Ипполит Рапгоф - Тайны японского двора
В силу своего устава часть чейтов вращалась в разных слоях общества, занимая в армии, во флоте и среди чиновников разных учреждений подчас довольно видные места. Это, однако, не мешало им безусловно подчиняться своему бонзе, которого они называли Чей-И.
Они также признавали шесть парамитов буддизма: милостыню, обеты, терпение, усердие, созерцание и мудрость.
Но ко всему этому они добавили седьмой парамит — безусловное послушание.
Монастырь чейтов помещался в глубине страны на южном побережье Желтого моря, где в подземелье находились огромные кумирни и кельи монахов. Близ Токио также находилась кумирня, около берегов Сумидагавы.
Они собирались в своих подземельях лишь в экстренных случаях.
Проникнуть в их таинства было очень трудно, так как они себя ограждали разными мерами предосторожности. Посвященные давали клятву служить бескорыстно, подчиняясь Чей-И беспрекословно.
XXI. Подземелье чейтов
По улицам Токио в одиннадцать часов вечера движение замечается только на главных европейских улицах. Все остальные части города погружены в безмятежный сон.
Лишь изредка попадаются запоздавшие обыватели с бумажными фонарями, пробирающиеся в свои отдаленные от центра домики.
Домики японцев, с их картонными стенами, беспорядочно разбросаны по окраинам столицы и покрывают, как бисером, те конусовидные горки, которыми окаймлен левый берег реки Сумидагавы.
Сегодня эти маленькие, узкие улицы необычайно оживились.
Со всех концов Токио жители в самых разнородных и причудливых одеяниях устремлялись к серой скале старого токийского кладбища.
Кладбище было расположено по горе и разделялось на три уступа.
В разных местах. кладбища виднелись разноцветные огоньки.
То были ревностные исполнители религиозных обрядов — «шин-тоисты», которые в этот день, в день поминовения предков, несли на могилы вино «саки», рис и нечто вроде пирожного, именуемое «той».
Они верили, что перед восходом солнца из Нирваны является на землю усопший и насыщается этими яствами и питиями.
Хитроумные сторожа кладбища обыкновенно перед зарей сливали вино в особые кувшины, унося их домой.
Погода стояла прекрасная: южная ночь, яркая луна, мириады звезд, вдали непроницаемая тьма окружающего пейзажа, отражение небесных светил в реке Сумидагава, придавали всей картине волшебный оттенок.
Мимо кладбища то и дело мелькали тени людей, направлявшихся к серой скале, на южной стороне которой имеется маленький портик, ведущий в таинственное подземелье секты чейтов.
Войдя сквозь узкий проход в каменную, из неровных глыб вырубленную лестницу, ведущую в кумирню, толпа чейтов остановилась.
Два японца спросили пароль.
— Семь, — ответили пришедшие.
Это слово «семь» означало слово седьмой парамит: безусловное послушание.
По правую сторону обширного подземелья, отведенного величавой фигуре Будды, стоял большой стол для приема жертвоприношений.
Каждый входящий, неся жертвы натурой и деньгами, берет в руки маленький деревянный молот и ударяет им по бронзовой доске жертвенника («тонга»), дабы обратить внимание бога на его жертвоприношение. Затем он садится на циновку, которой устлана вся кумирня, и отвешивает земные поклоны.
Окончив свои молитвы, каждый принесший жертву, наклоняясь по направлению к Будде, вновь ударяет в жертвенник, но только один раз, как бы на прощанье.
Затем молящиеся мало-помалу удаляются в глубь подземелья, освещенного висячими бумажными фонарями.
В подземелье духота. Копоть свечей и горящих маслянок, разные духи и благовония, которые так любят японцы, действуют одуряющим образом.
Около часа ночи в этом подземелье собралось несколько сот лиц, когда пронесся легкий шепот.
— Чей-И, — говорили молящиеся.
В подземелье вошел мужчина лет пятидесяти в облачении бонзы.
За ним показался магараджа Ташицзу.
В подземелье водворилась мертвая тишина.
Молящиеся в соседней кумирне гурьбой бросились вслед за бонзой в большое подземелье.
— Садитесь! — сказал Чей-И, встав вместе с магараджей в середине обширного пространства.
Все поспешили исполнить приказание главы секты.
— Мы сегодня пришли сюда по очень важному случаю. Около меня стоит наш покровитель, могущественный магараджа Ташицзу, — начал Чей-И. — Его дочь подверглась поруганию белого, нашего врага, убившего потомка великих микадо Коматсу. Кровь потомка великого микадо воззвала к Будде, и я должен избрать семь чейтов, на которых возложу обет мщения. Кто они? — закончил бонза.
Все, как один человек, встали.
— Сядьте! — промолвил Чей-И.
Когда приказание было исполнено, Чей-И снова обратился к чей-там.
— Кто из вас знаком с морским делом — встаньте тут!
Человек семьдесят встали на указанное место.
— Кто из вас уже был исполнителем жертвоприношения?
Снова выделились около двадцати человек.
— Слушайте! Среди нас имеется предатель, — снова начал Чей-И.
— Вот он!.. Душить его!..
Несколько десятков рук приподняли кричавшего что есть мочи сутуловатого малайца. Он был моментально втиснут в нишу, закрытую циновкой.
Раздался глухой, короткий крик, заглушенный хрип — и снова водворилась мертвая тишина.
— Бросьте жребий. Нам нужно избрать семь моряков.
Произошло маленькое смятение. Всем хотелось исполнить приказание главы секты.
Наконец семь человек молча стали перед Чей-И.
— Помолимся, чтобы Будда благословил успех нашего начинания,
— сказал Чей-И, направляясь в кумирню.
Слушатели встали и направились вслед за Чей-И и магараджей и уселись по ту сторону кумирни, отделенной жертвенником и рядом маленьких богов от места, где происходит служба.
XXII. Прибытие префекта
Было ровно одиннадцать часов, когда к отелю японского посольства подъехал экипаж префекта.
Префект был в штатском платье.
По толпе прошла молва.
— C'est lui (это он), — говорили, указывая на префекта.
— Господа, посторонитесь. К чему вы тут собрались! В кумирню вас все равно не пустят, а между тем, вы тормозите движение по улице.
Публика недоумевающе переглянулась. Префект слышал в толпе какие-то возгласы. Но, не обращая на них внимания, прошел к подъезду отеля, где его уже встречали открытые двери.
— Простите, господин префект, что побеспокоил вас, — встретил его маркиз, — но исключительные события побудили меня обратиться к вашему содействию.
— Мне все известно, — ответил префект, — и я уже распорядился охранить имущество покойного; что же касается комнаты принцессы, то не считаю себя в праве тронуть ее вещи, так как она, по-видимому, жива и во всякое время может вернуться в гостиницу.
