Найо Марш - Последний занавес
— О Господи, — негромко вымолвил Томас.
— Жаль, что он не добавил немного яда в стакан, где она держит зубы, — мстительно заметила Дездемона.
— Как насчет «Эллен Терри»?
— В «Терри» я собиралась поместить Дженетту.
— Милости просим ко мне в «Бернхардт», Десс, — щедро предложила Полин. — Мне будет только приятно. Поболтаем. Давай.
— Единственная проблема состоит в том, — нахмурилась Миллимент, — что, поскольку папа там держит старинную утварь времен короля Иакова, в комнате нет места для второй кровати. А в моей есть. Так что, Дездемона, если ты не против… Это «Леди Банкрофт», ну даты сама знаешь. Просторная комната, и вещи есть где разместить.
— Что ж, Милли, если ты меня вытерпишь…
— Вполне, — холодно сказала Милли.
— Но поболтать-то мы все равно сможем, — заключила Полин. — Моя комната по соседству.
3
В пятницу вечером погода переломилась, и на неровные крыши Анкретона обрушились потоки дождя. В субботу утром Трой разбудили повторяющиеся ритмичные звуки, как при игре на барабане: пинг, пинг, пинг.
Направляясь в ванную, она едва не споткнулась о таз, поставленный на лестничной площадке. В него методически падали капли, просачивающиеся сквозь большую заплату на крыше. Дождь лил весь день. Уже в три часа настолько стемнело, что рисовать далее в театрике стало невозможно, но все утро Трой проработала и, нанеся последние мазки, отошла от холста и села на стул. Она испытывала то удивительное ощущение пустоты, которое возникает, когда закончишь писать. Итак, работа сделана. Все это время дом ее пустовал. Пустовал, правда, недолго, ибо теперь, освободившись от настойчивых мыслей о работе, Трой была полностью поглощена предчувствием близкого свидания с мужем. «Послезавтра я, может быть, скажу „завтра“».[31] Анкреды со всеми своими фокусами казались сейчас чем-то нереальным. Всего лишь двухмерные фигуры, жестикулирующие на смешной в своей величественности сцене. Это ощущение будет окрашивать все ее воспоминания о двух последних днях, проведенных в Анкретоне, стирать углы, придавать оттенок фантастичности вполне заурядным событиям и заставлять сомневаться в достоверности самих этих воспоминаний, когда, по прошествии недолгого времени, она должна будет восстановить их в максимальной четкости и полноте.
Ей придется вспомнить, что сэра Генри не было видно весь день, он отдыхал перед праздничным обедом в честь своего дня рождения; что во всем огромном доме чувствовалось напряженное ожидание; что подарки были выставлены в библиотеке, этой плохо освещенной ничейной земле в восточном крыле здания; и что члены семьи частенько наведывались в эту Мекку, пристрастно изучая подарки, приготовленные другими. Сама Трой, готовясь к празднеству, сделала живой и занятный набросок Пэнти и положила его вместе с другими подарками наверху, в библиотеке. Правда, ее смущало то, что подарок может показаться в высшей степени неуместным, — Пэнти была в опале. Набросок очень понравился самой Пэнти и ее матери — и больше никому, кроме, может быть, Седрика. Седрик предпочел увидеть в нем язвительный отклик на характер ребенка, что на самом деле не имело ничего общего с действительностью.
Впоследствии Трой вспоминала также, как разглядывала привезенные с собой длинные платья и вынуждена была признать, что ни одно из них недостойно такого грандиозного события. Она вспоминала, что ощущение праздника усилилось к вечеру, когда Баркер вместе со свитой престарелых служанок подняли предпраздничную суету. Но при этом, как ей впоследствии представлялось, в самом воздухе дома было разлито чувство приближающейся кульминации, что-то должно было завершиться. Тогда Трой говорила себе: «Все это потому, что Рори возвращается. И еще я закончила трудную работу и хорошо справилась с ней». Но задним числом все это звучало неубедительно.
Трой почистила шпатель, заперла ящик с красками, запасы которых изрядно истощились за эту неделю, и в последний раз в Анкретоне вымыла кисти. Портрет был установлен на сцене, задрапированный алыми бархатными полотнами — крайне неудачное обрамление для ее работы. «Будь это весна, — думала Трой, — заказчики, наверное, обложили бы портрет гирляндами». Перед портретом до начала вечерней церемонии был опущен занавес. Ее раздражали эти алые полотна. Ей надоел проливной дождь. Ей было очень не по себе. Ужин начинался в девять, предстояло заполнить чем-то целых три часа. Прихватив с собой книгу, Трой бесцельно слонялась по комнатам и везде заставала кого-либо из Анкредов, поглощенных интимным разговором. В кабинете обнимались Фенелла и Пол, в гостиной раздраженно шептались Дездемона и Полин, у лестницы Миллимент что-то выговаривала Баркеру. Трой пошла в соседнюю с библиотекой комнату, именуемую Большим Будуаром (Малый Будуар находился наверху). Прежде чем войти, Трой остановилась у двери и прислушалась. Все тихо. Она толкнула дверь и оказалась лицом к лицу с Седриком и мисс Орринкурт. Они сидели на диване и заливались неслышным смехом.
Трой дошла почти до середины комнаты, когда они наконец ее заметили. Реакция была более чем странной: смех тут же прекратился, и они уставились на Трой. Седрик побагровел, глаза мисс Орринкурт затвердели, как кусок голубого мрамора.
— Вот те на, — ровно проговорила мисс Орринкурт. — Смотри-ка, кто пришел.
— Дражайшая мисс Аллейн, — тяжело дыша, заговорил Седрик, — прошу вас, входите. Мы тут, как два дурака, хохочем над чем только можно. И день рождения, и как все туту нас перепуталось, и так далее. Присоединяйтесь. Или вы для этого слишком величественны и серьезны? О Господи, звучит так, словно вы это не вы, а рояль, верно?
— Да нет, все в порядке, — сказала Трой. — Спасибо, с вашего разрешения, я вас оставлю. Мне надо наверх.
Она вышла и в полной тишине закрыла за собой дверь.
В зале она обнаружила совершенно удивительного пожилого господина, читающего перед камином газету. На нем был хорошо сшитый костюм, старомодный стоячий воротничок и узкий черный галстук. Осунувшееся лицо, узловатые руки, на которых явственно проступают голубые вены. Увидев Трой, он выронил газету, сорвал с носа пенсне и, издавая нечленораздельные звуки, с трудом поднялся на ноги.
— Простите, вы кого-то ждете? — осведомилась Трой.
— Спасиб, спасиб, спасиб, нет, — быстро заговорил пожилой господин. — Позвольте представиться. Не имел удовольствия… Итак, представляюсь. М-да. Рэттисбон.
— Да, да, конечно, — сказала Трой. — Я знаю, что вы должны были приехать. Добрый день. — Она назвала свое имя.
