Лео Брюс - Дело для трех детективов
— Вы всегда устаёте как собака, если встали рано утром?
— Нет. Но вчера вечером был.
— У вас не было никакой другой причины так рано отправиться спать?
— Мне немного всё надоело. Когда в одной комнате находятся Таунсенд и викарий, это слишком.
Я, конечно, не подал вида, но про себя решил, что не позволю себе быть необъективным к Стрикленду просто потому, что тот пытался меня оскорбить.
— И всё же, хотя вы так устали, вы не легли спать?
— Мне надо было написать несколько писем.
— Они, наверное, были очень срочными.
— Да.
— Когда вы покинули свою комнату в следующий раз?
Без колебаний Стрикленд сказал:
— Когда услышал крики.
— Не раньше?
— Нет.
— Вы слышали, что Мэри Терстон легла спать?
— Не буквально.
— Вы не слышали голосов из её комнаты?
— Нет. Подо мной звучало радио.
— Вы не предполагали, что тем вечером кто-то был в её комнате?
— Конечно нет.
— Ваше окно было открыто?
— Не думаю.
Лорд Саймон мгновение смотрел прямо на Стрикленда, а затем жестом показал, что у него больше нет вопросов.
Месье Пико произнёс:
— Месье Стрикленд, у меня к вам есть только один вопрос. Это о тех ужасных криках. Может быть, вы сначала подумаете, прежде чем скажете мне. Это — маленький вопрос, но от него зависит очень много. Откуда шли эти крики?
После того, как он уже спрашивал об этом Столла, я был бы скорее удивлён, если бы такой вопрос не был задан. Хотя я и осознавал, что в этом не оригинален, однако, поскольку мои предыдущие мысли всегда оказывались позорно неверными, я не мог не испытывать удовлетворения, поняв, что маленький человечек, очевидно, зашёл в тупик.
— Откуда они шли? — повторил Стрикленд. — Конечно же, из комнаты Мэри Терстон.
— Вы в этом уверены?
— Ну, я никогда в этом и не сомневался.
— Précisément[52]. Именно на этом базируется ваша уверенность?
— Нет-нет, даже когда я только услышал эти крики, я знал, что они были из комнаты Мэри Терстон.
Месье Пико уставился на него, как будто ожидал ещё какого-то подтверждения, но, очевидно, решил позволить свидетелю уйти. Стрикленд подошёл к графину и налил себе.
— Я называю это третей степенью, — сказал он с довольно робкой усмешкой. — Просто нуждаюсь в хорошем крепком пойле.
— Да, это следствие перекрёстного допроса, — сказал Сэм Уильямс.
— Но не крестного знамения, — сказал отец Смит, просыпаясь впервые за последние три четверти часа.
Алек Норрис, который был следующим, смог рассказать совсем мало. Его комната была по другую сторону коридора, и он ничего не слышал, пока не раздались крики. После того, как он поднялся, чтобы идти спать, он никого не видел, кроме Энид, которая входила в комнату Уильямса, когда сам Норрис возвращался из ванной.
— Вы принимали ванну?
— Да, я всегда это делаю по вечерам. Потом работаю, и я нахожу, что это хорошо очищает мозг.
— Затем вы возвратились в свою комнату?
— Да. И уселся писать.
— Вы обычно одеваетесь после вечерней ванны?
— Обязательно, если собираюсь работать. — Он говорил спокойно и чётко. Все следы нервозности, которую он продемонстрировал ранее, исчезли. Его голова, напоминающая череп из кабинета анатомии, была высоко поднята, а глаза смотрели прямо на собеседника.
— Вы были первым, кто достиг двери миссис Терстон. Можете вспомнить, в какой последовательности подходили остальные?
— Думаю, да. Сначала наверх как сумасшедший примчался Терстон, за ним Уильямс и Таунсенд. Затем Стрикленд из своей комнаты, а уже потом Феллоус сверху и, возможно, через полминуты Столл — также сверху.
— Вы заметили девушку, Энид?
— Да. Но не в первые несколько минут. Я думаю, что это было уже после того, как они сломали дверь. Она вышла из комнаты Терстона бледная, как полотно. Феллоус поговорил с нею, и она побежала прямо вниз.
— У вас очень точная память, мистер Норрис.
— У меня натренированная память. Я прошёл курс пелманизма[53].
Довольно неожиданно отец Смит повернулся к нему.
— Я так понимаю, мистер Норрис, что вчера вечером вы выражали интерес к преступлению — как вы это назвали — с психологической точки зрения?
— Что-то вроде того.
— Предполагая, что эта фраза означает хоть что-нибудь, считаете ли вы это конкретное преступление интересным с психологической точки зрения?
Алек Норрис посмотрел на него, и на мгновение лицо его сделалось мрачным.
— Я не понимаю этого преступления, — сказал он наконец.
— Я тоже, — печально согласился Сэм Уильямс.
ГЛАВА 18
А теперь, наконец, — викарий, подумал я с немалым удовольствием. Ибо из всех тех, кто уже был допрошен, не было ни одного, чьи поступки или высказывания были мне столь же неприятны, как мистера Райдера. В тот вечер, когда произошло убийство, он показался мне единственным человеком, окружённым какой-то тайной. Загадочными были и его довольно гротескная внешность, и его репутация оригинала и фанатика, и его очень странный вчерашний вопрос ко мне, и самое, наконец, поразительное и необъяснимое — его коленопреклоненная фигура у кровати Мэри Терстон спустя всего лишь двадцать минут после убийства.
Конечно, я полагал, что после всей бессвязности и неопределённости детективы сумеют извлечь из этого свидетеля нечто конкретное. Без сомнения, теперь даже я начну видеть хотя бы часть того «света», который уже указывал путь месье Пико.
Войдя, викарий нервно, но всё-таки вежливо нам улыбнулся и быстро уселся. Его длинные пальцы теребили какую-то бечевку, непрерывно сплетая и расплетая «кошачью колыбельку»[54]. Мне было ясно, что он тоже чего-то боится. Райдер ожидал вопросов, словно опасаясь, что после какого-то из самых невинных может наступить крах. И ещё, полагаю, ему было трудно сконцентрироваться. Его возбуждённый ум где-то бродил, а бледные глаза были какими-то пустыми. Одно было бесспорным — этот человек страдал.
— Жаль беспокоить вас, мистер Райдер, — начал лорд Саймон. — Но мы надеемся на вашу помощь.
— Сделаю всё, что в моих силах.
— Вы знали Терстонов уже довольно долго?
— С тех пор, как они здесь поселились. Они посещали мою церковь и были настолько добры, что приглашали меня в свой дом — чаще, чем я мог принять их приглашение. Видите ли, я не мог должным образом ответить на их гостеприимство. Мой собственный дом... — Он пожал плечами, и замолчал, как если бы внезапно почувствовал, что и так сказал слишком много.
— Было ли что-нибудь в этом доме, что, как бы это сказать, обратило ваше внимание? Какие-либо события, которые взволновали вас?
