Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
Все было готово к отъезду, назначенному на пятницу утром, и в четверг Годфри спросил, не может ли он на часок-другой взять машину. Ему хотелось до отъезда еще раз повидать Перл. Это было безумием, чистым безумием. Но он хотел снова ее повидать. Он должен ее добиться любым путем. Такого вызова ему еще никто не бросал — даже на ринге.
Итак, он поехал в Селсдон, раздумывая о том, позвонить ли ему в дверь дома номер 12 по Севеноукс-авеню и не окинет ли его злобным взглядом та иностранка, которая открыла ему дверь в прошлый раз, а может, ему лучше подождать на улице, в надежде, что Перл не усидит дома в такой шикарный вечер. Он все еще находился в нерешительности и уже дважды заворачивал на Бэджер-драйв-авеню, параллельное Севеноукс, когда вдруг, кого бы вы думали, он увидел — Перл собственной персоной, быстрой походкой идущую к своему дому.
Он медленно повел машину за ней следом. На ней было легкое летнее платье, настолько короткое, что позволяло разглядеть ее красивые ноги, в руке она несла плащ и зеленую сумочку под змеиную кожу, а ее золотистые волосы были распущены по плечам, и во время ходьбы они тяжелой волной раскачивались из стороны в сторону. Немногие женщины в коротких юбках выглядят так красиво со спины. Она выглядела прекрасно. Он сказал самому себе, спокойнее, Божок, будь поласковей, не спугни ее.
Но как тут быть поласковей, когда ловишь ее вот так неожиданно? Если он не придумает сейчас, что сказать…
И он придумал. Он сказал:
— Привет, Перл! Могу я тебя подвезти?
Да, подход, видимо, был снова не тот, он и на этот раз промахнулся, потому что она вздрогнула, словно ее кто иголкой уколол, и уставилась на него круглыми от испуга глазами: казалось, она готова бросить плащ и пуститься наутек.
— Спокойнее, — сказал он. — Я просто проезжал мимо и увидел тебя. И решил остановиться — спросить, как ты поживаешь.
Испуг в ее глазах сменился холодом. Она отвернулась и, не говоря ни слова, пошла вперед. Он последовал за нею, медленно ползя вдоль тротуара и стараясь не отставать.
— Послушай, — сказал он. — Я ведь не прокаженный и не сифилитик. Я же попросил у тебя прощения. Неужели не можешь просто постоять и поговорить?
Она продолжала идти вперед. Авеню было длинным, и, слава богу, у тротуара не стояло машин.
Он сказал:
— Я завтра уезжаю. Меня некоторое время не будет. Еду во Францию.
— Прошу вас, отстаньте, — сказала она. — Отстаньте от меня. — У нее словно перехватило дыхание.
И как раз в этот момент появилась машина и громко загудела, потому что Годфри ехал против движения. Чей-то голос крикнул: «Идиот проклятый», и машина, огибая их, проехала мимо. Годфри прибавил скорость и пронесся вперед, а потом выключил мотор, вылез из машины и вернулся назад к ней.
Она шла ему навстречу и вдруг остановилась. Солнце уже село, но было еще совсем светло и улица пустовала. Откуда-то доносился шум газонокосилки, да где-то лаяла собака, вот и все. Она снова пошла вперед, и расстояние между ними начало сокращаться. Она сделалась белее полотна. И тут она посмотрела на дом, с которым почти поравнялась, и в одно мгновение шмыгнула и открыла калитку.
— Устричка! — крикнул он. — Ради бога! — Одним прыжком он догнал ее и ухватил за локоть. Он почувствовал тепло ее руки, но она вырвалась, рукав треснул, и она бегом помчалась по дорожке и стала барабанить в дверь дома.
Друзья часто говорили Годфри, что на ринге он не умеет вовремя остановиться. Но теперь-то он сумел. Дело решил разорванный рукав. Потому что из любой заварушки можно выкрутиться, если иметь голову на плечах, но при разорванном рукаве шутки плохи. Им только стоило снять трубку, набрать номер. И тогда его песенка будет спета.
Поэтому до того, как дверь отворилась, он бросился назад к машине, завел мотор, на всей скорости повернул за угол, надеясь, что никто не заметил его номера, — в противном случае ему грозила неприятность и от леди Воспер.
Они провели в Каннах в общей сложности три недели, а что касается тренировок перед боем с Бобом Сандерсом, то он не делал ничего, решительно ничего. Половину времени Флора больная пролежала в постели, поэтому он нашел себе девочку по имени Франсуаза и, проводя таким образом время, оказался неподготовленным перед предстоящим боем из шести раундов по три минуты каждый против проворного южанина из Рединга, подающего большие надежды. И Годфри надеялся, что сумеет окончательно выкинуть Перл из головы, а его дружки из команды Роба Робинса говорили, что, хотя Сандерс и умеет боксировать, ни его левая, ни его правая не настолько уж опасны.
Приближался день матча, и у него оставалась всего неделя усиленной тренировки, но он был вполне в себе уверен — он никогда окончательно не терял формы, до такого в жизни не доходило, и он весьма энергично принялся за Сандерса. Но если его дружки по боксу считали, что у Сандерса слабый удар, они просто никогда не встречались с ним на ринге. К четвертому раунду, вместо того чтобы загнать Сандерса в угол, он сам там очутился, и старый шрам над бровью начал кровоточить, а губы вспухли и стали как у негра. Под конец победу присудили ему, что было на руку леди В., которая сидела в первом ряду и поставила на него 100 фунтов, но победа была столь неубедительной, что зрители шикали и кричали, выражая свои симпатии противнику Годфри.
На следующий день он чувствовал себя совершенно измотанным впервые с тех пор, как он дрался с Кармелом, его так разукрасили, что он проклинал себя за неосторожность и с тревогой ощупывал лицо, желая убедиться, не поможет ли легкий массаж вернуть ему прежний вид. Больше всего его бесило, что ему попортили лицо, и в какой-то мере он винил в этом леди В.: это она соблазнила его поездкой, и он недостаточно тренировался. Они несколько раз повздорили не по поводу его изувеченного лица, конечно, ссоры всегда возникали по совсем незначительной причине — но, к своему удивлению, он обнаружил, что она стерпела от него такую дерзость, за которую несколько месяцев назад выгнала бы его тут же, без недельного предупреждения, Явное свидетельство перемены: она нуждалась в нем и не могла больше этого скрывать. Они поехали на три недели в Меррик-Хауз — и нельзя сказать, чтобы против его желания, потому что он и думать не хотел о свидании с Перл, пока не придет в себя, но, когда они туда приехали, Флора снова разболелась, и он волей-неволей оказался у нее на положении сиделки.
И тем не менее он стал проникаться к ней невольным восхищением. Больная или здоровая, она все равно была славным товарищем и нуждалась в его поддержке. Он мог рассмешить ее, когда ей было вовсе не до смеха, а ему нравилось, что ее смешат его шутки. Частенько ему удавалось заставить ее поесть, когда у нее не было аппетита. Местный врач не раз, навещая ее, безнадежно качал головой, а она продолжала пить, вливая в себя спиртное, как в бочку, и дымить сигаретами, как электростанция в Баттерси; а чуть ей становилось получше, она сейчас же отправлялась в ту или иную увеселительную поездку.
