Агата Кристи - Восточный экспресс
– Описание, которое ни к кому в поезде не приложимо, – сказал Пуаро.
Глава десятая. Показания итальянца
– А теперь, – сказал Пуаро, хитро улыбаясь, – порадуем мсье Бука и призовем итальянца.
Антонио Фоскарелли влетел в вагон-ресторан мягкой и неслышной, как у кошки, поступью. Лицо его сияло. У него было характерное лицо итальянца – смуглое, веселое.
По-французски он говорил правильно и бегло, с очень небольшим акцентом.
– Вас зовут Антонио Фоскарелли?
– Да, мсье.
– Вы, как я вижу, приняли американское подданство?
– Да, мсье. Так лучше для моих дел, – ухмыльнулся итальянец.
– Вы агент по продаже фордовских автомобилей?
– Да, видите ли… – И тут последовала пространная речь, к концу которой присутствующие знали в мельчайших деталях все про деловые методы Фоскарелли, его поездки, доходы, его мнение об Америке и о большинстве стран Европы. Из итальянца не надо было вытягивать информацию – она лилась мощным потоком. Его простодушное лицо сияло от удовольствия, когда он наконец остановился и красноречивым жестом вытер лоб платком.
– Теперь вы видите, – сказал он. – Я ворочаю большими делами. У меня все устроено на современный лад. Уж кто-кто, а я в торговле знаю толк.
– Значит, в последние десять лет вы часто бывали в Соединенных Штатах?
– Да, мсье. Как сегодня помню тот день, когда я впервые сел на корабль, – я ехал за тридевять земель, в Америку. Моя мама и сестренка…
Пуаро прервал поток воспоминаний:
– Во время вашего пребывания в США вы не встречались с покойным?
– Никогда. Но таких, как он, я хорошо знаю. Да, да, очень хорошо, – и он выразительно щелкнул пальцами. – С виду они сама солидность, одеты с иголочки, но все это одна видимость. Мой опыт говорит, что убитый был настоящий преступник. Хотите – верьте, хотите – нет, а это так.
– Вы не ошиблись, – сухо сказал Пуаро. – Под именем Рэтчетта скрывался Кассетти, знаменитый похититель детей.
– А что я вам говорил? В нашем деле надо уметь с одного взгляда понимать, с кем имеешь дело. Без этого нельзя. Да, только в Америке правильно поставлена торговля.
– Вы помните дело Армстронгов?
– Не совсем. Хотя фамилия мне знакома. Кажется, речь шла о девочке, совсем маленькой, так ведь?
– Да, трагическая история.
Итальянец, в отличие от всех, не разделял подобного взгляда.
– Что вы, такие вещи бывают сплошь и рядом, – сказал он философски. – В стране великой цивилизации, такой, как Америка…
Пуаро оборвал его:
– Вы встречались с членами семьи Армстронгов?
– Да нет, не думаю. Хотя, кто его знает. Приведу вам некоторые цифры. Только в прошлом году я продал…
– Мсье, прошу вас, ближе к делу.
Итальянец умоляюще воздел руки:
– Тысячу раз простите!
– А теперь расскажите мне по возможности точнее, что вы делали вчера вечером после ужина.
– С удовольствием. Я как можно дольше просидел здесь, в ресторане. Тут все-таки веселее. Говорил с американцем, соседом по столу. Он продает ленты для машинок. Потом возвратился в купе. Там пусто. Жалкий Джон Буль, мой сосед, прислуживал своему хозяину. Наконец он возвратился, как всегда, мрачный. Разговор не поддерживал, буркал только «да» и «нет». Неприятная нация – англичане, такие необщительные. Сидит в углу, прямой, будто палку проглотил, и читает книгу. Потом приходит проводник, разбирает наши постели.
– Места четыре и пять, – пробормотал Пуаро.
– Совершенно верно, последнее купе. Моя полка верхняя. Я забрался наверх, читал, курил. У этого заморыша англичанина, по-моему, болели зубы. Он достал пузырек с каким-то вонючим лекарством. Лежал на полке, охал. Скоро я заснул, а когда просыпался, всякий раз слышал, как англичанин стонал.
– Вы не знаете, он не выходил ночью из купе?
– Нет. Я бы услышал. Когда дверь открывается, из коридора падает свет. Думаешь, что это таможенный досмотр на границе, и машинально просыпаешься.
– Он говорил с вами о хозяине? Ругал его?
– Я уже вам сказал: он со мной ни о чем не говорил. Угрюмый тип. Молчит, будто в рот воды набрал.
– Что вы курите; трубку, сигареты, сигары?
– Только сигареты.
Итальянец взял предложенную Пуаро сигарету.
– Вы бывали в Чикаго? – спросил мсье Бук.
– Бывал, прекрасный город, но я лучше знаю Нью-Йорк, Вашингтон и Детройт. А вы бывали в Америке? Нет? Обязательно поезжайте, такая…
Пуаро протянул Фоскарелли листок бумаги:
– Распишитесь, пожалуйста, и напишите ваш постоянный адрес.
Итальянец поставил подпись, украсив ее множеством роскошных росчерков. Потом, все так же заразительно улыбаясь, встал.
– Это все? Я больше вам не нужен? Всего хорошего, господа. Хорошо бы поскорее выбраться из заносов. У меня деловое свидание в Милане… – Он грустно покачал головой. – Не иначе, как упущу сделку, – сказал он уже на выходе.
Пуаро глянул на своего друга.
– Фоскарелли долго жил в Америке, – сказал мсье Бук, – вдобавок он итальянец, а итальянцы вечно хватаются за нож. К тому же, все они вруны. Я не люблю итальянцев.
– Lа se voit, – сказал Пуаро улыбаясь. – Что ж, возможно, вы и правы, мой друг, но должен вам напомнить, что у нас нет никаких улик против этого человека.
– А где же ваша психология? Разве итальянцы не хватаются за нож?
– Безусловно, хватаются, – согласился Пуаро. – Особенно в разгар ссоры. Но мы имеем дело с преступлением совсем другого рода. Я думаю, оно было заранее обдумано и тщательно разработано. Тут виден дальний прицел. И прежде всего это – как бы поточнее выразиться? – преступление, не характерное для латинянина. Оно свидетельствует о холодном, изобретательном, расчетливом уме, более типичном, как мне кажется, для англосакса.
Он взял со стола два последних паспорта.
– А теперь, – сказал он, – вызовем мисс Мэри Дебенхэм.
Глава одиннадцатая. Показания мисс Дебенхэм
Мери Дебенхэм вошла в ресторан, и Пуаро снова убедился, что в свое время не ошибся в ее оценке.
На девушке был черный костюм и лиловато-серая блузка. Тщательно уложенная – волосок к волоску – прическа. И движения у нее были такие же продуманные, как прическа.
Она села напротив Пуаро и мсье Бука и вопросительно посмотрела на них.
– Вас зовут Мэри Хермиона Дебенхэм и вам двадцать шесть лет? – начал допрос Пуаро.
– Да.
– Вы англичанка?
– Да.
– Будьте любезны, мадемуазель, написать на этом листке ваш постоянный адрес.
Она написала несколько слов аккуратным, разборчивым почерком.
– А теперь, мадемуазель, что вы расскажете нам о событиях прошлой ночи?
