Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей
Ох!
Стрэттон встал с кровати и прошёл в ванную. Он макал свою страдающую голову в умывальник, наполненный холодной водой, когда услышал громкий стук в дверь. Через несколько секунд он впустил в номер главного инспектора Морса и сержанта Льюиса.
Первый из них сразу же распознал симптомы гигантского похмелья и незамедлительно оказал первую помощь, вынув из кармана две таблетки «Алка-Зельцер», которые, по-видимому, были непременным предметом его экипировки.
И Стрэттон почти мгновенно заговорил, и остановить его было невозможно.
Наверное, они посчитали его таким бесчувственным — взял и убежал, да ещё на следующий день после… Но он увидел рекламный плакат выставки «Оксфордская почта», открытой в Дидкоте, и не смог устоять. Он поехал на выставку и обошёл все локомотивные депо, сказал Эдди Стрэттон, и долго с любовью разглядывал старые паровозы. Там он видел школьников и людей средних лет, которые тщательно записывали в блокноты цифры, номера и устройство колёс. («Все они были абсолютно в своём уме, инспектор!») А потом он с трепетом увидел подлинный «Летающий шотландец». («Всю жизнь мечтал об этом!») Он пробыл там дольше, чем рассчитывал, и, когда наконец оторвался от «Корнуоллской ривьеры» и «Торби-экспресса» и вернулся на станцию Дидкот-Парквей, то было уже пять часов, и он сел в поезд на Оксфорд, а приехав туда, э… немного посидел в станционном буфете. Оттуда тронулся пешком к «Рэндольфу», но по дороге почувствовал, что просто не может видеть физиономии своих сверх меры внимательных к нему соотечественников, взял и зашёл в паб, а там выпил пинты две пива.
— Пабы были открыты, так вы говорите, мистер Стрэттон? — спросил Льюис.
Но ответил ему Морс:
— Если хочешь, Льюис, то могу назвать тебе вместе с адресами три паба, которые открыты весь день. Пожалуйста, продолжайте, мистер Стрэттон.
Так вот, около половины седьмого он зашёл в ресторан на Сент-Джилсе, «Брауне», съел недурной стейк с бутылкой красного, в половине девятого вышел из ресторана и пошёл к «Рэндольфу» и у самого Тейлориана встретил миссис Шейлу Уильямс, она направлялась к стоянке такси. Они постояли, поговорили, оба были немного навеселе, и она пригласила его к себе в северный Оксфорд на последний стакан на сон грядущий.
Вот и всё.
Американец, крепкого телосложения, с грубыми чертами лица, говорил непринуждённо и просто. Наблюдая за ним и слушая его, Морс подумал, что с удовольствием посидел бы с этим человеком за кружкой пива. Тем не менее Морс считал, что всегда неплохо задать несколько вопросов, не вытекающих из хода беседы. Так он и сделал на этот раз.
— Говорите, вы выпили на вокзале в Оксфорде?
— Да.
— На какой это было платформе?
— Хм, на той же стороне, к какой подошёл поезд, клянусь!
— И у них продавали алкогольные напитки?
— Да, конечно! Я взял банку, нет, две. Дорого, скажу вам, ужасно.
Льюис нахмурился и поднял брови, потом посмотрел на шефа:
— Боюсь, что-то не то, сэр. Мистер Стрэттон не мог получить пива на Оксфордском вокзале, во всяком случае, вчера. Там вчера висело большое объявление «Напитков нет» или что-то в этом роде по поводу модернизации.
— В связи с модернизацией, Льюис.
— Представления не имею, что есть разница.
— Ну и не нужно. Просто скажи «из-за», и ты всегда скажешь правильно.
— Короче, как я сказал, буфет был закрыт.
— Интересный момент! — заметил Морс, внезапно поворачиваясь к Стрэттону, который чувствовал себя явно не в своей тарелке. — Значит, если вы не оставались на станции между половиной шестого и половиной седьмого, так где же вы были, сэр?
Стрэттон глубоко вздохнул, и видно было, что он задумался над положением, в котором очутился. Затем он ещё раз вздохнул и, разжав кулаки, сконфуженно развёл руками.
— Ваш сержант прав, инспектор. Я спросил чего-нибудь выпить, всё равно чего. Но, как он говорит, они всё там переделывают. Но я всё-таки там остался. И оставался там минут тридцать, а может, и больше. Купил «Геральд трибюн» и читал, сидя на красном стуле, которые там стоят.
— Не холодновато было, а?
Стрэттон промолчал.
— Там был кто-то, кого вам не хотелось бы встретить? — предположил Морс.
— Да нет, мне не хотелось уходить со станции. Может быть, мне… э… было как-то не по себе, не хотелось встретить кого-нибудь, кто… кто ждёт автобуса или такси.
— В поезде вы заметили кого-то из вашей группы, это вы хотите сказать? Кого-то, кто оказался сидящим напротив вас в купе, когда вы сели в поезд в Дидкоте?
Стрэттон кивнул:
— Он не садился в Дидкоте. Наверное, ехал от Рединга, как мне кажется…
— Или Паддингтона, — тихо добавил Морс.
— Да, от Паддингтона.
Морс посмотрел на Льюиса. Паддингтон начинал вырисовываться несколько существеннее, во всяком случае сделался крупнее: на Паддингтоне стоял Кемп, когда звонил накануне днём в «Рэндольф». Не будет в таком случае натяжкой предположить, что Стрэттон видел Кемпа — около пяти часов, так он сказал?
— Вы понимаете, что должны назвать мне его? — мягко произнёс Морс.
— Это был Фил Олдрич, — тихо ответил Стрэттон, растерянно пытаясь перехватить взгляды полицейских, так, словно он совершил предательство.
Уф!
— Позвольте, сэр, задать вам ещё один вопрос. Вы что-нибудь выигрываете от смерти жены?
— Надеюсь, что да, — почти со злобой выдохнул Стрэттон, — Видите ли, я сейчас сижу на мели и, сказать вам по правде, совершенно не отказался бы от каких-нибудь страховых, которые могли бы мне подкинуть.
— Вы честный человек, мистер Стрэттон!
— Не всегда, инспектор!
Морс улыбнулся про себя и пошёл к двери, Стрэттон вслед ему сказал:
— Могу ли я попросить вас об одолжении?
— Давайте!
— Не оставили бы вы мне ещё парочку этих «Алка-Зельцеров»?
Глава тридцатая
В нашу эру, когда мир висит на волоске или когда неверно понятое слово может вызвать такое же бедствие, как внезапный бездумный акт, точная коммуникация приобретает, как никогда, огромную важность.
Джеймс Турбер. Фонари и копьяВеликолепные напольные часы пробили три четверти часа (10.45), когда Морс с Льюисом сидели рядышком на диванчике в салоне «Ланкастер». И пили кофе.
— Что-то многовато у нас подозреваемых, вам не кажется, сэр?
— М-м-м. А тебе не кажется, что у нас многовато фактов и очень мало анализа? Ну ладно, как только откроется бар, я буду в порядке.
— А он открыт, открылся в половине десятого.
