Жорж Онэ - Таинственная женщина
– Вот как! У вас теперь играют в баккара уже на двух столах? – заметил Марсель.
– Да, это нововведение. На одном столе ставка полагается не менее луидора, а на другом – десять франков, так что, когда понтер проиграет за большим столом, он может испытать счастье за маленьким, а если там выиграет, то вправе возвратиться опять к большому столу для того, чтобы вновь проиграть выигранное.
– Очень хитро придумано. Двойная ловушка… Чтобы никто не миновал!
Он подошел к большому столу, и его взор тотчас же принял суровое выражение: против него оказался Агостини, метавший банк. Бесстрастный, с улыбкой на лице, с цветком в петлице, он элегантно сдавал карты. Чезаро не заметил Марселя. Своим певучим голосом он спрашивал: «Желаете прикупить?» – и бросал карты понтерам. Потом он открыл свои карты, причем оказалось, что он проиграл, и с ловкостью стал раздавать разноцветные фишки выигравшим.
Обращаясь к барону де Вержену и к Стопуло, Марсель спросил:
– Кто это мечет банк?
– Граф Чезаро Агостини.
– Он недавно появился в клубе?
– Он временный гость тут. Очень милый человек, хорошо стреляет в цель, превосходно играет в карты.
– И удачливо?
– О нет, у него теперь черная полоса. В настоящую минуту он больше всех проиграл.
– У вас есть какие-то хорошие сведения о нем?
– Его ввели сюда князь Систериано и Бельтран… Это серьезные поручители. К тому же фамилия Агостини весьма известна: они составляют младшую линию знаменитого итальянского рода герцогов Бривиеска.
– И зачем принимать иностранцев в клуб? – воскликнул Марсель с недовольным видом.
– О, дорогой мой, их-то больше всего и бывает в клубе, он ими, так сказать, живет. Я хорошо знаю, что они ведут себя здесь как в гостинице. Это очень неприятно для нас, но что же делать? Надо же как-нибудь пополнять бюджет клуба!..
– Есть у этого Агостини какие-нибудь родные в Париже – жена или сестра? – спросил Марсель.
– Нет, он холост, и его никогда не встречали где-либо с дамой.
Марсель переменил разговор, отошел от игорного стола, покинул под каким-то предлогом своих собеседников и удалился в читальню. Там он взял в руки ежегодник и нашел там следующую пометку, вписанную недавно: «Граф Чезаро Агостини, улица Колизея, № 7». Итак, он узнал его адрес, это был уже шаг вперед. Но, зная это, что, в сущности, он знал? Ничего. Он хотел получить сведения о той таинственной женщине – Аннетте или Софии, госпоже Виньола или баронессе Гродско, если только она не носила еще какого-нибудь имени. В каких отношениях состоял Агостини с этим пленительным существом, которое вдруг превратилось в опасное, развращенное чудовище? Был ли он в самом деле ее братом? Во всяком случае он, без сомнения, был ее сообщником. Марсель хотел добиться истины во что бы то ни стало, хотел развеять свои сомнения, пусть даже ценой величайшей опасности.
Он сидел в широком кожаном кресле спиной к двери, так что его почти нельзя было заметить. Двое из членов клуба были заняты написанием своих писем. В читальне было так прохладно и вместе с тем здесь господствовала такая тишина, часы так монотонно тикали, что мысли Марселя текли все медленнее и медленнее. Едва доходивший сюда шум голосов убаюкивал его. Он довольно долго пробыл в каком-то полубессознательном состоянии. Но вдруг он вздрогнул и насторожил уши: в шум разговоров врезался звонкий голос Агостини, и до Марселя долетели его слова:
– Опять я проиграл две тысячи луидоров!.. Если к этому прибавить вчерашние тысячи, то выйдет кругленькая сумма…
Он засмеялся. Один из его собеседников посоветовал:
– Вам бы на некоторое время перестать играть, не нужно упрямиться, когда не везет.
– Да если бы я не играл, то что бы стал делать? Я только и занимаюсь что игрой.
– А та прекрасная дама, с которой вас видели в опере и которой вы вчера вечером представили полковника Дебро?
У Марселя до того забилось сердце, что ему чуть не стало дурно. Его охватило предчувствие, что женщина, о которой шел разговор, была как раз та самая, которая так сильно занимала его. Он напряг все свое внимание, чтобы не проронить ничего из подслушанного разговора. Но Агостини понизил голос, так что Марсель не смог уловить его ответ, собеседник же его продолжал:
– Если она ваша соотечественница, то прошу вас познакомить меня с ней. Вы не имеете права отказывать мне в этом, граф.
Агостини засмеялся, чтобы избежать ненужных ему обещаний. А Марсель в это время думал: «Его соотечественница? Итальянка? Это Аннетта, я уверен. Что же привело ее сюда вместе с этим разбойником? Опять дело крутится вокруг армии, так как она заставила познакомить себя с полковником Дебро, который служит в генеральском штабе…» Между тем он потерял нить разговора, но из вновь раздавшейся фразы узнал то, что ему было интересно знать:
– Итак, сегодня вечером в опере?
– Хорошо.
Опять наступила тишина. Члены клуба продолжали писать свои письма. Марсель встал. Теперь он был уверен, что снова увидит мнимую сестру графа Агостини. Она находилась не в Италии, как имел дерзость утверждать этот авантюрист при встрече с Марселем на благотворительном базаре. Она была в Париже, снова занятая интригами, и, забыв о недавнем прошлом, опять обделывала какое-нибудь гнусное дело, сея на своем пути измену, бесчестье, смерть. И вдруг в воображении Марселя предстал веселый, ласковый, нежный образ мадам Виньола с ее милой улыбкой, с ее прекрасными глазами и дивными золотистыми волосами. Возможно ли, чтобы та, у которой было столь прелестное девственно-чистое лицо, была чудовищем? Можно ли не доверять той дивной кротости, которой дышала вся ее фигура? А между тем разве она не поступила с ним по-предательски? Разве она не выдала своим сообщникам, что в его лаборатории находятся секретные документы? И все это с такой быстротой, которая граничила с чудом и которая свидетельствовала о ловкости, совершенно несовместимой с честностью.
Но разве ее поцелуи не были искренними? Разве она не разделила его чувства с такой горячностью, которая не допускала и мысли об обмане? Она не притворялась, когда задыхалась в его объятиях, охваченная неодолимым желанием любви, вся трепещущая, вне себя от упоения и блаженства. Она не обманывала его в тот час, когда он слышал, как билось ее сердце, он чувствовал, как страстно ее руки сжимали его, а поцелуи горели и замирали на ее устах. Ей не было никакой необходимости отдаваться ему с таким пылом, если бы ее не увлекало собственное желание… Как же тогда сопоставить это коварство с той искренностью? Почему обходилась она с ним как с врагом в ту самую минуту, когда тешила его как самого дорогого любовника? Когда она причиняла ему зло, не подчинялась ли она какому-нибудь постороннему преступному влиянию? А когда она являлась любящей, не следовала ли она влечению своего сердца? Ему хотелось бы оправдать ее от всех подозрений, которые тяготели над ней, но было ли это возможно?
