Гай Бутби - Тайна доктора Николя (сборник)
Я уверен, что он останется здесь до тех пор, пока мы его не побеспокоим. Если вы непременно хотите, то я его, конечно, прогоню отсюда, хотя не знаю, может ли он стать еще несчастнее. Теперь съезжу в Денвер, отдохну немного от всяческих лишений — поем хорошенько, высплюсь на мягкой постели, потом заберу вещи и начну опять травить папу Фуллера, то бишь Уилсона».
«Денвер, 19 июня
Здесь о нем все жалеют, надеются, что в Мексике ему будет хорошо. Вообще он пользуется искренним и всеобщим сочувствием. Мне, признаюсь, тоже его жаль. На моем месте и вы бы его пожалели. Да, я знаю, вы скажете, что если бы я был на вашем месте и носил в своем сердце такие же воспоминания о нем… Будь по-вашему, сегодня вечером вернусь в Сильвер-Галч…»
«Денвер, 20 июня
Прости нас Бог, матушка, мы преследуем совсем не того человека! Я всю ночь не спал! Теперь жду не дождусь утреннего поезда.
Вообразите, что этот Джейкоб Фуллер — двоюродный брат нашего! Как мы не подумали, что последний неминуемо должен был изменить имя после своего варварского поступка с вами! Денверский Фуллер на четыре года моложе нашего. Он сюда приехал в 1879 году молодым вдовцом двадцати одного года от роду — значит, еще за год до вашего замужества. Вчера я говорил с его близкими друзьями, знающими его со дня приезда. Я ничего им не сказал, но немедленно уезжаю, с тем чтобы вернуть его в Денвер и вознаградить за все потери. Устрою пир на весь мир. „Мальчишество“, — скажете вы. Ну так что же! Я ведь и есть мальчишка, это моя привилегия. Кстати, больше таким мальчиком не буду».
«Сильвер-Галч, 3 июля
Матушка, он исчез, не оставив никаких следов! Даже запах его улетучился. Я слег от потрясения и сегодня впервые встал с постели. Не будь я мальчиком — легче бы переносил удары судьбы… Все думают, что он уехал на запад. Часа через три сажусь в вагон. Сам еще не знаю, куда поеду, но сидеть на месте не могу.
Уж конечно, он переоделся и изменил имя, так что теперь я могу объездить хоть весь земной шар и не найти его. Я, признаюсь, этого и ожидаю. Вот как судьба-то нами играет, мама, — теперь я превращаюсь в Вечного Жида! А мы готовили эту роль для другого — потеха, право!
Подумайте, с какими затруднениями я должен встретиться! А ведь если бы можно было поместить объявление в газетах, так все бы уладилось. Я измучился, придумывая такую форму объявления, которая его бы не испугала: „Если джентльмен, купивший недавно рудники в Мексике и продавший таковые в Денвере, пришлет свой адрес (кому, мама?), то ему объяснят, что все прошлое было ошибкой, попросят у него прощения и вознаградят за все потери“. Но ведь он подумает, что это ловушка! Всякий бы так подумал. Может быть, прибавить: „Теперь стало известно, что он не тот, которого искали, а лишь однофамилец“ — будет ли этого достаточно? В Денвере, однако, все поймут, о ком идет речь, вспомнят об ассигнациях и скажут: „Зачем же он убежал, если знал, что ищут не его? Это как-то подозрительно“.
Между тем если я его не найду, то он разорится и погибнет от одного беспокойства. Вы умнее и опытнее меня — скажите, что делать? У меня есть одна ниточка, самая маленькая: я знаю его почерк. Если он где-нибудь напишет свое имя — хотя бы фальшивое — и не очень изменит руку, то я его найду».
«Сан-Франциско, 28 июня, 1898 г.
Вы уже знаете, как тщательно я обыскал все штаты от Колорадо до Тихого океана, как я чуть было его не поймал. Ну, а вчера опять случилось то же самое. Я напал на улице на его свежий след и дошел по нему до дешевенькой гостиницы, но оказалось, что он только что из нее выехал, прожив десять дней. Значит, я ошибся направлением! Собака бы этого не сделала, а я лишь чутьем похож на собаку, по глупости же — настоящий человек.
В гостинице мне сказали, что этот постоялец отправился путешествовать, адреса не оставил и не сообщил, куда едет, мало того — он испугался, когда услышал этот вопрос. Багажа с ним не было — только маленький чемодан. Пришел и ушел он пешком. „Скупой старичок — не великая потеря для гостиницы“. Старичок! Воображаю, как он состарился! Понимаю также, почему он не задерживается долго на одном месте. Подписывается он все тем же именем „Джеймс Уокер“, под которым я чуть было не поймал его девять месяцев тому назад. Не любит, должно быть, менять имена. Почерк также не подделывает — я сразу его узнал.
Выслушав все подробности о нем, я бросился опять по следу, назад и пришел… к пристани! Вообрази, мама, дым парохода, на котором он уехал, еще виднелся вдали! Если бы я сразу пошел по следу в надлежащем направлении, то поспел бы на этот пароход или догнал бы его в прибрежных водах. Но теперь я по крайней мере знаю, куда он отправился, — в Мельбурн».
«Хоп-Кэнон, Калифорния, 3 октября, 1900 г.
Вы действительно имеете право жаловаться: по одному письму в год — слишком мало. Но о чем же писать, когда всюду меня ждут только неудачи? Самому тошно смотреть на свет божий!
Я вам писал — как давно это было, — что уже не застал его в Мельбурне и несколько месяцев гонялся за ним по всей Австралии. Затем мы перебрались в Индию; я почти увидел его в Бомбее, оттуда по его следам отправился в Бароду, Роял-Пинди, Лукнов, Лахор, Аллахабад, Калькутту, Мадрас — одним словом, всюду. Неделя за неделей, месяц за месяцем, по пыли и грязи, постоянно я шел следом за ним, иногда очень близко, и таким образом вплоть да Цейлона. А оттуда… но, все равно, не стоит перечислять.
В конце концов, побывали мы с ним в Калифорнии, поехали в Мексику и затем опять вернулись в Калифорнию. С первого января и по сей день я охочусь за ним по всему штату. Почти уверен, что он где-то неподалеку от Хоп-Кэнона. Я следил за ним на протяжении тридцати миль отсюда, а затем потерял след. Должно быть, он сошел с поезда где-нибудь в необычном месте.
Теперь я отдыхаю, время от времени пытаясь отыскать потерянный след. Я ведь страшно устал, мама, и временами совсем теряю силы. Но здешние рудокопы — славные ребята, и общение с ними сильно меня поддерживает. Живу здесь уже целый месяц вместе с неким Самми Хильером, двадцатипятилетним малым и единственным сыном у матери, подобно мне. Он страшно ее любит и пишет ей каждую неделю (это уж не совсем на меня похоже, хотя я люблю тебя не меньше). Застенчивый юноша, пороху не выдумает, но всеми любим. Весел, добр, деликатен, успокоительно действует на нервы, прекрасный товарищ. Хотел бы я, чтобы „Джеймс Уокер“ имел такого сына. Он ведь любил общество, да и сам был похож по характеру на моего Самми, когда жил в Денвере. Как подумаю, что это я испортил ему жизнь!
