Софи Ханна - Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом
– Чепуха! – бросил небрежно Кимптон. – Чистый вымысел! Кто угодно мог знать о завещании Эти еще до того, как она его огласила. Она сама могла рассказать о нем кому угодно, она ведь обожает секреты – а что это за секрет, если им ни с кем нельзя поделиться? Или убийца мог выведать эту информацию не вполне законным путем… Эти ведь не за одну минуту все придумала – нет, она планировала свой шаг недели, а то и месяцы. Вот почему я был вполне уверен, что новое завещание – самый вероятный мотив. Но даже если нет, то выбора у меня все равно не было. Как вы сами заметили, Пуаро, Скотчер объявил всем за обедом, что вода в стакане показалась ему горькой. Правда, Дорро решила, что это замечание адресовано ей, но меня это нисколько не успокоило. Вы верно подметили, старина, – стаканы были наполнены водой еще до того, как мы сели за стол. Так зачем мне понадобилось предлагать свой стакан с водой Скотчеру, если перед ним стоял точно такой же? И ведь все видели, как я это сделал! Я боялся, что со временем кто-нибудь из вас об этом вспомнит и увидит связь между моим поступком и замечанием Скотчера про «горечь». Мне казалось, любой сразу догадается, что… ну, что это сделал я, что я виновник.
Кимптон вздохнул:
– Полагаю, сознание своей вины выдает человека всего вернее. Но я надеялся сделать свою вину чуть менее очевидной и принял меры. Убедившись, что все разошлись по своим комнатам – все, кроме Пуаро, который, по одному ему известной причине, предпочел беспробудно храпеть в кресле на лестничной площадке, – я прокрался к Скотчеру в спальню и вылил остатки яда в его флакон, который, как я знал, содержал в себе ежедневное пятичасовое снадобье. Затем избавился от своего стакана из столовой, чтобы никто не смог отыскать следов яда в нем. Я отыскал его на кухне, разбил, а осколки подбросил в оранжерею, где еще раньше заметил разбитую банку и какое-то стекло.
– Так это вы стащили у меня стакан! – объявила Бригида Марш во всеуслышание. – А я-то была уверена, что это мистер Кэтчпул. – Примечательно, что смотрела она при этом именно на меня, а не на Кимптона, и отнюдь не добрым взглядом.
Тут я все понял: она заметила отсутствие стакана и по какой-то известной лишь ей причине решила, что это я взял его наверх, чтобы пить из него воду ночью. Вероятно, на эту мысль ее навели мои сухие губы – хотя и тут она ошиблась, губы у меня абсолютно нормальные, и я готов доказать это кому и когда угодно.
Как бы то ни было, Бригида, видимо, обыскала мою комнату и, не найдя стакана, решила, что я его разбил и выбросил – отсюда и анекдот о вороватом племяннике, который таскал из буфета конфеты и разбил вазу.
Пуаро отвечал Кимптону сурово:
– Я, может быть, и храпел на лестничной площадке, как вы выразились, однако не все разошлись по своим комнатам в ту ночь, доктор. Кэтчпул был в саду, искал мистера Гатеркола и мадемуазель Софи, которые отсутствовали одновременно. Он или они все могли вернуться в дом в любую минуту. И они действительно вернулись, хотя и немного позже. Вот вам уже три свидетеля, которые могли видеть вас в ту ночь выходящим из комнаты Скотчера или направляющимся в оранжерею, чтобы выбросить осколки. Вы не так умны, как вам кажется.
– Но это же очевидно. – Кимптон всплеснул руками. – А вот вы оказались куда умнее, чем я себе представлял. Насчет гроба – великолепная догадка!
– Верно, – согласился Пуаро. – Многое стало проясняться у меня в голове именно в тот миг, когда я понял истинный смысл метафоры, которой воспользовался автор «Короля Джона», – добавил он. – «Если ковчег – не вещь, а человек, то что за спор подслушал тогда мистер Рольф?» – задался я вопросом. Теперь я готов дать на него ответ. Спорили Рэндл Кимптон и Клаудия Плейфорд. Она знала, что ее жених намерен убить когда-нибудь Скотчера, и, боясь за него, пыталась отговорить его от этого поступка. Он сказал: «Ковчег[31] должен быть открыт – другого пути нет», – иными словами, «я должен убить Скотчера, иначе мне не успокоиться». На что она возразила: «Ничего подобного».
– И я была права, – сказала Клаудия. – Все уже и так пошло наперекосяк – за три дня до убийства, если быть точной. Я нашла стрихнин. Рэндл небрежно скинул пиджак, и чертов пузырек выпал из кармана. До этого я оставалась в блаженном неведении касательно его безумных планов. Поделись он ими со мной раньше, я бы уже давно высказала ему все, что я о них думаю. А я думаю, что это было чистое безумие – поступок свихнувшегося школяра.
– Чертовское невезение, что пузырек выскочил тогда из моего кармана, – сказал Кимптон. – Лучше б ты ничего об этом не знала, дражайшая моя. Знаешь, мне кажется, не узнай ты обо всем, я бы выпутался.
– Рэндл солгал, когда я спросила его, что там, – продолжала Клаудия. – Я видела, что он лжет. А когда я дала ему понять, что от меня так просто не отделаешься, он вынужден был рассказать мне правду. Так я все и узнала: и про Айрис Гиллоу, в девичестве Морфет, уроженку Оксфорда; и о том, как Джозеф впервые притворился смертельно больным много лет назад, и о том, как он сыграл роль собственного брата, чтобы придать видимость достоверности своему обману. Ну и, разумеется, о планах Рэндла совершить идеальное убийство.
То, что я услышала, сильно меня напугало, а это, смею вас заверить, бывает не каждый день. Мне вовсе не улыбалось, чтобы Рэндл рисковал своей шеей, да и вообще, во всей этой затее не было ровным счетом никакой надобности! Ведь и так было совершенно очевидно, что Джозеф отнюдь не умирает! И незачем было убивать его, чтобы доказать это.
– Я не мог ей объяснить, насколько мне было необходимо это доказательство, Пуаро, – сказал Кимптон. – Вот почему я рад, что вы меня поняли.
– Я с ума сходила от беспокойства и совсем забыла об осторожности, – сказала Клаудия серьезно. – Как я могла быть настолько глупа, чтобы обсуждать это дело в доме, где нас мог подслушать кто угодно… И подслушал! Орвилл Рольф. Я думала, что шекспировской метафоры хватит, чтобы пустить пыль в глаза кому угодно. Я ошибалась. Я виновата, Рэндл.
– Нет, моя драгоценная. Тут никто не виноват, кроме меня. Будь мой план и в самом деле так хорош, как я думал, мне не пришлось бы два года носить в кармане пузырек с ядом – по крайней мере, я мог бы положить его в другое, более надежное, место.
– Мадемуазель Клаудия, а вы в тот вечер заметили, что проделал со своим стаканом воды мистер Кимптон, прежде чем передать его Софи Бурлет для мистера Скотчера? Вы ведь тогда уже знали, что он носит с собой яд, как я понимаю.
– Да, знала, но я не видела, чтобы он клал что-то в стакан.
– Когда же вы узнали, что отравление произошло? – спросил ее Пуаро.
– Позже, в тот же вечер. После ужина и после всех волнений, которые доставил нам пищеварительный тракт мистера Орвилла Рольфа, мы с Рэндлом пошли спать. Вот тогда-то он и рассказал мне, что сделал с водой. Джозеф наверняка уже мертв, сказал он, утром найдут его тело, а пока надо пойти, прибрать стакан. У него щербинка на ножке, так что узнать его будет совсем нетрудно. А еще надо добавить стрихнин в один из якобы лекарственных пузырьков в спальне Джозефа. Тогда все поверят, что отравление произошло куда раньше, чем на самом деле.
