Марджори Эллингем - Кошелек предателя
— О?
— Полиция.
— Ищейки? Вы ошиблись. Наверное, выпили лишнее. Что вы там натворили?
— Убил полицейского. Двоих полицейских. Последний — это местный супер. Хороший мужик. Я не должен был его убивать.
— Убили? Или только болтаете об убийстве? — В его резком замечании ощущался генетически унаследованный страх перед убийством, непростительном для любого человека, какое бы положение он ни занимал.
— Да, убил. — Для Кэмпиона было облегчением сказать это наконец искренне и открыто. — Очевидно, я убил первого из них. Но я этого не помню. Очнулся в госпитале.
— В госпитале? — Толстяк прищурил глаза. — Я слышал о человеке, удравшем из госпиталя в костюме пожарного, — предположил он.
— Да. Это и был я. А сейчас я пристукнул Суперинтенданта полиции. Я совсем не помню, что было после этого до моего прихода сюда. А вы кто?
Тот не ответил ему прямо. Он грузно поднялся и сразу словно постарел.
— Идите и ложитесь, — сказал он, — я хочу за вами поухаживать. Устрою вас, как смогу, а потом поговорим. Вам будет лучше, — мрачно добавил он.
Кэмпион позволил уложить себя на ужасное подобие кожаной кушетки, занимавшей добрую половину комнаты, но когда его голова коснулась холодного, влажного изголовья, он поборол себя и снова сел.
— Нет времени, — сказал он, не уверенный, что ему удалось отчетливо выговорить слова. — Завтра пятнадцатое. Нужно действовать. Для этого нет времени.
— У вас времени будет вагон и маленькая тележка, если вы сейчас не заткнетесь. Лежите спокойно, а я вас немного полечу.
С этими словами толстяк направился к двери.
— Я только скажу два слова старине Хэшга Фанни. Пусть он прикинется, будто не в курсе дела, если они к нам сунутся. Ведь вы не знаете, был за вами хвост или нет, когда вы сюда ехали. Ну, ладно, можете мне не говорить. Вы ничего не знаете. Лежите спокойно, а я за вами присмотрю.
В комнате даже в это время дня было темно и душно. Небольшие французские окна выходили на поросший сорняком двор, а сзади него возвышалась стена. Кэмпион закрыл глаза и впал в забытье.
Он пришел в себя от бьющего в глаза искусственного света. Толстяк стоял на стуле, ввинчивая новую лампочку в люстру, висевшую над столом. Это было замысловатое устройство из противовесов и блоков, украшенное жуткими розовыми матовыми стеклянными абажурами.
Тот осторожно спустился, пролез под столом и вытащил конусообразные колпачки из черной бумаги, потом надел их на абажуры, причем на некоторые так, чтобы круг света падал только на середину стола, а вся комната оставалась бы в полумраке. Кончив возиться с затемнением, он вернулся к своему пациенту.
— Ну, вот, — с облегчением сказал он и приподнял большим пальцем бледное веко Кэмпиона. — Не такой уж вы и дохлый, как кажетесь. Я вас немного согрел, верно? Спиртного я вам сейчас не дам, вы от него и загнуться можете, но у меня есть одна настоечка, и вам хорошо бы ее выпить. Я ее сам готовлю и знаю, что это такое.
Он обошел стол, склонился над маленькой каминной решеткой и зажег ее. Все делалось очень по-домашнему, с какой-то неряшливой уютностью.
Кэмпиона это озадачило, но не встревожило. В любом случае, толстяк был его другом. Он вернулся со зловещего вида дымящимся кувшином, но в нем оказался всего-навсего крепкий мясной сок, заваренный еще по рецептам мисс Битон. Кэмпиона поразило, что, выпив его, он вместо отвращения ощутил удовольствие. Бульон оказал на него замечательное воздействие. Как только по телу разлилось тепло, он почувствовал приток сил, будто по векам у него заструилась новая кровь. До него дошло, что он уже очень давно ничего не ел. В голове у него тоже прояснилось, и это было благо. События последних дней обозначились в его сознании со стереоскопической четкостью. Однако занавес по-прежнему существовал — тяжелый и темный, как всегда, и за ним таилась огромная, ускользающая от определения тревога.
Хозяин дома взял кувшин и примостился на краешке стола.
— А теперь, — начал он, — мы поговорим. Вы думаете, что прихлопнули какую-то полицейскую шишку? Суперинтенданта? Вы в этом уверены?
— Уверен. Он двинулся прямо на меня, и я понял, что медлить нельзя, другого выхода нет, ударил его со всей силой и побежал. Больше я ничего не помню. Но теперь не время для разговоров. Я долго спал?
— Как зовут этого копа?
— Хатч. Суперинтендант Хатч. Потрясающий тип. Все хотел узнать мой номер.
— А вы его не знаете?
— Э-э, нет.
— Понимаю. — Казалось, что он больше расстроился, чем изумился. — Да, тут их пока нет. Старина Фанни следит за всем в лавке. Хорошо, что место здесь темное. Легче будет уйти без шума. Вы хоть что-нибудь помните до того, как вас оглушили?
— Нет, ничего. Ну, вернее, припоминаю какие-то странные вещи, чьи-то имена, и еще одно. Я помню пятнадцать.
— Пятнадцать? — В маленьких черных глазках собеседника мелькнуло подозрение. — Это больше, чем я знаю. Об этом вы мне никогда не говорили.
— О, Боже мой. — Кэмпион повернулся лицом к стене. Им опять овладела проклятая, гнетущая тоска. Окружающее стало казаться каким-то призрачным. Он чувствовал себя как в каменном лабиринте.
— Не волнуйтесь, а то все пойдет насмарку. — Его союзник вновь сделался чем-то вроде няньки. — Да соберите же вы все остатки здравого смысла. Я в свое время такое видал и знаю, на что это похоже. У вас ни одна косточка не сломана, и со зрением полный порядок. Вы просто забыли, вот и все. И нечего из-за этого волну гнать. Ну что, я прав? Вы себя сейчас так чувствуете, как бывает по утрам, когда просыпаетесь в чужой постели. Через минуту вы собой полностью владеете, но не знаете, где вы и что было раньше. Вы живете только настоящей минутой.
Его несколько доморощенное описание было таким точным, что Кэмпион повернулся и пристально поглядел на собеседника. Бледное лицо незнакомца показалось ему серьезным, а глаза вдумчивыми.
Он кивнул головой.
— Да, — подтвердил он, — именно так я себя и чувствую.
Никто не назвал бы реакцию толстяка утешительной.
— Порою это длится месяцами, а проходит постепенно, — невесело заметил он, — а иногда бывает, что болезнь кончается так же внезапно, как и началась. Почему вы сразу не связались с Оутсом? Вы сейчас ни на что не годитесь.
Кэмпион объяснил, какие осложнения возникли с Оутсом, и беспокойство его собеседника усилилось.
— Да, положение у нас тяжелое, — согласился толстяк. — Как ни крути. Как ни крути. — Кэмпион застонал.
— Но, кто же мы в таком случае? — требовательно спросил он. — Кто вы такой?
Его собеседник молчал добрую минуту. На губах у него застыла полуулыбка, контрастирующая с удивленным выражением лица. Прошло еще какое-то время, прежде чем Кэмпион понял, что она означала. Странный незнакомец был задет до глубины души.
