Жорж Сименон - Мегрэ в «Пикреттс»
Играла она по-крупному, не стеснялась пофлиртовать, поговаривали даже о ее амурных приключениях.
А граф, словно тень, с покорной улыбкой ждал до самого утра.
— Как он умер?
— Вам пришлют по почте донесение из Ниццы, поскольку по его смерти велось следствие. «Оазис» стоит на карнизе, а терраса, окруженная пальмами, как и большинство тамошних поместий, находится на скале высотой в сотню метров.
И вот однажды утром труп графа обнаружили у подножия этой скалы.
— Он пил?
— Соблюдал режим. Домашний врач показал, что из-за некоторых лекарств у графа случались головокружения.
— Граф и графиня спали в одной комнате?
— Нет, каждый в своей. Накануне вечером они, как всегда, поехали в казино. Возвратились около трех утра, что для них было чрезвычайно рано. Графиня устала. Она прямо заявила полиции: у нее начались месячные, а она плохо их переносит. Графиня сразу легла. Супруг же, по словам шофера, спустился в библиотеку, застекленная дверь которой выходит на террасу. Дело обычное — граф страдал бессонницей, мало спал. Полагают, что ему захотелось подышать свежим воздухом и он сел на каменный поребрик, свое любимое место: отсюда хорошо видна бухта Ангелов, огни Ниццы, побережье.
Когда его нашли, никаких следов насилия на теле не оказалось, не принесла результатов и экспертиза внутренних органов.
— Что стало с графиней?
— Ей пришлось побороться с внучатым племянником, объявившимся в Австрии, который возбудил иск, и графине потребовалось почти два года, чтобы выиграть процесс. Она продолжала жить в Ницце, в «Оазисе». Принимала многочисленных гостей. В доме всегда шло веселье, пили допоздна. Частенько гости оставались ночевать, и праздник возобновлялся с самого утра.
По данным полиции, любовники, сменяя друг друга, прихватили и значительную часть ее денег.
Я справлялся, не тогда ли она пристрастилась к наркотикам, но вразумительного ответа не получил. Мне сказали, что попытаются выяснить, но дело-то прошлое. Единственное досье, которое нашли, далеко не полно, и вряд ли удастся узнать больше.
Пока ясно одно: она кутила и веселилась. Стоило ей загулять, как она всех тащила к себе.
Понимаете? Там, кажется, немало чудаков вроде нее.
Должно быть, она здорово проигралась в рулетку, упрямо ставя иногда по несколько часов подряд на одну и ту же цифру.
Через четыре года после смерти мужа она продала «Оазис», и, поскольку случилось это в самый пик финансового кризиса, продала за бесценок. Сейчас там, по-моему, туберкулезный санаторий или дом отдыха. Во всяком случае, не жилой дом.
Больше в Ницце ничего не знают. Продав поместье, графиня исчезла из поля зрения и с тех пор никогда не появлялась на побережье.
— Зайди-ка в отдел игорных домов, — посоветовал Мегрэ. — И неплохо бы потолковать с группой по борьбе с наркотиками — может, они в чем-то помогут.
— А как с Арлеттой? Мне подключаться к расследованию?
— Не сейчас. Позвони еще разок в Ниццу. Попроси список всех, кто жил в «Оазисе» до смерти графа, включая прислугу. Правда, прошло уже пятнадцать лет, но вдруг кто отыщется.
Падал снег. Крупные, но легкие, почти невесомые хлопья таяли, едва коснувшись стен или земли.
— Это все, шеф?
— Пока да. Оставь мне папку.
— Донесение писать?
— Не раньше чем все закончится. Ступай.
Утомленный жарой в кабинете, Мегрэ встал. Во рту по-прежнему было мерзко, мучила тупая боль в затылке. Он вспомнил, что в приемной его ждет какая-то женщина, и, чтобы немного размяться, решил пойти за ней сам, жалея, что нет времени заскочить в пивную «У дофины» выпить для бодрости кружечку.
В застекленной приемной с креслами необычного ярко-зеленого цвета ожидали несколько человек. В углу, на подставке, стоял зонтик. Осмотрев посетителей, Мегрэ заметил пожилую даму в черном, которая, вся прямая, сидела на стуле и поднялась, как только он вошел. Наверняка видела его фотографию в газетах.
Лоньон тоже оказался там: он даже не шелохнулся, лишь тяжело вздохнул, посмотрев на комиссара. Всегда в своем жанре — считает себя несчастным, неудачником, жертвой злой судьбы. Всю ночь, когда сотни тысяч парижан спали, он, под дождем, трудился, хотя расследованием занималась уголовная полиция и оно его не касалось. Но он, зная, что лавры достанутся другим, сделал немало и уже успел кое-что раскопать.
Добрых полчаса Лоньон ждал в обществе странного молодого человека. Длинноволосый, бледный, тонконосый, тот смотрел перед собой в одну точку и, казалось, вот-вот потеряет сознание.
На Лоньона, разумеется, никто не обращал внимания, заставляя его томиться от скуки. Никто не поинтересовался, кого он привел, что разузнал. Да и Мегрэ только буркнул:
— Минутку, Лоньон.
Он посторонился, пропуская даму, открыл дверь своего кабинета.
— Прошу садиться.
Мегрэ не сразу понял, что ошибся. По рассказам Розы, по респектабельному, чопорному виду посетительницы, по ее темной одежде и поджатым губам он решил, что это мать Арлетты, которая увидела в газетах фотографию дочери.
Первые слова дамы не вывели его из заблуждения.
— Я живу в Лизьё и приехала утренним поездом. — Лизьё недалеко от моря. Насколько комиссар помнил, там монастырь.
— Вчера вечером в газете я узнала фотографию.
Она напустила на себя огорченный вид, считая, что он соответствует обстоятельствам, на деле же вовсе не была опечалена. Напротив, в ее глазах блестели искорки триумфа.
— Разумеется, за четыре года малышка изменилась, особенно ее изменила прическа. Однако я нисколько не сомневаюсь, что это она. Надо бы поехать к невестке, но уже несколько лет мы с ней не разговариваем, а я не сделаю первый шаг. Понимаете?
— Понимаю, — серьезно ответил Мегрэ, попыхивая трубкой.
— Имя, конечно, другое. Но менять имя при такой жизни — это естественно. Меня крайне взволновало, что она назвалась Арлеттой и что у нее документы Жанны Леле. Представьте себе, я знала семью Леле.
Комиссар терпеливо слушал, посматривая на падающий снег.
— Чтобы убедиться, я показала фотографию трем весьма почтенным людям, которые хорошо знали Анну Мари, и все трое подтвердили: это она, дочь моего брата и невестки.
— Ваш брат еще жив?
— Умер, когда малышке было всего два года. Погиб при аварии на железной дороге. Возможно, вы помните — известная катастрофа в Руане. Я ему говорила…
— Ваша невестка живет в Лизьё?
— Она никогда оттуда не уезжала. Но, как я вам уже сказала, мы не встречаемся. Долго объяснять. Есть люди, не правда ли, с которыми нелегко поладить. Впрочем, оставим.
— Оставим, — согласился Мегрэ. Потом спросил:
— Кстати, как зовут вашего брата?
— Трошен. Гастон Трошен. У нас большая семья, наверно, самая большая в Лизьё, и одна из самых старинных. Вы знаете наши края?
