Джон Карр - Убийство арабских ночей
Обзор книги Джон Карр - Убийство арабских ночей
Джон Диксон Карр
Убийство арабских ночей
Ты клянешься бородой пророка. Почему бы рассказчику не поведать нам интересную историю о самой бороде?
Развлечения арабских ночейЯ замялся; наконец единственное слово, произнесенное отчетливо и медленно, словно говорившему не хватало дыхания, достигло моего слуха. И это было слово «бакенбарды»!
Жизнь преподобного Р.Х. БархэмаПролог
Вокруг овального стола в большой библиотеке на Адельфи-Террас, 1, сидели четверо мужчин. В течение последних нескольких лет на этом круглом столе под светом висячей лампы появлялось немало странных и удивительных предметов, которые подвергались внимательному изучению со стороны доктора Фелла. Например, среди них были игрушечные часы с маленькой изящной фигуркой танцовщицы, чьи па и вращения послужили ключом к раскрытию дела в Уизерби-Грейндж; или же стоит вспомнить шесть синих монет, которые привели на виселицу Паултона с Риджент-стрит. Но этот стол редко видел столь странную коллекцию предметов, каковые оказались на нем этим вечером. Все они имели отношение к делу, которое стало известно как «Убийство Арабских Ночей». Всего их было не менее полудюжины, начиная с кулинарной книги и кончая двумя парами накладных бакенбардов.
Свет мощной лампы над столом падал подобно лучу прожектора. Другого источника освещения в комнате не было, если не считать камина, который разжигали (в случае необходимости), коли предполагалось всенощное бдение. Величественно разместившись в самом большом кресле, рядом с боковым столиком с сигарами и напитками, сидел сияющий доктор Гидеон Фелл. После четырех месяцев, проведенных на юге Франции, доктор был в самом благодушном настроении. Стоит напомнить, что после завершения дела об отравлении Жиро, в которое были впутаны две английские девушки – тяжелая история, – он отправился в Канны. Далее он пустился в путешествие по Лазурному Берегу – отчасти чтобы подлечить свою астму, но главным образом для того, чтобы предаться здоровому ничегонеделанию. И теперь его лицо в свете лампы отливало красноватым загаром. Маленькие глазки поблескивали за стеклами пенсне на широкой черной ленте; когда он похмыкивал, его несколько двойных подбородков колыхались, касаясь складок жилета; его неоспоримое присутствие, казалось, наполняло всю комнату, словно фигура рождественского Санта-Клауса с подарками. Одна его рука лежала на тросточке, а в другой была душистая сигара, которой он показывал на набор предметов, лежащих на столе.
– Да, я заинтересовался, – с довольным урчанием признал он. – Во всяком случае, я готов всю ночь слушать версии этого дела, в котором кто-то сможет объяснить сочетание кулинарной книги и двух пар фальшивых бакенбардов. Замечаю, что одна пара белая, а другая черная. Но, Хэдли, как там с другими экспонатами? – Он показал на них. – Выглядят они не лучше. Я еще могу понять присутствие этого изогнутого лезвия; вид у него устрашающий. Но вот при чем тут эти фотографии? Одна выглядит как набор следов. А вот эта – явно смахивает на изображение восточного базара или рыночной галереи, да еще с большим черным пятном как раз над дверью. А?
– Именно так. Это, – серьезно объяснил суперинтендант Хэдли, – кто-то швырнул куском угля в стену.
Доктор Фелл, подносивший сигару ко рту, остановился на полпути. Он чуть склонил голову набок, и копна седоватых волос сползла на ухо.
– Бросил углем в стену? – повторил он. – Зачем?
– Видите ли, сэр, – с мрачным выражением лица заговорил инспектор Каррузерс, – если суперинтендант в целом не ошибся в своей реконструкции ситуации, то эта деталь очень важна. В связи с данным пятном я бы хотел почтительно привлечь ваше внимание к этим накладным черным усам. Для начала взгляните на эту клейкую массу, но более важно…
– Не помолчать ли вам? – рявкнул сэр Герберт Армстронг, знаменитый бизнесмен, чьи разносторонние таланты обеспечили ему пост помощника комиссара столичной полиции. – Неужто вы не видите, что запутываете все еще больше? Так что помолчите вы оба и дайте мне объяснить. Итак! Фелл, мы в ужасном положении и прибегли к вашей помощи как к последней надежде. Все это такой бред, что никто не в состоянии разобраться в нем.
– Вы меня пугаете, – улыбнулся доктор Фелл. – Но продолжайте.
Он обвел взглядом троих гостей. Манера изложения и даже стиль мышления каждого из них контрастировали с остальными, ибо все они, собравшиеся сегодня за одним столом, были родом из самых разных уголков Британии.
Джон Каррузерс, ирландец, был детективом-инспектором из отделения на Уэйн-стрит. Он представлял собой новый тип офицера полиции: не больше тридцати пяти лет, университетское образование, дипломы и за учебу, и за спортивные успехи, вежлив, обладает богатым, но несколько эксцентричным воображением. Он отчаянно старался заключить его в рамки, хотя эти старания часто приводили к излишней застенчивости. Его единственная чисто ирландская черточка порой выражалась в неумении воспринимать другую точку зрения. Во всем остальном он представал перед вами личностью с длинным, серьезным и в то же время не чуждым насмешливости лицом; в углу рта длинная трубка, а темные брови нависают над ироничными глазами.
Сэр Герберт Армстронг со своим лысым черепом и заметной тучностью был неподдельным англичанином. Он мог послужить прекрасной моделью для Джона Буля, чье имя полностью характеризовало его личность. Преданный, сентиментальный, циничный, искренний, словоохотливый, горячий и упрямый, он не любил свои достоинства, но очень гордился недостатками. У него был взрывной, но совершенно безобидный темперамент, который (за его спиной) какими-то таинственными путями принес в полицию его кличку Дональд Дак. Наконец, он всегда был хорошим другом, что мог засвидетельствовать по крайней мере один из участников дела об Арабских Ночах.
Третий из этой компании, суперинтендант Дэвид Хэдли, родился к северу от реки Твид. Он был преданным другом доктора Фелла, и тот знал его лучше, нежели кого бы то ни было; но, как часто признавал доктор Фелл, в общении Хэдли бывал непредсказуем. Представая осторожным, спокойным и логичным, он в той же мере мог быть в своих действиях медлительным и стремительным, основательным и увлекающимся. Он обладал спокойной уверенностью – и до сих пор ходят рассказы, как Хэдли в одиночку явился в самый зловонный воровской притон в восточной части Поплара, угрожая игрушечным пистолетом, арестовал Майерса и Бейли и невозмутимо погнал их перед собой, не опасаясь повернуться спиной к самым отчаянным головорезам этого бандитского гадючника. Но его флегматичность скрывала склонность к чрезмерной обидчивости, когда он тут же принимал близко к сердцу любой намек, пусть даже за ним ничего не крылось. Он терпеть не мог скандалы, был великолепным семьянином и обладал, возможно, чрезмерно развитым чувством собственного достоинства. Скорее всего, у него было более богатое воображение, чем у остальных присутствующих, хотя он гневно отвергал такие предположения. И наконец, как было известно, он никогда никого не подводил в серьезных ситуациях, будь то его друг или нет.
