Жорж Онэ - Таинственная женщина
– А торги на бирже сегодня прошли лучше.
– Ну, не очень-то!.. – проворчал Барадье.
Водворилось еще более тяжелое молчание, однако дядя, который обладал чисто лотарингским терпением, продолжал:
– Я получил от Карде письмо, он сообщает, что новые здания выстроены уже до второго этажа. Страховое общество хорошо заплатило. В итоге все устраивается как нельзя лучше.
– А что, рабочие успокоились? – спросила мадам Барадье.
– Бедняги! Они жалеют о том, что сделали. Но во всем виноваты зачинщики!
– А произведен ли расчет, насколько нужно увеличить помещение для новой паровой машины? – спросил Барадье, который забывал о скверном расположении духа, как только заговаривали о фабрике.
– Отец, – вмешался Марсель, – я прошу тебя отложить пока этот проект… Может так случиться, что придется изменить систему двигательной силы на фабрике… Нужно лишь немного потерпеть.
– Опять ты со своими бреднями! Опять какое-нибудь сумасбродное изобретение!
– Нет, – горячо возразил Марсель, – это не бредни! Хороши бредни, нечего сказать! А что, если все удастся? Дорогая Женевьева, это упрочит тогда славу вашего покойного отца, и, я уверен, оно будет носить его имя.
– Так ты этим занимаешься последний месяц?
– Два последних года, отец. Мы вместе с генералом работали именно над применением регулируемой взрывной силы его пороха – понимаете, регулируемой, в этом все дело. Мы уже были близки к цели, когда он погиб. Но у меня остались все чертежи, планы и расчеты, сделанные нами. Затем я продолжал дело один.
– И полагаешь, что достиг успеха? Чего же ты достиг?
– Замены угля, керосина и даже электричества как источников силы.
– О-о! – воскликнул Барадье. – И чем же ты заменишь уголь, керосин, электричество?
– Это, дорогой отец, я тебе скажу вечером того дня, когда будет подана заявка на патент во всех странах света.
– Когда же ты подашь свою заявку?
– Да хоть завтра, если только ты сегодня предоставишь в мое распоряжение необходимые для этого сорок тысяч франков.
– Я дам их тебе! – вскрикнул с жаром дядя Граф. – Я тебе верю.
– Но кто вам сказал, что я отказываюсь дать эту сумму? – возразил Барадье. – Я готов это сделать хотя бы для того, чтобы почтить память Тремона.
– В таком случае я гарантирую, отец, что ты еще никогда не вкладывал деньги под столь высокие проценты, – радостно сказал Марсель. – Это открытие произведет переворот в промышленности!
– Ведь изобретение этой машины, – сказал Барадье после короткой паузы, – связано с открытием Тремоном его взрывчатого вещества? Но ведь секрет состава этого вещества украден?
На лице Марселя появилась грустная улыбка.
– Да, отец, его украли… И это большое несчастье, потому что генерал хотел подарить этот чудный порох Франции, он обеспечил бы на много лет превосходство нашей армии над всеми прочими европейскими армиями. Но теперь преимущества ни у кого не будет, потому что завтра же я сообщу военному министру формулу пороха Тремона. Другое дело – порох для промышленных целей. У меня могли украсть его формулу, даже, возможно, попробовали его изготовить, но я глубоко убежден, что способ его применения никем еще не найден.
– Значит, тут есть какой-то секрет?
– Да, секрет, который я открыл, работая с генералом Тремоном, притом чисто случайно. В том-то и состоит удивительное свойство этого пороха, что в обычных условиях он производит чрезвычайно сильное действие, взрываясь просто от трения, – одним словом, является чрезвычайно опасным, а будучи употреблен по нашему методу, делается вполне послушным.
Все сидели, в умиленном молчании раздумывая о грандиозности проекта и о злосчастной судьбе его автора. Наконец Барадье прервал молчание:
– Завтра же ты получишь деньги. И, если осуществится хоть сотая доля того, что ты сказал, Женевьева будет богата, а Тремон знаменит!
– Что же касается Общества по производству взрывчатых веществ, – вставил Граф, – то я думаю, что оно у нас в руках.
XIII
Пять месяцев прошло с тех пор, как Марсель дал слово отцу прервать всякие отношения со своими бравыми друзьями, перестать вести праздное существование, не ходить в клуб и приняться за работу, чтобы заставить всех забыть свои прежние шалости. Он до щепетильности точно исполнял свои обещания и жил уединенно в Аре, лишь изредка показываясь в Париже. Работал он с таким усердием, что результаты его трудов поражали воображение. Министр после беседы с Марселем выразился в присутствии Барадье с таким жаром о молодом ученом, что отец почувствовал себя совсем обезоруженным. Все наложенные на Марселя запреты, которым тот столь терпеливо подчинялся, были сняты, и двадцатишестилетний красавец не без наслаждения вернулся к своим прежним привычкам.
Вернувшись в клуб, он был принят с распростертыми объятиями всеми своими товарищами, и старыми, и молодыми.
– Что с вами стало? Вас, дорогой, больше совсем не видно. Вы уезжали куда-нибудь? Может быть, вы все время сидели около этой маленькой Машен? Или предавались размышлениям, сидя на пище святого Антонио? Говорите же, наконец, что с вами произошло?
На этот град вопросов Марсель любезно ответил, что он действительно был в путешествии, но без маленькой Машен, которая, хоть и очень мила, однако все-таки не стоит того, что приходилось на нее тратить…
– А разве существуют такие, которые стоят того, что на них тратишь? – заметил меланхоличным тоном толстяк Стопуло, который больше всех терпел неудачи в любовных приключениях и чаще других бывал обманут.
Марсель прибавил, что он также много размышлял об изменчивости судьбы и азартных играх и пришел к тому заключению, что в баккара нет никаких шансов выигрывать. Поэтому он твердо решил отныне играть только в коммерческие игры, так как в них по крайней мере то, что проигрываешь, выигрывают партнеры.
– Сколько раз в жизни приходилось мне слышать подобные рассуждения, – сказал барон де Вержен, старый камергер времен Империи. – А задержитесь вы на четверть часа у стола, где играют в баккара, и вы не устоите!
– Пойдемте, я вам сейчас докажу справедливость своих слов на деле.
Они прошли в большой зал. Под высоким потолком носились целые клубы табачного дыма, образуя сизый туман. С каждой стороны этой обширной комнаты находилось по зеленому столу, возле них толпились угрюмые понтеры, между тем как банкомет с большим вниманием раздавал карты.
– Вот как! У вас теперь играют в баккара уже на двух столах? – заметил Марсель.
– Да, это нововведение. На одном столе ставка полагается не менее луидора, а на другом – десять франков, так что, когда понтер проиграет за большим столом, он может испытать счастье за маленьким, а если там выиграет, то вправе возвратиться опять к большому столу для того, чтобы вновь проиграть выигранное.
