Дэвид Маркум - Записки Шерлока Холмса (сборник)
– Холмс, – пробормотал я, – надо было всех предупредить. Ваше извращенное чувство юмора однажды доведет до беды. Пожалуй, вам стоит еще раз извиниться перед мэтрон[25].
Я пересек комнату, жестом велев констеблям увести Марго с глаз долой. Они не хотели подчиняться, потому мне пришлось тихо повторить им то, что сказал Холмс. По-видимому, откровение шокировало констеблей, затем они разозлились, а Марго снова заерзала, пытаясь высвободиться.
Через пару минут с досмотром было покончено. Я вернулся к Холмсу.
– Вы были правы, – сообщил я. – Марго – мужчина.
– Вот уж воистину «самая непривлекательная женщина», – хохотнул он.
На следующий день мы с Холмсом навестили Джонсона на новом месте работы и рассказали о событиях предшествующей ночи и о том, что Марго более не побеспокоит его семью. После тюремного заключения контрабандистку депортируют. Холмс уже отправил короткую анонимную телеграмму французским хозяевам Марго, которая гарантировала, что она – точнее, он – больше никогда не вернется в Англию.
Холмс решил раскрыть Джонсону правду о том, какого на самом деле пола Марго. Поразмыслив немного, Джонсон заявил, что вообще-то не удивлен. Холмс поведал, что «Марго» давно уже щеголяет в дамском платье, и во Франции это ни для кого не секрет. Однако, очевидно, никто из молодчиков, работавших в конторе миссис Трапп, об этом не знал. Позднее, когда мы с Холмсом нанесли визит миссис Трапп и ее дочери, мой друг предпочел не раскрывать тайну Марго, а передал лишь детали плана контрабандистов, которые были неизвестны владелице конторы.
Великий детектив заверил миссис Трапп, что против нее не будут выдвинуты обвинения, поскольку она оказалась втянутой в цепочку контрабанды не по своей воле. Когда женщина узнала, что освободилась от французских преступников, она испытала явное облегчение, но при этом показалась мне слегка смущенной из-за всего случившегося. Хотя мы с Холмсом советовали ей возродить компанию, миссис Трапп сомневалась и отвечала весьма уклончиво. Позднее я узнал, что они с дочерью покинули Лондон, не вернувшись к прежней деятельности. Что с ними стало, я не в курсе.
Выйдя от мисс Трапп, мы с Холмсом остановились на крыльце, чтобы раскрыть зонтики. Я был прав прошлой ночью – погода действительно изменилась.
– Я вчера говорил серьезно, – буркнул я. – У вас порой извращенное чувство юмора.
– Да, Уотсон, вы правы. Зато меткое.
Я представил, как Марго ведут в мужскую камеру, а она – вернее, он – ругается на чем свет стоит и извивается, и вынужден был согласиться:
– Да уж. Воистину самая непривлекательная женщина.
Дело о пропаже недостающего звена
Сидя напротив меня в маленьком коттедже в Суссексе, где мы жили вот уже несколько лет, Холмс спросил:
– Что вы знаете о сэре Уильяме Ослере?
Я намеренно не делал никаких попыток взять в руки телеграмму, которую увидел за несколько мгновений до этого вопроса: Холмс сам даст ее мне, когда захочет, чтобы я ее прочитал.
– Это американский врач и учитель, – ответил я. – Ему чуть за шестьдесят; кажется, он немногим старше меня. Приехал в Англию шесть или семь лет назад, чтобы читать лекции в Оксфорде. До этого он несколько лет преподавал медицину в Соединенных Штатах и был главным поборником идеи отправлять студентов-медиков в больницы в качестве младшего врачебного персонала, чтобы учиться на практике, так сказать.
– Довольно исчерпывающая характеристика, – кивнул Холмс. – Однако некоторые из приведенных вами фактов, – и он показал на одну из своих записных книжек, раскрытых на столе возле меня, – не верны. Например, он канадец по рождению, а не американец. Сегодня у меня была возможность просмотреть мои вырезки, когда я получил эту телеграмму.
Я взглянул на ряды альбомов для вырезок, которые тщательным образом хранились годами, сколько я себя помню. Даже сейчас, в 1912-м, когда Холмс б́ольшую часть своего времени проводил, колеся по Штатам под видом американца ирландского происхождения с криминальными наклонностями, он пытался пополнять свои данные, если ему удавалось вернуться домой и недолго побыть самим собой.
Если за последние годы я сумел создать у моих читателей впечатление, будто сразу после преждевременного выхода на покой мистер Шерлок Холмс растворился в сельском покое, то это означает, что мне удалось выполнить задуманное. Именно к этому я и стремился. В 1903 году, в возрасте всего сорока девяти лет, прославленный детектив неожиданно объявил о своем плане покинуть Лондон и уехать в Суссекс, чтобы разводить там пчел. Когда первое удивление прошло, я понял, чт́о побудило его к такому решению. Передо мной была поставлена цель известить общественность о намерениях моего друга с помощью рассказа, который надлежало опубликовать на страницах журнала «Стрэнд». Там же я должен был дать понять, что Холмс снимает прежний свой запрет на вынос своих расследований на суд общественного мнения. Майкрофт Холмс помог распространить весть о том, что Шерлок отошел от дел, по всей Англии и за ее пределы.
Нужно ли говорить, что гений дедукции не собирался тихо уходить со сцены, он лишь хотел, чтобы все остальные так думали. За последние несколько лет на сломе веков его деятельность по заданиям Майкрофта Холмса все больше и больше затрагивала вопросы национальной безопасности. С каждым раскрытым делом Майкрофт все сильнее давил на брата, чтобы тот бросил свои частные консультации и все свое внимание уделял поручениям, в исполнении которых так нуждался Майкрофт.
Наконец в октябре 1903 года события, которые мы тут не станем упоминать, подтолкнули Холмса к выводу о том, что столь тщательно избегаемые им перемены теперь стали жизненной необходимостью. К моему великому удивлению, через несколько недель он действительно переехал в долины Суссекса, в маленький коттедж на берегу моря, и даже убедил миссис Хадсон присоединиться к нему, на что она согласилась с превеликим удовольствием, поскольку б́ольшую часть своей жизни провела, дыша ядовитым лондонским смогом.
Однако, вопреки всеобщему мнению, Холмс не отказался от комнат на Бейкер-стрит. Миссис Хадсон не стала расторгать с ним договор об аренде, а знаменитый сыщик продолжал платить за гостиную, свою спальню на первом и мою спальню и кладовую на втором этаже этого почти девяностолетнего здания. У меня нет ни малейших сомнений в том, что за ту сумму, которую он выплатил миссис Хадсон за аренду, Холмс легко мог приобрести весь этот дом. Но заключенный когда-то договор устраивал обе стороны, и они решили его не менять. Миссис Хадсон получила источник дополнительного дохода, а мой друг – базу для проведения расследований, когда он был вынужден бывать в Лондоне.
