Рекс Стаут - Черная гора (сборник)
На протяжении всего рассказа Данило ни разу не прервал Вульфа и не сводил с него глаз, полностью игнорируя мое присутствие. Он был хорошим слушателем. Когда Вульф закончил, Данило окинул меня тяжелым взглядом и снова перевел его на Вульфа.
– Я действительно слышал от дяди Марко про Ниро Вульфа и Арчи Гудвина, – признал он. – Но как вы могли решиться на такое опасное и дорогое путешествие? И почему пришли именно ко мне?
Вульф недовольно хмыкнул:
– Значит, мой рассказ не вызывает у вас доверия. Я понимаю, что осторожность необходима, но это уж чересчур. Даже если я не тот, за кого себя выдаю, мне уже было известно достаточно, чтобы вас уничтожить. И про связи Марко в Нью-Йорке, и про сообщения, которые вы мне посылали через Паоло Телезио, и про дом в Бари, где вы встречались с Марко, и десятки других деталей. Кто бы я ни был – агент югославских спецслужб или Ниро Вульф, мне не понятно ваше недоверие. Какого черта вы посылали мне сообщения, если думали, что я не стану действовать?
– Я послал только одно. Самое первое, о приезде Карлы, отправил по собственному почину Телезио. Второе – о том, что человек, которого вы ищете, находится здесь, – послано по просьбе Карлы. От меня исходило лишь последнее – о ее смерти. Мне казалось, она хотела бы, чтобы вы знали, что ее больше нет. После всех рассказов Марко мне и в голову не приходило, что вы можете приехать. При жизни дяди вы отказывались поддерживать Дух Черной горы. Так с чего нам было ожидать от вас помощи после его смерти? Если я правильно понимаю, вы приехали, чтобы помочь нам?
Вульф покачал головой.
– Нет, – произнес он грустно. – Не для того, чтобы вам помочь. Поймите правильно, я не принадлежу к противникам вашего движения и не признаю за собой права осуждать или презирать вас. Но по моему убеждению, единственное, чего вы можете добиться в этом дальнем и диком краю, в этих горах, так это погибнуть в борьбе за свободу. А для тирана это не более чем щекотка. Даже если каким-то чудом вы одолеете Тито, вас прикончат русские. Нет, я приехал, чтобы найти убийцу Марко. Вот уже многие годы я изобличаю преступников, главным образом убийц, и не желаю, чтобы негодяй, лишивший жизни моего давнего друга, остался безнаказанным. И я надеялся на вашу помощь.
– Убийца Марко всего лишь слепое орудие. Наши планы гораздо шире.
– Не сомневаюсь. И мои – тоже. Но высказанная мною цель – дело чести, и она, самое меньшее, отвечает вашим интересам. Для вас будет небесполезно, если враги поймут, что нельзя безнаказанно убивать ваших друзей. Я не пытаюсь вас подкупить, но, как душеприказчик Марко, обещаю по возвращении в Америку принять во внимание, что его соратники заслуживают уважения и помощи.
– Не думаю, что вы когда-нибудь сможете туда вернуться. Здесь вам не Америка. Вам не понять, как тут действовать. Вы уже допустили пять грубых ошибок. Например, раскрылись перед этим крысенком, Жубе Биличем, и притащили его за собой сюда.
– Но Телезио сказал, – возразил Вульф, – что мы не подвергнем вас опасности, если нас здесь увидят. Он уверял, что вам платят и Белград, и русские, что вы не пользуетесь здесь доверием, но убивать вас никто не собирается.
– Здесь никто никому не доверяет, – отрезал Данило и встал. – Но этот Жубе Билич слишком уж шустрый для своего возраста. Даже черногорцы, которые работают на Тито, увешивают стены его портретами и носят его образ в сердце, как Госпо Стритар, презирают крысят, шпионящих за собственными отцами. Презрение – это хорошо, это здоровое чувство, но иногда оно переходит в страх, а в этом уже мало хорошего. Я правильно понял, что Жубе проследил за вами до моего дома?
Вульф повернулся ко мне:
– Он хочет знать, следил ли Жубе за нами, когда мы вошли в этот дом?
– Да, – заявил я, – пока не споткнулся и не упал где-то в двухстах ярдах отсюда. Я видел его на углу этой улицы.
Вульф перевел.
– В таком случае, – объявил Данило, – мне нужно кое-что предпринять, уже извините.
Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
– Что случилось? – спросил я Вульфа. – Он пошел звонить в девятнадцатую комнату?
– Возможно, – раздраженно буркнул Вульф. – Очевидно, он хочет разобраться с Жубе.
– Где мы?
Он рассказал мне. На это ушло немного времени, потому что б́ольшую часть их разговора составлял рассказ Вульфа о том, как мы добрались до Югославии. Я спросил, не смущает ли его, что Данило обманывает своих соратников, получая деньги от Белграда и от Москвы. Вульф ответил, что ему трудно об этом судить, но что Марко полностью доверял племяннику. Замечательно, порадовался я, но, если Данило такой многосторонний тип, хотелось бы, по крайней мере, знать, какую сторону он продает, принимая у себя нас, а времени в этом разобраться нет. Вульф что-то проворчал, я не понял – по-английски или на сербохорватском.
Хозяин отсутствовал долго. Я встал и начал расхаживать по комнате, разглядывая ее и периодически задавая Вульфу вопросы. У меня сложилось впечатление, что, если вдруг я решу осесть здесь и жениться, что в тот момент представлялось маловероятным, мое жилище будет обставлено всякой рукотворной утварью с редким вкраплением импортных вещей вроде голубой скатерти с бахромой, покрывавшей стол.
Я рассматривал картины на стене, когда дверь позади открылась, заставив руку мою непроизвольно скользнуть к бедру, поближе к «кольту». Но это была всего лишь Мета Вукчич. Она что-то сказала, Вульф ответил, и она вышла. Он сообщил мне, хоть я и не спрашивал, что тушеная баранина будет готова через час, а тем временем мы могли бы выпить козьего молока или водки, но он отказался. Я возразил, что хочу пить, а он ответил: ну и хорошо, скажи ей сам, хотя прекрасно знал, что я даже не знаю, как обратиться на сербохорватском к замужней женщине.
Я спросил его:
– Как сказать «миссис Вукчич»?
В наборе звуков, которыми он меня угостил, не было ни одной гласной.
– К чертям собачьим! – разозлился я, потрусил на кухню, где хозяйка накрывала на стол, и изобразил жестами, как будто пью из стакана.
Она что-то спросила, и я кивнул.
Пока она снимала с полки кувшин и наливала в стакан белую жидкость, я осмотрелся. Кроме плиты, на которой что-то готовилось в кастрюле под крышкой, в кухне имелось несколько расписанных цветами шкафчиков и стол, накрытый на четверых. По стенам висели начищенные до блеска кастрюли и сковородки.
Когда женщина протянула мне стакан, я подумал, не поцеловать ли ей руку. Рука была неплохой формы, но неухоженная, с загрубевшей, красноватой кожей. И, решив, что подобный знак любезности здесь, пожалуй, посчитают неуместным, я вернулся в комнату.
