Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
Энджелл отправил в рот шестидесятую по счету устрицу, а вскоре появились и заказанные котлеты.
— Просто удивительно, — продолжал Чипстед, — сколько в наши дни приходится платить за всякий старый хлам, если он настоящий. Когда в тридцатые годы скончалась моя бабушка, после нее осталась куча всяких посредственных картин викторианского периода, по меньшей мере, штук тридцать, и мы их оптом продали торговцу. Сомневаюсь в том, что мы выручали за каждую больше чем по пятерке.
Энджелл разрезал пополам картофелины, положил внутрь масло, посолил и поперчил. Пар обжигал ему пальцы. Винить нужно одного Годфри. Стоит лишь проследить, как изменилась его манера держаться. Сначала покорный, вежливый, услужливый, затем постепенная перемена, насмешливый, дерзкий блеск в глазах, никакого «да, сэр», «нет, сэр», визиты в его отсутствие; затем, когда Энджелл позвонил ему в последний раз, пренебрежение, почти наглость в голосе. Почти наглость и торжество. Торжество, которое невозможно стерпеть.
— Мы выручили за каждую не больше чем по пятерке, одни рамы, наверное, стоили дороже. А в наше время, хотя вряд ли кто из тех художников стал известным, но, думаю, на аукционе каждая из них пошла бы, по крайней мере, за сто, а то и за двести гиней. Вот так-то.
Энджелл рыгнул, прикрывшись рукой, и снова принялся за еду. Он чувствовал себя несчастным, обиженным, терзаемым ревностью и бешенством; он мысленно рисовал себе грубо непристойные сцены, подобные тем открыткам, что из-под полы продают на Монмартре; эти сцены преследовали его и не давали ни минуты покоя; однако процесс еды и питья в какой-то степени смягчил ужасную игру воображения. Каждый новый глоток делал его менее восприимчивым к страданию, словно компресс, утишающий боль. Голод и пустота в желудке, постоянно ощущаемые им в последнее время, еще усиливали это чувство умиротворения. Каждый глоток вина углублял наркоз.
В клубе готовили великолепный хлебный пудинг, сочный, нежный, с обилием изюма, и после котлет он заказал порцию пудинга. И по мере того как жилет становился теснее и процесс насыщения приближался к концу, он ощущал, как исчезает враждебность к навязчивому, назойливому человеку, сидящему напротив, который вот уже минут десять как погрузился в испуганное молчание. Энджелл понемногу заговорил сам, и они вместе встали из-за стола и вместе провели время внизу за кофе, брэнди и сигарами. Когда они распрощались, было уже 3.30, и, хотя Энджелл по-прежнему был очень несчастлив, он был менее несчастлив, чем прежде. Он был сердит, и ему хотелось спать. У клуба стояло такси, он его подозвал и через несколько минут уже расплачивался у дверей своего дома.
— Кто там? — крикнула Перл из кухни, когда он вошел. — Это вы, Уилфред? Все благополучно?
— Да, спасибо. Все благополучно.
Она вышла навстречу, спокойная, красивая и абсолютно не изменившаяся. Положила ему руки на плечи и поцеловала в щеку. Мягкие губы. Запах духов. Лживые губы. Низкая обманщица.
— А ну-ка угадайте!
— Что?
— Он ваш!
— Кто — Каналетто?
— Да. Он достался вам за четыре тысячи сто гиней. Это ведь куда меньше той суммы, что вы готовы были заплатить?
— Той, что готов был заплатить сэр Фрэнсис.
— Все закончилось очень быстро. Я еще могла уследить за торгами. И вдруг тишина, и аукционист ударил молоточком и объявил: «Продана за четыре тысячи сто гиней мистеру Энджеллу». Вот и все.
— Прекрасно.
— Вы хорошо съездили? Успешно?
— Весьма успешно, спасибо.
— На этот раз обошлось без тумана? И вас не отправили в Цюрих?
— Нет, не отправили. — Энджелл поднес руку ко рту и икнул.
Теперь при встрече, ни он, ни она не показывали своего смущения. Хранимая каждым тайна не отражалась на их лицах. Маску было носить не труднее, чем новое платье.
— Вы выглядите усталым, Уилфред.
— Я действительно немного устал. На новом месте плохо спится.
— Вы пойдете в контору? Или хотите, я приготовлю чай?
— Я поел. В самолете поел. — Он снял шляпу и пальто. — Мне, пожалуй, следует отдохнуть.
— Несомненно, — согласилась она. — Похоже, что вам надо отдохнуть. Даже обязательно.
Флора Воспер спросила:
— Ты купил себе новый халат?
— Угу, — ответил Годфри. — Такой, как вы мне посоветовали. С именем и всем прочим.
— Ну и халат был на тебе в Альберт-Холле! Слишком яркий, кричащий.
— Тот вы мне тоже купили.
— Чепуха. Наверное, ты сам купил на мои деньги.
— Наверное. Во всяком случае, этот классом повыше. Пожалуй, мне пора идти.
— Проклятая жизнь. Я болею и, наверное, так и не увижу своего малыша на ринге.
— Будь вы здоровы, леди В., все равно вам этого не видать. Я же вам говорил. Это только для петушков.
— Что ж, мне остается телевизор. Почему, дьявол их побери, они не показывают матч по телевидению? Ты собрал свои вещи?
— Сумка уже в прихожей. Кажется, я ничего не забыл. Полотенца, бандаж, тренировочный шлем, тапочки для душа. У меня всего одна капа, но мне больше и не требуется.
— Хочешь, возьми у меня одеколон. Фредди Тисдейл прислал мне громадную бутыль, когда я была в клинике. Не знаю, зачем, я никогда им не пользуюсь.
— Спасибо, у меня есть.
— Возьми брэнда.
— Нет, оно мне никогда не требуется.
— Твой противник тяжелее тебя, Годфри?
Годфри вздохнул, но терпеливо объяснил:
— На три фунта на контрольном взвешивании, только и всего. Но для него это не козырь, я же вам говорил, ему придется их согнать, чтобы войти в норму. У меня: восемь стоунов и десять фунтов, это куда лучше. Не о чем беспокоиться. Ну, мне пора.
— Какой он, этот Гудфеллоу? Ты его видел?
— Мельком. Ничего особенного. Выше меня. Короткие волосы. Маленькие глаза. Не слишком ладно скроен. Неплохая мускулатура.
— В газете пишут, что он не знал ни одного поражения.
— Что ж, когда-нибудь узнает. К тому же он провел всего десять профессиональных боев.
— Смотри, как бы он не попортил твою красивую мордашку. Обидно будет, особенно теперь. Мне, наверное, уже не долго ею любоваться.
— Бросьте эти разговоры, слышите. А то еще накаркаете беду перед боем.
— Значит, со мной тебе одна беда?
— А вы как думали? Поэтому я за вас и держусь.
— Поцелуй меня на прощанье.
— Будь у меня время, я бы этим не ограничился.
Он поцеловал ее. Она на секунду задержала его лицо.
— От меня пахнет?
— Чем? Что еще за выдумки?
— От больных часто пахнет. В старые времена врачи определяли таким образом болезнь. Ты мне скажешь, если от меня начнет пахнуть?
