Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей
— А он открыт, открылся в половине десятого.
— Так чего же мы пьём это пойло?
— Кофе стимулирует мозг.
Но Морс погрузился в изучение расписания поездов Паддингтон — Оксфорд, которое Льюис принёс ему от портье, и кивал собственным мыслям, заметив, что поезд из Паддингтона в 13.30 прибывает в Оксфорд в 14.57, как и утверждал Кемп. Значит, если Кемп по какой-то причине задержался дольше, чем предполагал… значительно дольше, чем предполагал… Да, любопытно! Поезд, в который сел Стрэттон, как он сказал, должен был отправиться от Паддингтона в 16.20, прибыть в Дидкот в 17.10 и в Оксфорд — в 17.29. Несколько секунд Морс смотрел на огромные ионические колонны Эшмолеана, высившегося по другую сторону улицы… Во сколько Кемп уехал с Паддингтонского вокзала? Ибо он должен был уехать оттуда после того, как позвонил в «Рэндольф», что задерживается.
А что, если?..
— Знаете, сэр, я сидел и думал про телефонный звонок. Что, если…
Морс с улыбкой глянул на своею сержанта:
— Большие головы у нас с тобой, Льюис!
— Вы и вправду думаете, что, возможно, звонил не Кемп?
— Да, я так думаю. И это даёт нам совершенно новый подход к проблеме времени, правильно? Ты же знаешь, даже если Макс страшно захочет, от него не будет слишком много проку, когда он думает, что не может. И совершенно правильно. Он учёный. Но если мы сможем сузить временные рамки или, скорее, расширить…
На какое-то время он ушёл в свои мысли. Потом, резко отодвинув от себя недопитый кофе, встал и отдал Льюису приказание:
— Иди и найди мне Ашендена. Я буду в баре.
— А вот и мы! — произнёс Джон Ашенден.
Это было двадцатью минутами позже, и Морс решил (настоял), что его временный штаб должен быть перенесён из салона «Ланкастер» в более постоянное место, а именно в боковой зал «Чаптерс-бара». В течение нескольких минут он дотошно допрашивал Ашендена о телефонном разговоре с Кемпом и попросил его изложить всё в письменном виде, как можно подробнее, насколько он помнит содержание. А теперь Ашенден сидел, откинувшись в кресле, скрестив длинные ноги, и, чуть прищурившись, наблюдал за тем, как Морс, взяв у него листок, принялся читать восстановленный разговор:
К. Я задерживаюсь на Паддингтоне, Джон.
А. Да вы что? Что случилось?
К. Опоздал на поезд, но сяду на поезд в 13.30 и буду с вами в четверть четвёртого, самое позднее. Извините, что подвёл вас. Очень жаль, да ещё пропустил хорошее шерри и ленч. Ради Бога, извините, извините, извините, Джон!
А. Ну, что вы, на этом мир не кончается, во всяком случае, не совсем! Я сделаю всё возможное, чтобы сгладить это, и, конечно, поставлю вашу группу в известность. Проблема в том, что я изменил время на без четверти три.
К. Я страшный зануда, это я знаю.
А. Бывает хуже. Заказать вам такси со станции?
К. А стоит ли?
А. Отыграем десять минут.
К. Ладно. Буду к трём.
А. Я позвоню в службу такси, если у вокзала не окажется машины.
К. Большое спасибо.
А. Постарайтесь не пропустить следующий!
К. Не беспокойтесь. Да, прежде чем повешу трубку, не могу ли я перекинуться парой слов с Седриком, если он рядом?
А. Он здесь. Сейчас позову, не вешайте трубку!
— Довольно неплохо пишете, — одобрил Морс, прочитав листочек во второй раз и не сделав ни одного замечания по поводу грамматических ляпсусов. — Вы должны попробовать сочинять книги, только не ленитесь.
— Излагать факты, инспектор, — это не книги писать. Можете спросить эту проныру Роско, если не верите мне! Она сидела рядом с телефоном, а она ничего не пропускает.
Морс улыбнулся этому простенькому трюку оппонента. Но при этом чувствовал, что те несколько минут, что прошли после того, как Ашенден закончил разговор с Кемпом, вполне могут оказаться самыми важными в цепи событий, которые в конечном итоге закончились убийством. Он продолжал задавать вопросы Ашендену:
— Значит, вы крикнули мистеру Даунсу, чтобы он подошёл к телефону?
— Я подошёл к мистеру Даунсу.
— Но он не захотел разговаривать с доктором Кемпом?
— Этого я не знаю. У него барахлил слуховой аппарат. То и дело начинал свистеть.
— А он не может слышать без него?
— Не знаю. Возможно, нет. Я помню, слышно было очень плохо, приходилось крепко прижимать трубку.
Морс посмотрел на Льюиса, у того чуть-чуть самодовольно приподнялись брови.
— А вы не могли только думать, что это доктор Кемп, сэр? — продолжал Морс.
Но Ашенден решительно покачал головой:
— Нет! Я на девяносто девять процентов уверен, что это был он.
— А Шейла, миссис Уильямс, она разговаривала с ним тогда?
— Да. Но вы очень точно выразились, инспектор. Она говорила с ним. Но когда она заговорила, он повесил трубку. Так что он практически не разговаривал с ней, во всяком случае, так она сказала мне.
— О!
— Пока что у нас есть только его слова об этом, — проговорил Льюис после того, как Ашенден удалился, — Как мы с вами говорили, сэр, если это не был Кемп, тогда у нас имелись бы совсем другие временные рамки, правильно? Целая куча алиби, которые не стоят ни гроша.
Морс задумчиво кивнул:
— Да, согласен. Если Кемп был уже мёртв в половине первого…
— А ведь был ещё кто-то, кто слышал его, сэр.
— Неужели?
— Женщина на коммутаторе, которая приняла звонок.
— Она не узнала бы его голос, Льюис! Каждый день у неё тысячи звонков…
— Да если бы у неё была хотя бы сотня, можно было бы сказать, что она трудится, как пчёлка, сэр!
— Давай её сюда!
Селия Фримен оказалась куда полезнее, чем даже могли желать Морс с Льюисом. Особенно Морс. Потому что, едва он начал смотреть на вещи под совершенно другим углом, едва ему стало казаться, что он видит просвет в облаках, до сих пор скрывавших солнечные лучи, как телефонистка с коммутатора не оставила камня на камне от каких-либо надежд на продвижение вперёд, причём такое решительное, достаточно ей было только просто сказать, что она очень хорошо знает Теодора Кемпа. Прежде чем перебраться через улицу в «Рэндольф», она пять с лишним лет проработала в Эшмолеане, причём последнее время фактически работала на доктора Кемпа, впрочем, как и на других сотрудников музея. Больше того, доктор Кемп написал ей рекомендацию, которую потребовали на новом месте работы.
— Ну конечно же, инспектор! Звонил доктор Кемп, прошу вас, поверьте мне! Он ещё спросил: «Селия? Это вы?» — или что-то в этом роде.
