Джон Карр - Загадка Красной вдовы
Ближе к семи-восьми вечера вы во всем городе не найдете более безлюдного места, чем Флит-стрит. Сити вымирает. Тишина узкой улицы, стремящейся поскорей сбежать вниз с холма по направлению к Ладгейт-Серкус – на ней днем не протолкнешься, – нарушается только рычанием одинокого автобуса или гулкими шагами случайного прохожего. Улица полна шорохов, но нельзя определить их источник. В типографиях еще тихо, но скоро с лязгом и грохотом пойдут в печать утренние газеты. Железные ворота большинства ресторанов закрыты. К немногим открытым принадлежит «Зеленый человек», приткнувшийся в одном из туманных проулков позади церкви Святой Бригитты. Он в большом почете у Г. М.
В половине восьмого такси Терлейна, подняв тучу брызг, подкатило к тротуару. Окна первого этажа ресторана, где находился бар, были ярко освещены, в окнах комнат второго этажа играли отблески каминного огня. Терлейн попытался привести мысли в порядок, но не смог. Сегодняшние события в доме Мантлинга слишком живо стояли перед глазами, чтобы их можно было осмыслить. Г. М. разочаровал Терлейна. Г. М. ничего не сказал. На вопросы Мастерса по поводу целесообразности заключения Мантлинга под стражу и его встревоженные взгляды лорд Генри отвечал только невнятным ворчанием. Затем он сказал, что это не имеет значения, и ушел допрашивать слуг. Остальные? Джудит и Карстерс отказывались верить в то, что Алан как-то связан с убийствами. Изабелла сразу удалилась в свою комнату, а Равель свою и не покидал.
Терлейн, направляясь в такси на встречу, ощущал ту душевную опустошенность, которая иногда приходит к тем, кто одинок в этом странном городе среди вечера и холодного дождя. В туманных голубых сумерках, в хороводе зонтиков, отражающих тусклый свет фонарей Стрэнда, в шуме шагов и гомоне на тротуарах Чаринг-Кросс он в первый раз в жизни ощутил свое одиночество – к собственному изумлению. Одиночество? До сих пор его жизнь была вещью в себе. Терлейн наблюдал жизнь со стороны, не окунаясь в нее. Теперь было иначе, не так удобно; но почему?
Он почувствовал себя лучше, когда поднялся на второй этаж ресторана и увидел Г. М., изучавшего меню, и Мастерса, греющего руки у камина в отдельном кабинете с посыпанным песком полом. Мастерс тоже был невесел и нервничал.
– Мы играем с огнем, уверяю вас, – говорил он, полуобернувшись через плечо. – Я разговаривал с комиссаром. Он обеспокоен. В сложившихся обстоятельствах он поступил бы точно так же, как я, но все равно дело ему не по душе, и он ясно дает мне понять свое отношение. – Мастерс повернулся. – Сэр, как вы можете спокойно сидеть, словно лягушка на пне? Вы совершенно не волнуетесь! Я так не могу, уж поверьте мне. Вы понимаете, что за кашу мы заварили? Вы понимаете, что нас ждет? Полномасштабный процесс перед палатой лордов – пэр обвиняется в убийстве! Такого не было уже черт знает сколько лет! Так вот я думаю: правильно ли я поступил?
Г. М. почесал нос и промурлыкал:
– Ну, мы же пока не сделали ничего предосудительного. Я имею в виду, он ведь не под арестом. А пока он не под арестом, ничего страшного не произошло.
– Не произошло?
– Да. Перед приходом сюда я позвонил старине Боко. У него была встреча с министром внутренних дел; он сказал, чтобы ты продолжал действовать по своему усмотрению, пока они тщательно не проработают вопрос. – Г. М. подозвал официанта. – Сто к одному за то, что он выйдет из тюрьмы самое позднее завтра… Как насчет черепашьего супа?
– Так вы думаете, сэр, что мисс Изабелла сказала нам неправду?
– Нет, я так не думаю, – неожиданно ответил Г. М.
Мастерс отпрыгнул от камина с такой скоростью, будто прожег себе брюки.
– Но, черт возьми, сэр, это же очень важно! Если мы докажем, что она не лжет… в чем, кстати говоря, я сильно сомневаюсь: она определенно ненавидит лорда Мантлинга… но если она говорит правду, то вещественные и косвенные доказательства довершат дело.
Официант принес три стакана хереса. Г. М. подождал, пока он не уйдет, и все не сделают по глотку. Затем сказал:
– Боюсь, вы не замечаете самого интересного в ее свидетельских показаниях. Не видите, кого она разоблачает. Давайте рассмотрим ее слова беспристрастно, исключив факт личной неприязни. Давайте примем за рабочую гипотезу: Изабелла выдумала историю с Мантлингом, спускающимся ночью по лестнице, от начала до конца. Предположим, она хочет, чтобы его упекли в сумасшедший дом как социально опасного сумасшедшего. Мастерс, если эта женщина лгала, то лгала как-то странно. Смотрите. Утром она уже знала, что Гая убили молотком. Если она хотела оговорить Алана, зачем идти такими окольными путями? Почему она сказала, будто у ее племянника был шприц для подкожных впрыскиваний – и ничего больше? Он ведь его не использовал. Почему бы не пойти ва-банк и не сказать, что она видела, как Мантлинг бил Гая молотком по голове? Все, что она видела, – Мантлинг среди ночи бродил по дому. А этого недостаточно для того, чтобы признать человека виновным.
Мастерс махнул рукой.
– Сэр, возможно, она юлила.
– Чепуха, сынок. Чепуха. Ничего она не юлила, а прямо обвинила Алана в убийстве. Если, как вы говорите, она солгала и Мантлинг невиновен, значит, она и подбросила ему в ящик всю ту дрянь. Что такого хитрого в окровавленном ноже, украденной записной книжке и пузырьке с цианидом? Зачем нагромождать такую гору улик – их хватило бы еще на пару убийств, – если она впрямую обвиняет его в единственном преступлении, за которое его могут повесить?
Старший инспектор уставился на Г. М.:
– Вы говорите так, будто все улики из ящика комода ничего не стоят.
– Они и не стоят! Гроша ломаного, – заявил Г. М. – Что такое нож в собачьей крови? Максимум пара месяцев тюрьмы за жестокое обращение с животными – в случае если его причастность удастся доказать, в чем я, откровенно говоря, сильно сомневаюсь. Что еще? Пузырек с цианидом, который не доказывает абсолютно ничего…
– Не забудьте о записной книжке.
– Да, наша старая подруга, – произнес Г. М. даже с некоторой нежностью. – Еще недавно выдумка и головная боль, теперь же ваш верный союзник. И что? Вы намерены обвинить Мантлинга в убийстве Бендера? Если да, то придется объяснить, каким образом Бендер был убит; в ином случае нечего даже соваться в суд присяжных. А объяснить, как сработал трюк, вы как раз не можете. Алиби Мантлинга ничуть не ухудшилось за прошедшее время, и вы не сумеете построить дело только на одних своих обоснованных сомнениях. Записная книжка с буквами «Р. Б.»! Ну и что? А если парень под присягой заявит, что они означают, к примеру, «Роберт Браунинг» или «Рей, Британия», или что-нибудь подобное? Кто докажет, что книжка принадлежала Бендеру, если учесть, что единственный, кто ее когда-либо видел, – единственный, кто может свидетельствовать, что она принадлежала Бендеру, – это сам Мантлинг! Да, улик полно. Но каждая из них порождает основания для разумного сомнения.
