Жорж Сименон - Мегрэ в «Пикреттс»
— Ты искал его всю ночь, со вчерашнего вечера?
— Я знал куда идти. Чтобы уехать, ему нужны были деньги, вот он и бегал, где бы их подзанять. И лишь потом вернулся за чемоданом.
— Как ты догадался, что он на Северном вокзале?
— Подсказала девица, которая видела, как он садился на автобус у Антверпенского сквера. А засек я его в зале ожидания.
— И что ты делал с ним до сих пор?
— Привел в участок и допрашивал.
— Каков результат?
— Либо не хочет говорить, либо ничего не знает. — Мегрэ показалось, что инспектор торопится уйти, и, видимо, не затем, чтобы лечь спать.
— Пожалуй, я пойду.
— Донесение не подготовил?
— Представлю вечером в свой участок.
— Филипп снабжал графиню наркотиками?
— Скорее напротив: она его угощала. Во всяком случае, их часто видели вместе.
— С каких пор?
— Несколько месяцев. Если я вам больше не нужен…
Наверняка он что-то задумал. Или Филипп сообщил ему нечто такое, что его сильно встревожило, или же во время ночных поисков он получил информацию, которая навела его на след, и теперь он торопился пойти по этому следу, пока его не опередили другие.
Мегрэ тоже знал квартал и догадывался, какая ночь была у Филиппа и инспектора. Чтобы достать деньги, молодой человек, видимо, обошел всех своих знакомых из числа наркоманов. Он, конечно, обращался и к девицам, прогуливающимся у сомнительных гостиниц, к официантам кафе, к рассыльным из ночных заведений. Потом, когда улицы опустели, стучал в двери притонов, где обитали опустившиеся, жалкие вроде него людишки без гроша в кармане.
Может, хотя бы для себя раздобыл наркотиков? Иначе скоро станет как тряпка.
— Я могу идти?
— Спасибо. Ты хорошо поработал.
— Не думаю, что он убил графиню.
— Я тоже.
— Вы его посадите?
— Посмотрим.
Лоньон ушел, и Мегрэ распахнул дверь инспекторской. Открытый чемодан лежал на полу. Филипп, чье рыхлое лицо напоминало расплавленную свечу, машинально поднимал руки, стоило кому-нибудь сделать малейшее движение, — он боялся, что его ударят.
Ни один из присутствующих не отнесся к нему с сочувствием, на всех лицах было только отвращение.
В чемодане оказалось поношенное белье, смена носков, пузырьки с лекарствами — Мегрэ понюхал: не героин ли? — и несколько тетрадей.
Он полистал их. Стихи, вернее, обрывки фраз — бредни наркомана.
— Пойдем! — приказал комиссар.
Филипп прошел перед ним так, словно ожидал получить коленом под зад. Должно быть, привык к этому. Ведь даже на Монмартре не все переносят подобных субчиков и не упускают случая наподдать им.
Мегрэ сел, не предложив сесть парню, и тот стоял, шмыгая носом и раздражающе подрагивая ноздрями.
— Графиня была твоей любовницей?
— Моей заступницей.
Голос его, интонация выдавали педераста.
— Ты хочешь сказать, что не спал с ней?
— Она интересовалась моей работой.
— Она давала тебе деньги?
— Помогала жить.
— И много давала?
— Она не была богата.
Это подтверждал и его хорошо скроенный, но затасканный синий двубортный костюм. Обувь, видимо, ему кто-то дал: лакированные туфли подходили скорее к смокингу, чем к грязному плащу.
— Почему ты хотел удрать в Бельгию?
Он ответил не сразу, сначала посмотрел на дверь соседнего кабинета, будто опасаясь, что Мегрэ позовет пару крепких ребят и устроит ему хорошую взбучку. Возможно, так оно и было во время предыдущих арестов.
— Я не сделал ничего плохого и не понимаю, почему меня задержали.
— Ты гомик?
В душе, как все педерасты, он этим гордился, и непроизвольная улыбка тронула его чрезмерно красные губы. Кто знает, может, ему, наоборот, нравилось получать трепку от настоящих мужчин.
— Не хочешь отвечать?
— У меня есть друзья.
— А подружки?
— Это не одно и то же.
— Если я правильно понял, друзья — для удовольствия, а дамы преклонного возраста — для материального обеспечения?
— Они ценят мое общество.
— И много у тебя таких?
— Три-четыре.
— Все твои заступницы?
Приходилось сдерживаться, чтобы говорить с ним нормальным голосом и смотреть на него как на равного себе.
— Они мне иногда помогают.
— Все колются?
И тут, когда Филипп, не ответив, отвернулся, Мегрэ разозлился. Он не вскочил, не стал трясти парня за грязный воротник плаща, но голос его стал глухим, а речь отрывистой.
— Послушай! Мое терпение сейчас лопнет, и я — не Лоньон. Или ты будешь говорить, или я надолго упрячу тебя за решетку. Но сначала ты объяснишься с моими ребятами.
— Вы хотите сказать, что они изобьют меня?
— Они сделают с тобой все, что им вздумается.
— Не имеете права.
— А ты не имеешь права портить пейзаж. Теперь же постарайся отвечать. Ты давно знаешь графиню?
— С полгода.
— Где познакомились?
— В маленьком баре на улице Виктор-Массе, почти напротив ее дома.
— Ты сразу сообразил, что она колется?
— Это нетрудно понять.
— И ты к ней прицепился?
— Попросил одолжить немного.
— И она дала?
— Да.
— Много?
— У нее почти всегда были наркотики.
— Как она их доставала — знаешь?
— Она не говорила.
— Отвечай — знаешь?
— Догадываюсь.
— Так как же?
— Через врача.
— Он тоже балуется?
— Да.
— Доктор Блок?
— Я не знаю, как его зовут.
— Врешь. Ты ходил к нему?
— Иногда.
— Зачем?
— Чтобы он и мне дал.
— И он давал?
— Один раз.
— Ты пригрозил заложить его?
— Мне надо было позарез — я три дня без дури сидел. И он сделал мне укол, один-единственный.
— Где ты встречался с графиней?
— В баре или у нее.
— Почему она давала тебе морфий и деньги?
— Потому что интересовалась мной.
— Я предупредил: отвечай на мои вопросы, так будет лучше.
— Она чувствовала себя одинокой.
— А знакомые?
— Графиня всегда была одна.
— Ты спал с ней?
— Пытался доставить ей удовольствие.
— У нее дома?
— Да.
— Пили красное?
— Мне от него плохо.
— Спали на ее кровати? Ты оставался на ночь?
— Иногда и на две.
— Могу поспорить, не открывая штор. Не зная, что за окном — день ли, ночь. Правда?
После чего он, в погоне за наркотиками, бродил как лунатик по улицам в мире, которому больше не принадлежал.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь.
— Когда ты начал?
— Три-четыре года назад.
— Зачем?
— Не знаю.
— С родителями отношения поддерживаешь?
— Отец давно меня проклял.
— А мать?
— Время от времени подбрасывает тайком по почте.
— Расскажи-ка о графине.
— Я ничего не знаю.
— Расскажи что знаешь.
— Была очень богата. Вышла за человека, которого не любила, за старика. Тот не отпускал ее ни на минуту и даже приставил к ней частного сыщика.
