Эллери Квин - Пропавшая улика
— Почему он плачет?
— Если бы вы были мокрой, голодной и имели всего неделю от роду, миссис Хамфри, то дали бы об этом знать точно таким же образом, — ответила сестра Шервуд. — Сейчас, малыш, ты будешь сухим и чистым. Генри, включите отопление и согрейте эту бутылочку. Лучше закройте дверцу, мистер Хамфри, пока я переодену мастера Хамфри.
— Мастера Хамфри! — Сара одновременно смеялась и плакала. Ее муж, казалось, не мог отвести взгляд от маленького извивающегося тельца. — Олтон, у нас сын!
— Ты слишком возбуждена, Сара. — Олтон Хамфри выглядел довольным.
— Сестра, прошу вас, не надо вещей из этой сумки, вы слышите? Мы купили для тебя все новое, малыш! — Миссис Хамфри открыла сафьяновый саквояж. Он был полон порошков, мазей, стерильной ваты и прочих мелочей. Сестра молча достала из него пузырек детского крема и баночку талька. — Прежде всего нужно показать его педиатру в Гринвиче... Олтон!
— Да, дорогая?
— Предположим, доктор обнаружит, что он не... не такой, как нам говорили?
— Ну, Сара, ты же читала все медицинские документы.
— Но мы не знаем, кто его родители...
— Стоит ли к этому возвращаться, дорогая? — терпеливо сказал ее муж. — Я не желаю знать, кто его родители. В таких случаях знание может быть опасным. Мы обошлись без канцелярской волокиты, без огласки и, надеюсь, без неприятных последствий. Нам известно, что ребенок англосаксонского происхождения и что ни у одного из родителей нет наследственных заболеваний, слабоумия и преступных наклонностей. Разве остальное имеет значение?
— Полагаю, что нет. — Сара нервно возилась с перчатками. — Сестра, почему он не перестает плакать?
— Потерпите, — отозвалась мисс Шервуд поверх яростных воплей младенца. — Генри, молоко, я думаю, уже согрелось. — Шофер быстро передал ей бутылочку. Сестра отвинтила алюминиевый колпачок, капнула немного молока на тыльную сторону ладони, кивнула и вставила соску в ротик ребенка. Малыш тут же перестал плакать и начал энергично сосать.
Миссис Хамфри смотрела на него как завороженная.
— Поехали назад на остров, Генри, — почти весело сказал Олтон К. Хамфри.
* * *
Старик повернулся в кровати и поднял руки навстречу свету. Свет лился не с той стороны, где было окно. Странно, что-то было не так. И этот непонятный шум.
И тут он понял, что это шум прибоя, и вспомнил, где находится. Тогда он сжал веки так плотно, как только мог, чтобы не видеть чужую комнату. Это была уютная комната со старой, кое-как подобранной мебелью, соленым запахом моря и ржавой креветкой, свисающей с поблекшей водоросли на обоях. Но голубоватые водянистые линии расползались по стенам, как мысли, не приводящие никуда, и они беспокоили его.
Ночная прохлада еще сохранялась в комнате, но солнце, играя на волнах, отражалось на стенах веселыми бликами. Через два часа здесь будет душегубка.
Ричард Квин открыл глаза и несколько секунд разглядывал свои руки. Они напоминали ему руки трупа с анатомического наброска, с изношенными шнурами вен и сморщенной старческой кожей. Но жизнь в них не умерла, они еще могли постоять за себя и приносить пользу. Старик изучал шишковатые выпуклости суставов, расширенные поры, жесткие седые волоски на коже и внезапно снова закрыл глаза.
Был почти такой же ранний час, в который он привык вставать в былые дни. Тогда звонок будильника заставал его уже на ковре, делающим ежедневные пятьдесят отжиманий зимой и летом, солнечным весенним утром и серым осенним рассветом. Потом бритье и холодный душ при плотно закрытой двери ванной, чтобы не беспокоить сына. Звонок лейтенанта с докладом о ночных происшествиях и завтрак с дымящимся кофе на подносе. Сержант, ожидающий снаружи, чтобы отвезти его в Главное полицейское управление. Прослушивание по дороге полицейского радио на всякий пожарный случай, а иногда и сообщение непосредственно ему с верхнего этажа большого, украшенного золотым куполом здания на Сентр-стрит. Его кабинет... «Что нового сегодня утром? »... распоряжения... почта... ежедневный рапорт по телетайпу... девятичасовая линейка, парад бедолаг из камеры предварительного заключения...
Все это было частью жизни — даже банальные шутки и боли в голове и в сердце. Ребята делят друг с другом похвалы, и головомойки от начальства, которое приходит и уходит. Но перестановки в верхах их не трогают — пыль оседает, и все идет по-прежнему, покуда тебя не отправят на покой...
Трудно отказываться от прежних привычек. Интересно, о чем думают старые клячи, жуя траву? О скачках, которые они выигрывали и еще могли бы выигрывать, если бы им предоставили шанс?
Им на смену приходят молодые. Но сколько из тех, которые даже вдвое моложе его, способны отжиматься пятьдесят раз? Однако они работают, получают похвалы, и награды, и похороны за счет департамента, если их останавливает пуля или удар ножом...
«Они там, а я здесь...» — думал инспектор Квин.
Беки осторожно двигалась в соседней комнате. Ричард Квин знал, что это она, а не Эйб, потому что Эйб, как ньюфаундленд, был не способен передвигаться тихо. Старик достаточно долго гостил в прибрежном доме с оклеенными обоями стенами, чтобы узнать некоторые подробности семейной жизни Перлов.
Да, это Беки крадется вниз по лестнице, стараясь не разбудить мужа и гостя. Скоро из кухни донесется аромат ее крепкого кофе. Бек Перл была маленькой полногрудой женщиной, дружелюбной и хлопотливой, всегда старающейся угодить своему мужу.
Чайки на берегу громко ссорились из-за чего-то.
Инспектор Квин подумал о своей жене. Но мать Эллери умерла тридцать лет назад. Это было все равно что пытаться вспомнить лицо незнакомца, на мгновение мелькнувшее в другом конце темного коридора.
А вот и кофе...
Некоторое время старик слушал шорох прибоя, так, будто он лежал на пляже у дома.
Чем ему заняться сегодня?
* * *
В нескольких милях от дома, где нежился в кроши Ричард Квин, находился остров, соединенный с большой землей Коннектикута бетонной дамбой. Вход на дамбу преграждала каменная сторожка с деревянными украшениями, увитая плющом, с небольшой клумбой, огражденной ракушками. Деревянная табличка над дверью предупреждала:
«Остров Нер ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ Посторонним вход воспрещен»
Два сторожа в полуморской униформе сменяли друг друга на посту раз в сутки.
Шесть владельцев острова Нер делили его двести с лишним акров приблизительно на равные части. В Тогасе — городе на материке, административным районом которого являлся остров, — его насмешливо именовали «остров МиллиоНер». Шестеро миллионеров не отличались общительностью. Каждое поместье отделяла от соседних высокая и толстая каменная стена, украшенная ракушками и ощетинившаяся железными остриями. Каждый владелец имел собственную бухту для яхты и отгороженный пляж. Каждый считал дорогу, ведущую ко всем шести имениям, принадлежащей ему одному. Ежегодные собрания Ассоциации острова Нер, на которых обсуждали мелкие проблемы общины, проходили далеко не в теплой и дружелюбной обстановке. Владельцев объединяло не чувство христианского братства, а изолированное положение.
