уходить. Я встал, немного обиженный. Снова поцеловал ее и сказал, что навещу ее на следующей неделе, и мы простились.
Я вышел из спальни, сиделки не было видно, в доме стояла полная тишина, как будто все вымерло. Я пошел искать сиделку и спустился вниз. По пути я остановился взглянуть на картину и определить, подлинник ли это, — я уже тогда разбирался в картинах. Анна, наверное, подумала, что я ушел.
Уилфред дрожащей рукой поставил стакан на столик.
— И тут она начала кричать во весь голос, словно страдая от нечеловеческих пыток. Ее крик разносился по пустому дому. Она кричала и кричала беспрерывно. Никогда не забуду. Недавно мне все это вспомнилось.
— Что же вы сделали? — тихо спросила Перл, нарушая молчание. — Тогда. Неужели оставили ее одну?
— Нет. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем раздались шаги, — сиделка бежала вверх по лестнице. Тогда я бросился к двери, открыл ее, очутился на улице и тоже побежал. Дома меня стошнило, как будто я принял рвотное. Я улегся в постель. Весь следующий день мне было плохо. Понимаете. Весь следующий день.
— Сколько еще Анна… прожила после этого? — спросила наконец Перл.
— Около двух месяцев. Болезнь быстро прогрессировала. Через три месяца ее не стало.
Перл поднялась и убавила тепла в электрическом камине. Подошла к окну и посмотрела на улицу. Потом оглянулась назад, на кровать, где лежал муж, на гору тела, его красивое искаженное скорбью лицо, растрепанные густые светлые волосы. На столике рядом очки в массивной оправе, пустой стакан, пузырек с таблетками аспирина, носовой платок, связка ключей, три монеты по полкроны, четыре флорина, три шестипенсовика, три пенса — все сложенные столбиками, смятый счет записи партии в бридж.
— Вы больше не навещали ее в последние два месяца?
— Отца беспокоило мое здоровье, и он отправил меня в Австрию. Когда я вернулся, Анна уже умерла.
— Вы пробыли в Австрии целых два месяца?
— Месяц. Когда я вернулся, я… я не решился ее беспокоить.
«Сыграть в костяшки». Так это называл Годфри. Умереть — это значит «сыграть в костяшки».
Годфри мог прийти, и тогда бы они попались. Так не может продолжаться. Надо что-то предпринять. А что если взять и признаться: «Уилфред, мне надо вам что-то сказать. Я не покину вас, как покинула Анна, но все равно покину…»
И тем не менее он вызывал у нее сочувствие, сострадание. Его рассказ не давал ей покоя, растравлял душу. Она понимала, отчего его память хранила все это целых двадцать пять лет. Единственное воспоминание, связанное с Анной, — воспоминание о ее муках. Высказавшись, он переложил на нее, Перл, часть своего бремени.
— Как леди Воспер? — вдруг спросила она; слова, казалось, сорвались с языка помимо ее воли.
Стоя у окна, она не могла видеть его лица.
— Леди Воспер? Насколько мне известно, она очень больна. Дело лишь во времени.
— У нее та же болезнь, что была у Анны?
— Нет. У леди Воспер — последствие какой-то аварии, в которую она попала много лет назад. Кстати, уж не заходил ли сюда Годфри Браун?
— Почему вы так подумали?
— Может, она присылала его с каким-нибудь поручением. Вы спросили, и я вспомнил.
— Нет, нет. Никто не заходил.
Он резко сказал:
— Он что-то давно не показывается. Я имею в виду Брауна. В прошлый раз он вел себя как последний наглец. Проявил всю низость своей вульгарной плебейской натуры. Жаль, что я вообще взялся ему помочь.
— Да, но дело сделано.
— Да, дело сделано. — Преступление совершено. Но нельзя ли исправить ошибку? Повернуть бы вспять события последних месяцев, переиграть их, пустить по другим рельсам, как на игрушечной железной дороге.
— Я прекрасно понимаю, почему он вам не нравился.
— Когда?
— До того, как мы поженились. — Он вглядывался в ее лицо. — Когда вы с ним впервые познакомились?
— Давно… Как самочувствие, вам лучше?
— Немного. Но я еще не оправился окончательно.
— Может, съели что-нибудь вредное?
— Я теперь мало ем, вы знаете.
— Но в последнее время вы снова прибавили в весе.
— Я больше не взвешиваюсь.
— Хочется спать, — сказала она. — Пойду-ка лягу.
Она поцеловала его, прошла к себе в спальню и медленно разделась. Собственное тело казалось ей никому не нужным, забытым, покинутым. Оно нуждалось в ласке, которую мог дать ей Годфри, — пожалуй, больше в ласке, чем в самом Годфри. Ее переполняли сложные чувства, в которых она не могла разобраться. Необузданное влечение к Годфри и сочувствие к Уилфреду смешались с мрачными опасениями. Опасениями, возникшими в этот вечер из-за нездоровья Уилфреда, того, что он ей рассказал, и того, что оставил недосказанным. Она смутно предугадывала, но не могла точно определить надвигающиеся события, вызванные стечением обстоятельств, они все нарастали, ведя к неизбежному кризису, предотвратить который никто из них не мог.
Годфри предстояла встреча с боксером легкого веса по имени Шеффилд в «кэтчи» пятого декабря в Шордитче.
