Гай Бутби - Тайна доктора Николя (сборник)
Сердце у Хильера лучше, чем у меня, да и у кого бы то ни было в здешнем поселке, потому что лишь он один дружен с Флинтом Бакнером, черной кошкой нашей общины. Зная историю Флинта, Самми говорит, что горе сделало последнего таким, каков он есть, и что нужно быть к нему снисходительным. Между тем только очень щедрое сердце может быть способно на такую снисходительность, если все слухи о характере Флинта справедливы. Одной этой черты достаточно для того, чтобы дать вам верное понятие о моем милом Самми. Однажды он сказал мне: „Флинт — мой родственник и только со мной вполне откровенен. Я удивляюсь, как он жив до сих пор, хотя гораздо моложе, чем кажется. Более несчастного человека свет не создавал. Давным-давно он утратил свой душевный мир и с тех пор не знает, что такое спокойствие. Часто говорит, что не прочь даже оказаться в аду, лишь бы избавиться от земных мук“».
IV
Настоящий джентльмен никогда не скажет голой правды в присутствии дам.
Теплое раннее утро в первых числах октября. Сирень и ивы, позолоченные осенним солнцем, — как волшебные мостики, перекинутые чадолюбивой природой для бескрылых существ. Лиственницы и гранатник высоко кверху простирают свои ветви. Дурманящий запах бесчисленного количества разнообразных цветов переполняет воздух. Далеко на совершенно чистом небе рисуется силуэт одинокого ястреба, точно заснувшего, раскинув свои крылья. Тихо и ясно, мир божий царит на земле.
Время — октябрь 1900 года, место — Хоп-Кэнон, серебряный рудник в долине Эсмеральды, очень высоко лежащее, уединенное, недавно образовавшееся поселеньице. Обыватели надеются найти тут богатую руду, но пока дела идут так себе; через год или два вопрос этот окончательно будет решен. Состав населения — человек двести рудокопов, одна белая женщина с ребенком, несколько китайцев, занимающихся стиркой белья, пять скво — индейских женщин и с дюжину бродячих индейцев в измятых пробковых шлемах, костюмах из кроличьих шкур и с оловянными ожерельями на шее. Мельниц еще нет, так же как нет ни церкви, ни газеты. Поселок существует всего два года, прославиться еще не успел и мало кому известен.
По обоим берегам заросшего камышом ручья стенами поднимаются горы в три тысячи футов высотой, а вдоль этих берегов змеится поселок — ряды без всякого порядка разбросанных хижин и шалашей, которых солнце касается только раз в день при своем прохождении через меридиан. Поселок тянется мили на две, но хижины стоят на удалении одна от другой. Таверна представляет собой единственный дом, поскольку лишь она построена из рубленых бревен. Она занимает центральное положение и по вечерам служит местом сбора для всех обывателей. Они там пьют, играют в карты, в домино и даже в бильярд, хотя сукно все изорвано и склеено пластырем; киями служат простые палки, шары расколоты, трещат, когда катятся, и останавливаются вдруг, а не постепенно. Игра на таком бильярде доведена до первобытной простоты — человек, с одного удара положивший шар в лузу, считается выигравшим и имеет право даром выпить кружку пива или рюмку водки.
Шалаш Флинта Бакнера был самым крайним на южном конце поселка, а его рудный участок находился с противоположной стороны, северной. Флинт ни с кем почти не сближался; люди, пробовавшие познакомиться с ним, скоро раскаивались в этом намерении и отставали. Биографии его никто хорошенько не знал, и многие сомневались в том, что даже Самми она известна. Сам Хильер, впрочем, говорил, что ничего не знает, особенно когда его спрашивали малознакомые люди. Флинт делил жилище с англичанином, вялым юношей лет шестнадцати, с которым обращался весьма грубо как наедине, так и на публике. Фетлок Джонс, так звали этого юношу, рассказывал, что встретился с Флинтом на работах и, не имея ни роду, ни племени, ни состояния, ни опытности, предпочел работать на Бакнера из-за жалования, состоявшего из ветчины с бобами. Больше он ничего сообщить не мог.
С месяц уже прожил Фетлок на таком рабском положении, однако его внешняя вялость и апатия скрывали медленно разгорающееся пламя гнева за обиды и унижения, которым подвергал его хозяин. Подобные этому юноше люди особенно страдают от таких обид, гораздо больше, чем люди мужественные, способные вспылить, дать сдачи и тем уменьшить свое душевное напряжение. Добродушнейшие из обывателей поселка решили принять участие в судьбе Фетлока и попробовали переманить его от Бакнера, но мальчик боялся и думать об этом. Пат Райли долго его урезонивал: «Да бросьте вы этого проклятого скрягу, переходите ко мне и ничего не бойтесь: я с ним справлюсь».
Мальчик со слезами на глазах благодарил сердобольного рудокопа, но отказывался, говоря, что «не смеет рискнуть». Он боялся, что Флинт поймает его как-нибудь ночью, и тогда… «О, мистер Райли, я уж и теперь дрожу при одной мысли об этом!» Другие предлагали: «Да бегите вы от него. Мы вас спрячем и переправим куда-нибудь на морское побережье». Но все эти предложения были отклонены. Мальчик опасался, что Флинт его поймает и приведет назад из одного только самодурства.
В конце концов все отступились от уговоров, а между тем бедствия мальчика стали невыносимы. Если бы кто-то мог подсмотреть, как он проводит свободное время, тот понял бы причину его выносливости. Бедняга спал в маленьком шалашике рядом с хижиной Флинта и там ночами напролет разжигал в себе ненависть к последнему и придумывал средства извести его так, чтобы самому не попасться. Эти думы были единственной отрадой в его беспросветной жизни, а часы — единственным временем в течение суток, которого он едва мог дождаться.
Сначала он подумал об отравлении. Но нет, это не годилось — следователь докопается, откуда появился яд и кто его добывал. Затем ему пришло в голову застрелить Флинта сзади, когда тот, по обыкновению, будет возвращаться ночью домой, но кто-нибудь может услышать выстрел и захватить убийцу на месте преступления. Не лучше ли зарезать тирана сонного? Но если Флинт не сразу умрет, так от него уже не убежишь. Одним словом, как ни прикидывал несчастный Фетлок, ни одно средство не годилось, потому что каждое из них заключало в себе элемент случайности, возможности попасться, риска, а на риск мальчик способен не был.
Зато он был терпелив, феноменально терпелив. «Спешить некуда, — думал он, — тот же случай может явиться на помощь. Стоит лишь подождать, а до тех пор терпеть и стыд, и боль, и нужду». Да, должен же он когда-нибудь дождаться случая совершить убийство, не оставив никаких следов, ни малейшей завязки для следователя, а тогда… О, тогда! Ради одной этой минуты стоит жить и терпеть! Пока же следует поддерживать свою репутацию пугливого, нерешительного мальчишки и никому никогда не жаловаться на притеснения.
