Лео Брюс - Дело для трех детективов
Он ещё говорил, когда заметил, что лорд Саймон позволил пеплу от сигары упасть на жакет. Без колебаний Баттерфилд извлёк из своего кармана большую платяную щётку и смахнул пепел на пол.
— Это, en tout cas[60], — сказал месье Пико, рассматривая бумагу на просвет, — было средством шантажа.
— Похоже на то, — зевнул лорд Саймон. — Ладно, я собираюсь немного поспать. Вероятно, завтра придётся проделать большой путь.
— Правда? Зачем? — спросил я радостно, внося свой вклад в сегодняшний допрос.
— Чтобы взглянуть, что представляет собой этот Сидни Сьюелл, — ответил он.
— Вы считаете, что для этого нужно ехать далеко? — поинтересовался я, поскольку у меня уже были свои собственные идеи относительно этого субъекта.
— Весьма вероятно. Ну ладно, спокойной ночи всем. — Он вышел, сопровождаемый на почтительном расстоянии Баттерфилдом.
— И мне также, вероятно, придётся некоторое время отсутствовать, — заметил месье Пико.
Мне это начало нравиться:
— Вы тоже? И куда же направитесь вы, месье Пико?
— Я, mon ami[61]? Кто знает? Возможно, в Мортон Скоун, чтобы посмотреть, действительно ли этот флаг всё ещё, как это называется, наполовину приспущен.
Он довольно улыбнулся своей фразе. Из холла я услышал, как лорд Саймон предложил подвести его до деревни, на что тот согласился.
— Вы не думали, — пробормотал отец Смит, — как это странно, что мистер Райдер вообразил себя именно королевой Викторией? Я скорее бы предположил, что это была Елизавета. Поскольку, когда мужчина считает себя королевой, можно скорее ожидать, что он выберет королеву, которая вела себя как мужчина.
Я проигнорировал эту очевидную неуместность и повернулся к Уильямсу.
— Как вы думаете? — спросил я устало. — Мы движемся вперёд?
— Уж я-то точно нет. И иногда задаюсь вопросом, движется ли кто-нибудь вообще. Если бы мы только знали хоть что-то наверняка! Если бы был хотя бы один свидетель, на слово которого можно было бы абсолютно положиться. Но что происходит? Слуги оказывается тюремными пташками, Стрикленд по уши в долгах, у Райдера было не в порядке с головой, да и сейчас не очень, Столл — вымогатель, а что касается Норриса, наш приятель — писатель-невротик, и я не доверял бы ему ни на грамм. И о чём тут думать?
— Мы можем положиться лишь на то, что видели собственными глазами.
— То есть, Мэри Терстон лежала убитой в запертой комнате, из которой никто не мог убежать через окно, потому что для этого не было времени, и никаким другим путём, потому что не было никакого другого пути.
— Тем не менее, время и место — это инструменты убийцы, — сказал отец Смит, — конечно, если он — умный убийца.
Я вновь проигнорировал его.
— У нас нет фактов, от которых можно оттолкнуться. Если бы мы только знали, кто вынул электрическую лампочку, мы бы двинулись вперёд.
— Вы так думаете? — прощебетал отец Смит. — Если было совершено преступление по отношению к свету, отсюда не следует, что оно обязательно прольёт свет на убийство.
— Да уж! — воскликнул я, поскольку всё это уже начало меня раздражать. Я заметил, что сержант Биф возится со своим большим блокнотом. Он нейтрально кашлянул.
— Теперь, когда эти джентльмены-любители наконец ушли, — сказал он, — мне бы хотелось задать один-два вопроса.
Уильямс любезно улыбнулся:
— В самом деле, Биф? И кого вам хотелось бы спросить?
— Вас, сэр. И этого джентльмена, — он указал на меня.
— Тогда вперёд, — скомандовал Уильямс, — только помните, что уже почти полночь.
— Ну, сэр, это не я заставил вас сидеть до этого часа, рассуждая о приспущенных флагах, пасынках и Бог знает о чём ещё, не имеющем никакого отношения к убийству. Мне пришлось ждать, чтобы задать свои вопросы. Прежде всего, — он облизнул карандаш, — прежде всего, как я понимаю, вчера вечером перед обедом вы говорили о загадочных убийствах. Вы, случайно, не помните, кто именно начал этот разговор?
— Боюсь, что нет. А вы, Таунсенд?
Хотя я и считал это пустой тратой времени, но приложил все усилия, чтобы вспомнить, однако тщетно.
— Нет. Не могу. А в чём дело? Это действительно важно?
— Очень важно, — торжественно произнёс Биф, — действительно очень важно.
— Совершенно не могу понять, каким боком, — настаивал я, поскольку у меня была мысль, что Биф, желая укрепить свои позиции в наших глазах, задавал вопросы только потому, что так делали другие.
— Тем не менее, это так. А теперь, другая вещь. Сколько времени, по-вашему, продолжалось это щебетанье?
— Слушайте, Биф. Что за «щебетанье»? — спросил Уильямс.
— Ну между миссис Терстон и Феллоусом, конечно.
Уильямс встал.
— Послушайте, Биф. Лучшее, что мы можем сделать, — это забыть об этом. Мы не хотим, чтобы это обсуждалось в каждом пабе в деревне. Скорее всего, ничего и не было. Миссис Терстон была очень мягкосердечной и иногда легкомысленной леди. Но тут не было ничего, чтобы дать пищу местным сплетникам.
— Я не имею привычки, — сказал Биф с неуклюжим достоинством, — обсуждать подобные дела в деревне. Просто оказалось так, что для моего расследования я должен это знать.
— Боюсь, ничем не могу вам помочь, — отрезал Уильямс. — Я уже сказал, что ничего там не было.
— Да нет же, было, — сказал Биф с несколько большей горячностью. — Как насчёт этого письма? Это не было всего лишь дружелюбием.
— Это письмо? Да это может быть всё что угодно. Возможно, написано годы назад. Возможно, мужу.
— Ну, так или иначе, Столл смог с его помощью на неё поднажать. Значит, было нечто большее, чем просто невинная переписка.
Уильямс повернулся ко мне.
— Я считаю отвратительным, что все эти мерзкие вещи вытаскиваются в подобных случаях на всеобщее обозрение. Прежде всего, виноват Плимсолл. Скажите, Таунсенд, вы знали Мэри Терстон. Вы подтвердите, если я скажу, что она была хорошей женщиной, и что подобные вещи были ей чужды?
— Конечно, подтвержу.
— Что я хотел бы знать, — продолжил сержант, — это имел ли доктор хоть какие-то подозрения о том, что носилось в воздухе.
Уильямс окончательно рассердился.
— Биф, — сказал он, — вы пользуетесь своим положением, чтобы попытаться найти мерзость, которой не существует. Я, конечно, буду жаловаться на это начальнику полиции. Возмутительно, что человеку вашего типа позволено появляться здесь и усугублять трагедию своими собственными грязными домыслами. Раз и навсегда я заявляю вам, что, кто бы ни убил Мэри Терстон и из каких мотивов, в её жизни не было ничего компрометирующего, что могло стать причиной этому. Я знал её и её мужа много лет, и они были приличными, честными, преданными друг другу людьми, чего вы, наверное, никогда не сможете понять. А теперь, пожалуйста, не говорите больше ничего об этом.
