Рекс Стаут - Черная гора (сборник)
По палубе рыскал фоторепортер. Он уже отщелкал раз десять единственную важную персону на борту, дирижера оркестра, и теперь выискивал, чего бы еще снять такого любопытного для публики. В конце концов он подкатил к блондиночке и предложил попозировать для него. Она не стала кобениться, но упорно отказывалась сесть на планшир и приподнять край юбки. И мне подумалось, что настаивать на этом не стоило. С ногами у нее был полный порядок, так что причина заключалась в чем-то другом.
Солнце весело припекало. Мы уже миновали Бэттери и вползали в устье реки, а я все думал о том, что сейчас самое время позвонить Кремеру. Вдруг этот бабуин пожелает прислушаться к голосу разума? Уж очень обидно будет, если в последнюю минуту что-то испортит наши планы. Например, Зов решит, что у него в Нью-Йорке есть более приятная компания, чем мы.
Я уже решил спуститься в каюту и попытаться в последний раз уломать Вульфа, когда сзади послышался его голос. Я обернулся. Он выглядел спокойным и даже довольным. Посмотрев по сторонам, он кому-то кивнул. Я вытянул шею, взглянул поверх голов пассажиров, которые как сумасшедшие махали руками, и увидел Зова, стоявшего с тремя другими стюардами возле трапа.
– Приемлемо, – произнес Вульф.
– Угу, – кивнул я. – Пока.
И вдруг над палубой разнесся вопль:
– Ниро Вульф!
Я подскочил как ужаленный. Кричал фоторепортер, который уже проталкивался к нам, расплывшись до ушей и расталкивая пассажиров.
– Мистер Вульф! Одну секундочку, – заворковал он, наводя аппарат на моего босса.
Возможно, в том, что случилось дальше, виноват я. Если бы взгляд мой не был направлен на Зова, а рука не скользнула под полу пиджака, плосконосый, быть может, промедлил бы достаточно, чтобы Вульф успел укрыться за чем-нибудь.
А так Зов колебаться не стал. Он был скор. Проворней стрелка я не видывал. Не успел я нащупать рукоятку «марли», как он уже спустил курок. Вульф шагнул в его сторону и упал. Я выхватил револьвер, но стрелять не смог, потому что остальные стюарды всей гурьбой навалились на Зова.
Перепрыгнув через Вульфа, я устремился к ним на подмогу, но Зова уже надежно скрутили, а один из стюардов завладел его пистолетом. Я повернулся посмотреть на Вульфа и увидел, что он приподнялся, опираясь на локоть. Вокруг сгрудились зеваки, которые оживленно обсуждали случившееся.
– Лежите и не шевелитесь, – велел я Вульфу. – Куда вас ранило?
– В ногу. В левую ногу.
Я присел на корточки. В левой брючине, дюймах в десяти над коленом зияло отверстие. Даже не знаю, как мне удалось сдержать смех. Должно быть, я испугался присутствия фотографа.
– Возможно, задета кость, – объявил я. – Что я вам говорил?
– Его поймали?
– Да.
– А пистолет?
– В надежных руках.
– Это тот самый «люгер»?
– Да.
– Приемлемо. Весьма. Найди телефон и позвони мистеру Кремеру.
Вульф распростерся на спине и закрыл глаза. Чертов упрямец.
Приглашение к убийству
Перевод Н. А. Вуля
Глава первая
С иголочки одетый человечек был вне себя. Он явно оскорбился.
– Нет, сэр, – возразил он, – вы ошибаетесь, полагая, что речь идет, как вы изволили выразиться, о грязных семейных дрязгах. На мой взгляд, я имею законное право быть в курсе, когда речь идет о судьбе состояния, нажитого моим отцом. Разве не так?
Весом человечек и вполовину не дотягивал до Ниро Вульфа, а потому буквально утопал в красном кожаном кресле, стоявшем в двух шагах от стола моего босса. Сам Вульф уютно устроился на гигантском троне за своим столом. На потенциального клиента, мистера Германа Льювента, кочевавшего между Парижем и Нью-Йорком, он смотрел волком.
Что касается меня, то я сидел за своим столом, вооруженный ручкой и блокнотом, и старался сохранять непроницаемый вид. На дворе была пятница, и я уже успел назначить свидание на уик-энд. Если дело, с которым явился Льювент, окажется срочным и мы за него возьмемся, на выходных можно смело ставить крест.
Вульфа терзали противоречивые чувства, как, собственно, и всегда, когда обращались за его профессиональными услугами. Он ненавидел работать, но при этом любил сладко есть и пить, а это стоило денег. Содержание облицованного бурым песчаником особняка на Западной Тридцать пятой улице, в котором Вульф жил и работал, а также оранжереи на крыше обходилось недешево.
Между тем единственным источником доходов для Вульфа служил частный сыск. Вот и теперь на краешке его стола покоилась небольшая пачка денег, перехваченная резинкой. Герман Льювент, пристроивший пачку на стол, утверждал, что в ней тысяча долларов.
И тем не менее Вульф, который люто ненавидел работу и которого раздирали противоречивые чувства, требовательно поинтересовался:
– Откуда у вас такое право?
Льювент был миниатюрен во всем: худенький, низенький, с малюсенькими ручками и ножками, мелкими, под стать всему облику, чертами лица, крошечным ротиком, практически не оставлявшим места для губ. Он уже вступил в тот возраст, когда плоть усыхает и кожа покрывается морщинами.
И все-таки у меня не поворачивался язык назвать его плюгавой размазней. Когда живые серые глазки встречались с моими, он смотрел прямо, не отводил взгляд. Становилось ясно, что ему известны ответы на многие вопросы и, даже не зная ответа, он способен высказать весьма правдоподобные догадки.
Он был по-прежнему обижен на Вульфа, но сдерживал себя.
– Меня привело к вам дело весьма деликатного свойства, в котором мне могли бы помочь вы вместе с мистером Гудвином. Поэтому я приготовился терпеть вашу грубость. Я вправе затевать расследование, поскольку именно мой отец сколотил это состояние. Он занимался горным делом, в основном добычей медной руды. Матери я лишился в раннем детстве. Приличным манерам не научен. Вести себя не умею, и учиться этому мне уже поздно. Несколько месяцев назад я содержал трех любовниц: в Париже, в Тулузе и в Риме. И одна из них попыталась меня отравить.
Я внимательно на него посмотрел и решил не верить ни единому его слову. Он просто не создан для таких подвигов.
– Бурная жизнь уже не по мне, – продолжил наш гость. – Я слишком стар для нее. Но чего я только не творил, когда был молод! Отец этого не одобрял и в итоге отказался меня видеть. Однако голодать не дал. По правде говоря, старик был весьма щедр. Но когда он умер двадцать лет назад – мне тогда было тридцать шесть, – то оставил все моей сестре Берил с условием входить в мои нужды. Так она и поступала, пока не скончалась год назад. В отличие от меня, сестра от рождения знала, как себя вести. Я был за границей, когда ее не стало. Б́ольшую часть времени я живу именно там… Но, разумеется, я приехал на ее похороны.
