Джон Карр - А потом - убийство!
— Принимаю во внимание, — повторил он, величественно поднимая руку, — ваше уязвленное самолюбие. Но… разве вы не понимаете? Должна же существовать такая вещь, как совесть художника!
— В самом деле?
— Да. Как ни прискорбно, ваш роман — полный бред. Произведение незрелого ума, всецело занятого одной темой. Таких людей, как ваши Ева д'Обри и капитан Как-его-там, не существует в природе.
Моника вскочила с места.
— А ваши убийства? — накинулась она на обидчика. — Неужели такое происходит в реальной жизни?
— Дорогая моя, не будем спорить. Подобные вещи обусловлены некоторыми научными теориями, что совершенно другое дело.
— Ваши детективы воспроизводят мерзкие, дурацкие трюки, которые не проделать и через тысячу лет! А написаны они так плохо, что меня просто тошнило!
— Дорогая моя, — ласково и устало произнес Картрайт, — к чему детские обиды?
Моника взяла себя в руки и снова стала Евой д'Обри.
— Совершенно верно. Прежде чем я скажу то, о чем потом пожалею, не будете ли вы так добры увести меня отсюда и показать студию? То есть… если вы не против.
— Так вы не объяснитесь? — заупрямился Картрайт. — Почему вы так ненавидите мои творения?
— Лучше не стоит, мистер Картрайт!
— Да ладно вам!
— Сами напросились…
— Значит, ненавидите? — Он выпятил рыжую бороду.
— Боже, боже, — прошептала Моника. — Боюсь, вы себе льстите. Не так уж много я думала о ваших творениях. Если вы спросите, нравится ли мне ваш характер, ваши манеры, ваша боро… в общем, ваша внешность… Боюсь, я вынуждена буду ответить: «Нет».
— Ну а вы мне нравитесь.
— Что, простите?
— Я говорю: а вы мне нравитесь, — проревел Картрайт.
— Как интересно, — протянула Моника.
Позже ей пришлось пожалеть о том, что она так не выносит Картрайта. Не прошло и часа, в продолжение которого вокруг киностудии «Пайнем» собирались силы зла, как девушке пришлось поблагодарить нового знакомого за то, что он спас ее после первого покушения на ее жизнь.
Глава 3
НЕПОНЯТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА СЪЕМОЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ
Итак, вскоре Моника пожалела о том, что она так сильно ненавидит Картрайта. Если бы она не знала, что он собой представляет, она бы, пожалуй, даже ошибочно сочла его любезным и внимательным. Помимо всего прочего, он — какая гадость! — курил изогнутую, как у Шерлока Холмса, трубку.
— Но почему мы должны непременно работать здесь? — удивлялась она. — Почему нас не разместят в том большом здании с козырьками над окнами?
— Потому что «Альбион Филмз» не единственная компания на киностудии, — объяснил Картрайт. — Есть еще три: «Рэдиант Пикчерз» и «С.А.Г.» — американские, и «Уандерфилмз», которая и построила киностудию. Они арендуют павильоны, как и мы. Раньше на месте «Пайнема» было частное владение, а в так называемом «старом здании» жили сами владельцы поместья. Потом его купил Дега из «Уандерфилмз»… — На лице писателя заиграла злорадная улыбка. — «Рэдиант Пикчерз» снимает колоссальную костюмную драму из жизни герцога Веллингтона. Мне доводилось беседовать с Ааронсоном; и если его версия битвы при Ватерлоо не окажется для всех источником вечной радости и веселья, тут не моя вина.
— Вот как? Полагаю, по-вашему, это смешно?
Картрайт запустил пальцы в шевелюру и дернул себя за прядь.
— Хорошо, хорошо. Извините. Быстро смените тему!
Но Моника уже шла в атаку:
— По-моему, вы ведете себя как ребенок! А если мистер Хаккетт не заплатит вам жалованья, вы и его начнете высмеивать? Да кто вам дал право смотреть на мистера Хаккетта свысока?
— Я не смотрю на него свысока.
— Нет, смотрите, я сама видела! Вот он никого из себя не корчит. Когда я приехала, то думала, что меня ждет беседа по крайней мере с дюжиной секретарш; я заранее смирилась с тем, что придется целый день просидеть в приемной и, возможно, даже не удастся его увидеть. Но ничего подобного! Он оказался вполне доступным, милым, человечным…
— А почему бы ему и не быть человечным? Он ведь не позолоченный божок!
— По-моему, вы злорадствуете.
— Послушайте, — заявил Картрайт. — Хотел бы прояснить одну вещь. Здесь неплохое место для работы. Среди английских киношников почти нет голливудских любителей пускать пыль в глаза. Они не отгораживаются от посетителей заслоном из секретарш. У нас все друг друга знают. От продюсера до режиссера и от кинозвезды до статиста — все постоянно варятся в одном соку. Встречаются, ходят друг к другу в гости и так далее. В основном здесь собрались порядочные люди. И некоторые из них даже довольно умны. Вот только…
— Что?
— Сами увидите. — Картрайт злорадно улыбнулся.
Впрочем, Моника не услышала его последних слов. Они вышли из старинного особняка и стали спускаться по освещаемому жарким солнцем склону холма к берегу озера.
Местное озеро на время становилось то Темзой, то Сеной, то Евфратом, то проливом Босфор, то Атлантическим или Тихим океаном. В настоящий момент в озере находилась подводная лодка: из воды торчал кусок мостика с боевой рубкой. Вокруг плавала любопытная утка, разглядывая странного пришельца. Дальше озеро сужалось; перейдя по горбатому мостику, можно было попасть на тропинку, которая уводила в парк; рядом с тропинкой стоял огромный щит с надписью: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!» На холме справа от них, то есть с той стороны, куда посторонним ходить было можно, над деревьями возвышались тылы съемочного павильона. Центр парковой территории украшал фасад благородного поместья в георгианском стиле — белого, с колоннами, сооруженного так искусно, что не сразу становилось ясно: это всего лишь декорация. У Моники при виде особняка затрепетало сердце; она была взволнована его достоверностью.
И осмелилась задать вопрос:
— Мистер Хаккетт упоминал… — Она осеклась.
— Да?
— Он говорил об актрисе по имени Фрэнсис Флер. Вы ее знаете?
— Ф.Ф.? Да, а что?
— Ничего, я только спросила. Какая она? Она хорошая?
Картрайт ответил не сразу:
— Ф.Ф.? Да, наверное. Свой парень. — Он замолчал и пристально посмотрел на свою собеседницу поверх огненной бороды. Взгляд был проницательный. Он как будто просвечивал ее рентгеном. — Наверное, вы видели ее на экране?
— Да, один или два раза.
— И как она вам? Нравится?
— Она очень красивая, — напряженно ответила Моника.
Хотя Моника скорее умерла бы, чем призналась, но образ Фрэнсис Флер на киноэкране оказал сильное влияние на внешность и манеры Евы д'Обри. Бывали времена, когда Фрэнсис Флер становилась Евой д'Обри, а Моника Стэнтон в своем воображении бывала и той и другой.
