Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей
Что-то шевельнулось в голове Морса, и он постарался протянуть разговор:
— Похоже, вы очень любите жену, сэр?
— Больше всего на свете. Вас это удивляет?
— И ради неё вы пойдёте на всё, на всё, только бы сохранить её?
Ответ прозвучал неожиданно резко и очень странно, но не похоже было, чтобы он смутил Даунса:
— Да! Конечно.
— В том числе на убийство Кемпа?
На другом конце провода не раздалось ни маниакального смеха, ни жалких протестов, ни угрозы адвокатом. Даунс произнёс просто и без обиняков:
— О да, в том числе и на это, инспектор.
На миг Морс даже растерялся и закончил бы разговор, быстро закруглившись, только не успел, потому что Даунс ещё не договорил до конца:
— Это Шейла… Я знаю, кто видел меня вчера днём. И нисколько не виню её за то, что она рассказала вам. Если произошло убийство, мы все обязаны сообщить обо всём, что может иметь отношение к делу, какой бы это ни казалось мелочью. Так что могу сообщить вам тоже сразу. Когда я проезжал вдоль Сент-Джилса вчера после обеда, то обогнал одного из членов группы, шагавшего в сторону северного Оксфорда. Вы хотите знать, кто это был, инспектор?
Глава двадцать седьмая
Весьма грустно сознавать, что многие низкие, грязные подозрения оказываются небезосновательными.
Эдгар Уотсон Хау.Размышления о здравом смысле Насколько видел Льюис, беседу Морса с туристами нельзя было бы отнести к самым впечатляющим действиям шефа. Он сообщил слушателям о смерти — просто «смерти» — доктора Кемпа, объяснил, что в интересах установления… э… общей картины необходимо, чтобы все заполнили небольшой вопросник (который им раздадут), подписали его и поставили дату, а потом вручили сержанту Льюису, что отъезд автобуса будет отложен, возможно, где-то до конца дня, обед любезно организован администрацией «Рэндольфа», что мистер Седрик Даунс вызвался утром устроить для них что-нибудь, примерно от 10.45 до 12.15, что (как считает Морс) активность — лучшее лекарство от превратностей судьбы и он надеется, что вся группа воспользуется любезным предложением мистера Даунса, а если они попытаются вспомнить события предыдущего дня, то не придёт ли им на память что-нибудь, пусть даже на первый взгляд несущественное, но необычное, удивительное, несвойственное кому-нибудь или чему-нибудь — видите ли, именно такого рода вещи часто оказываются решающими для раскрытия уголовных преступлений. А здесь, как это ни печально, речь идёт более чем об одном преступлении, не только о краже драгоценностей, но и о двух убийствах: человека, который должен был подарить эти драгоценности Эшмолеану, и того, кто должен был официально принять этот подарок.
Закончив своё обращение, Морс остро почувствовал, что в косвенно высказанном им предположении содержится не просто частица истины, а наверняка сама истина: между событиями, которые с такой стремительностью разворачиваются вокруг Волверкотского Языка, должна существовать какая-то связь. Больше того, наверняка эту связь нужно искать внутри группы американских туристов плюс их лекторов и гида, именно среди них находится преступник. А через пятнадцать минут, когда были собраны все заполненные вопросники, появилась очень основательная причина предположить, что Морс может быть прав, так как трое — Эдди Стрэттон, Говард Браун и Джон Ашенден — пока не смогли дать удовлетворительного объяснения относительно того, где они лично находились в интересующий следствие промежуток времени предыдущего дня, когда первоначальные группы, а точнее — три, были несколько перестроены (после звонка Кемпа) и когда любому, хотевшему по какой-то причине отсутствовать, представилась удивительно удобная возможность сделать это. И проверить, кто, когда и что делал, оказалось бы таким же трудным делом, как провести перекличку после Дюнкерка.
Морсу же информация, собранная по крупицам из вопросников, принесла чувство удовлетворения, и, когда в 10.50 утра Седрик Даунс направился от «Рэндольфа» в сторону Саут-Парк-роуд и к университетскому музею, а с ним все (кроме мистера Эдди Стрэттона) члены группы, Морс был до некоторой степени доволен собой. Особенно интересен был тот факт, что один из двоих явно затруднившихся с заполнением пункта (в) вопросника, Говард Браун (Морс не мог понять, почему его жена не захотела прикрыть его), проставил в графе «Дата приезда» 27 октября — или, более точнее, 27 октября.
Морс помнил и о единственном человеке, не присутствовавшем на собрании, человеке, который всё ещё лежал в постели со страшной головной болью и едва притронулся к поданному в номер завтраку. Он лежал в номере 201, куда проводила его Ширли Браун, когда он ввалился, после так и необъяснённого отсутствия, в «Рэндольф» накануне вечером.
Но в данный момент самый большой интерес Морса приковывал к себе Ашенден. Ашенден! Человек, которого, по словам Седрика Даунса, он обогнал на велосипеде, человек, солгавший о Магдалене, о том, что ходил туда, человек, который, как и Говард Браун (а возможно, и Эдди Стрэттон), не сумел представить хотя бы одного свидетеля, подтвердившего бы его местонахождение в послеобеденное время предыдущего дня.
Трое. До чего же просто оказалось немедленно выявить троих подозреваемых в убийстве Теодора Кемпа!
Не слишком ли просто?
Глава двадцать восьмая
И я когда-то к магам и святым
Ходил, познанья жаждою томим,
Я им внимал, но уходил всегда
Чрез ту же дверь, как и являлся к ним.
Эдуард Фицджеральд. Рубайят Омара Хайяма (Перевод О. Румера)— Как настроение, Морс?
— Оптимистичное.
— О! — Можно было подумать, будто Макс был разочарован ответом, когда снова повернулся к своей вызывающей у других людей отвращение работе.
В это утро любой человек со стороны поразился бы контрасту между этими двумя людьми. Полноватый горбун врач, человек осторожный, но в то же время весёлый и жизнерадостный, — и Морс, заметно уставший, плохо выбритый электрической бритвой, давно уже перевалившей пик надёжности, и всё же откуда-то изнутри светящийся добрыми чувствами.
— Здесь обширная гематома, — Макс показал на левый висок Кемпа, — но главный удар, — он повернул голову на себя и ласково провёл рукой по разбитому черепу, — пришёлся сюда.
К горлу подступила горечь, Морс постарался проглотить её, врач понял его и снова натянул на голову трупа простыню.
— Немного грязновато, верно? И вытекло много крови. Тому, кто убил его, пришлось отмывать целое ведро крови.
