Леонид Шифман - Побег на Альфу Центавра (сборник)
– Очевидно так. Но что за странная метка. Может, Ламберт сделал ее специально? – предложила я свою версию, впрочем, сама я в нее не верила.
– Может, и так, если картину таки писал именно он, – тоже не слишком уверенно согласилась Николь.
– Но если это написано не Ламбертом, то непонятно вдвойне! – заметила я, – человек тщательно изготовил потрясающе точную подделку, которую не смогли разоблачить даже профессиональные эксперты, и тут же допустил такую оплошность! А форма? У него квадрат со сторонами, параллельными раме, случайно получился? А если и не случайно, то какой в этом всем смысл?
– Во всей этой истории вообще со смыслом туговато, тебе не кажется? – задала не требующий ответа вопрос моя американская подруга.
– Трудно с этим не согласиться. Но, как я понимаю, господин Горвиц собирается проверить две другие картины. Остается подождать результатов его экспертизы. О его возможностях я знаю. Однажды самой пришлось к нему обращаться. Впрочем, это была экспертиза документа.
– Да, будем ждать, – согласилась Николь.
На этом наш разговор закончился, но я никак не могла выбросить из головы эту странность. Я понимала, что этот крохотный квадратик играет очень важную роль во всем деле о картинах художника Ламберта. Возможно, и в разгадке тайны его смерти. И как Горвиц его заметил? Скорее всего, он стал внимательно рассматривать именно ту картину, которую Лорьен отказался продать. Интуитивно он понимал, что это неспроста. Объяснения, которые предлагал владелец картины, его не убедили, впрочем, они никого не могли бы убедить, особенно, если уже было подозрение, что с этими картинами что-то не так. Патрик Горвиц опытный эксперт-криминалист, он стал рассматривать все полотно, не как художественное произведение, а как объект экспертизы. Да, пожалуй, именно в этом дело. Все остальные видели предмет, в целом. Эксперты-искусствоведы действовали привычными методами, не отделяя эти картины от других. У них не было повода искать какие-то особенности именно этих полотен, да еще и в определенных местах. Перед Горвицем стояла задача более узкая, он был ограничен всего тремя картинами, а Лорьен сузил эту проблему до одной «Надежды».
Глава 4. ВЕРСИЯ
После выходных, которые мы провели в офисе возле компьютера – сроки сдачи проекта стремительно приближались, – Патрик появился без предупреждения. Вид у него был слегка озабоченный.
– Знаешь, Генри, плакали наши денежки, – смысл этой фразы был далеко не оптимистическим, но по Горвицу нельзя было сказать, что он очень огорчен, скорее возбужден.
– В чем дело, Патрик? Картины сгорели? – спокойно спросил мой шеф.
– Картины не сгорели, но я уже не рад, что позволил втянуть себя в эту затею, – и опять мне показалось, что высказанное сожаление, скорее заключено в смысле слов, чем в чувствах произнесшего эти слова эксперта.
– Да не томи, говори, что случилось, – сказал Генри именно то, что от него ожидалось.
– У них у всех есть изъян, более того, тот же изъян, того же размера и на том же самом месте. Серый, а на темном фоне он черный, квадратик присутствует и в «Ожидании», и в «Боли».
Мы с Генри молчали, пытаясь осознать, что стоит за этими таинственными квадратиками.
– Может это какой-нибудь масонский символ? – спросил, наконец, Генри. – Или намек на квадрат Палевича?
– Малевича, – поправил друга Патрик. – Я думал об этом, но мне не удалось найти такой символ. Кроме того, если в «Надежде» он на виду, то различить его в других картинах на глаз невозможно: черный квадратик находится на очень темном фоне. Мне потребовалось серьезно потрудиться, чтобы обнаружить их.
– Я бы на твоем месте начал экспертизу с того, что проверил: нет ли этих квадратиков на наших картинах.
– Что-то я не припомню, чтобы ты давал мне такой совет раньше.
– Просто не подумал, что ты нуждаешься в советах. Ладно, это была шутка. Лучше давай подумаем, что все это значит.
– Может это знак, чтобы отличить подлинник от подделки? – предположила я.
– Да, истории известны такие случаи, но зачем, скажите, дорогая Николь, ставить такую метку на видном месте, как это проделано в «Надежде»?
– Уговорили, – вынуждена была признать я.
– Но не могу не думать о том, что здесь присутствует некая закономерность, – задумчиво произнес Патрик.
– Очень важно, что ты это сказал, – так же задумчиво ответил ему Генри.
– Если бы метка существовала только в «Надежде», можно было решить, что это досадная случайность. Хотя квадратик очень маленький, профессиональный художник должен был обратить на него внимание, тем более, что для его удаления было достаточно одного мазка. Но Джозеф Ламберт его не сделал. К тому же, три картины, а это уже цикл. Как будто сбой программы.
– Цикл... Сбой программы, говоришь... – Генри начал качать головой с максимальной амплитудой. Я знала, что ключ от загадки уже в его руках, и с нетерпением ждала, что он скажет.
– Я что-нибудь не то сказал? – спросил Патрик, но не был удостоен ответа. Генри ушел в себя. Я сделала Патрику знак помолчать.
Игра в молчанку закончилась через несколько минут поражением Генри.
– Пожалуй, эта версия не противоречива. Темный квадрат на том же месте на трех разных картинах, может, и вправду является ничем иным, как ошибкой программы.
– Какой еще программы, Генри? Это я так, образно выразился. – удивился Горвиц.
– Есть же станки с программным управлением, почему бы не представить себе такой станок, где вместо фрезы действует кисть? Управляет таким станком, разумеется, программа. Программу пишут программисты, а им, как известно, свойственно ошибаться. Вот эта программа в силу некоей ошибки закрашивает небольшое квадратное поле более темной краской на каждой картине. Что скажешь, Патрик?
– Я ничего не слышал о таких приспособлениях, но почему бы и нет? Если их еще не существует, то их следовало бы придумать. Поле деятельности для них бы нашлось. Но это, я полагаю, должно быть сверхточное и недешевое устройство, к тому же написать такую программу, вероятно, необычайно сложно.
– Что касается программы, то ты, конечно, прав, – задумчиво произнес Горвиц, -тут надо создать специальный язык программирования. Несомненно, это трудная задача, но интересная. А, главное, вполне реальная. А вот что ты скажешь по поводу версии?
– Разумеется, эта версия объясняет природу возникновения темного квадрата. Интересно, выходит, Малевич как бы предвосхитил наступление компьютерной эры....
– Скорее он предвосхитил закат искусства, – вставила я.
– Я с удовольствием с вами поспорю на эту тему, но как-нибудь в другой раз. А сейчас я, наверно, пойду, – вздохнул Патрик Горвиц.
