Эллери Квин - Тайна Испанского мыса
— Кое-что? — хмыкнул Молей. — Наверняка что-то да значит. Поглядите сами.
Эллери высунул голову поверх плеча трупа; коронер, трудившийся по другую сторону, проворчал что-то и отступил назад. Но Квин разглядел то, что имел в виду инспектор. Левая рука Марко свисала вниз рядом со столом, и прямо под ней на плите, куда насмешливо указывал окостеневший палец, лежала цветная ручка, точно такая же, как и остальные в коробке из ракушечника. На кончике пера засохли черные чернила. Лист писчей бумаги, на котором было выведено несколько строчек, — кремовый лист бумаги с гербом, тисненный красным и золотым по верху, а чуть ниже герба на узкой полоске старинными буквами было выведено «Годфри» — лежал на столе всего в нескольких дюймах от мертвого тела. Очевидно, Марко был убит в тот момент, когда писал, поскольку последние слова — явно незаконченная буква — резко обрывались, и вниз листа шла жирная черная линия, которая продолжалась по поверхности стола до самого его края. На среднем пальце левой руки Марко осталось черное чернильное пятно.
— Выглядит вполне натурально, — заметил Эллери, выпрямляясь. — Но не кажется ли вам это странным, хотя бы потому, что он писал только одной рукой?
Инспектор Молей уставился на лист, а судья нахмурился.
— А сколько, черт побери, — взорвался Молей, — нужно человеку рук, чтобы написать письмо?
— Мне кажется, я знаю, что имел в виду мистер Квин, — проговорил судья, сверкнув молодыми глазами. — Обычно мы не задумываемся над тем, что человеку требуется две руки, чтобы написать письмо, но на самом деле это так. Одну — чтобы писать письмо, вторую — чтобы придерживать лист бумаги.
— Однако Марко, — продолжил Эллери, одобрив кивком понятливость пожилого джентльмена, — в правой руке держал эбонитовую трость, судя по тому, что мы теперь видим, и одновременно писал левой рукой. Я бы сказал, что это... э... ерунда. — Потом торопливо добавил: — Исходя из поверхностного суждения. Однако этому может быть найдено объяснение.
Инспектор позволил себе быструю улыбку.
— Вы считаете это неприемлемым, мистер Квин? Не могу сказать, что вы не правы, хотя сам я так не думаю. Однако все вполне объяснимо. Возможно, трость лежала на столе рядом с Марко, пока он писал. Когда же он услышал позади себя звук, его левая рука проехалась по странице, а первая схватила трость для защиты. Но прежде, чем Марко успел что-то сделать, его прикончили. Вот и все.
— Звучит достаточно убедительно.
— Это вполне может служить объяснением, — продолжил Молей, — поскольку письмо не вызывает сомнений. Его писал Марко. И если вы думаете, что оно подложное, то забудьте об этом. Это не так.
— Вы уверены?
— Более чем. Это первое, что я проверил сегодня утром. По всему дому полно образцов его почерка — он был из тех, кто повсюду царапает свою подпись, — и письмо, которое писал вчера вечером, написано его почерком. Вот, посмотрите сами...
— Нет-нет, — поспешно возразил Эллери. — Я не собираюсь оспаривать ваше мнение, инспектор. Мне вполне довольно вашего слова, что письмо подлинное. — Затем, вздохнув, уточнил: — Он был левша?
— Да. Это я тоже проверил.
— Тогда тут и вправду нечего возразить. Согласен, это сплошная головоломка. И все же маловероятно, чтобы человек сидел на улице в чем мать родила, прикрывшись лишь театральным плащом, и писал письмо. На нем должна была быть одежда. Э... Испанский мыс довольно обширный участок Господней земли, инспектор. Вы уверены, что одежда не спрятана где-нибудь?
— Я ни в чем не уверен, мистер Квин, — откровенно признался инспектор. — Но у меня есть целая команда парней, которые ничем больше не занимались, кроме как поисками одежды Марко с самого нашего приезда сюда, однако так ничего и не нашли.
Эллери пожевал нижнюю губу.
— А как насчет тех острых камней у подножия скал, инспектор?
— Разумеется, я подумал, что кто-то мог бросить шмотки Марко со скалы в воду — там двадцать футов глубины и даже больше у основания скал. Не спрашивайте меня почему, но на камнях ничего нет. Как только у меня будет аппарат, я пошлю парней прочесать дно.
— Что именно, — требовательно спросил судья, — заставляет вас обоих придавать такую важность несуществующему наряду Марко?
Инспектор пожал плечами:
— Я полагаю, мистер Квин согласится со мной, что одежда погибшего существует. В таком случае у убийцы должна была быть чертовски важная причина, чтобы упрятать ее подальше или даже избавиться от нее.
— Или, — пробормотал Эллери, — как нескладно выразился наш друг Флуэллен: «Есть случай и причина, зачем и почему, для всего на свете». Прошу прощения, инспектор. Я уверен, вы выразились бы точнее.
Молей внимательно посмотрел на него:
— Скажем... О! Ты уже закончил, Блэки?
— Почти.
Инспектор осторожно взял листок бумаги со стола и протянул его Эллери. Судья Маклин скосил глаза через плечо Эллери — он никогда не носил очки и, хотя в семьдесят шесть лет его зрение стало сдавать, продолжал упорствовать.
Справа и ниже от герба стояла дата: «Воскресенье, 1.00 ночи». Слева четко выведено:
«Лукасу Пенфилду, эсквайру.
11-я Парк-роу
Нью-Йорк».
Далее шло само послание:
«Дорогой Люк!
На письмо нужно черт знает сколько времени, но у меня есть пара минут для себя самого, и, пока я жду, я решил написать тебе о своих делах. В последнее время я не мог писать тебе, поскольку должен был соблюдать осторожность. Ты же знаешь, в каком зверинце я нахожусь. Не хочу подогревать страсти раньше времени, пока не буду готов, а потом пусть кипят! Мне это не повредит.
Все выглядит в самом радужном свете, и теперь лишь вопрос нескольких дней, когда я смогу сорвать последний большой куш...»
И все. От буквы «ш» шла жирная линия, рассекающая кремовый лист бумаги словно ножом.
— Какой такой «последний большой куш» имела в виду эта обезьяна? — тихо пробурчал инспектор. — Если за этим ничего не стоит, мистер Квин, то тогда я родной дядя этой самой обезьяне.
— Замечательный вопрос... — начал было Эллери, но восклицание коронера заставило их столпиться вокруг него.
Поначалу Блэки разглядывал тело с озадаченным видом, как если бы в застывшей позе убитого крылось нечто такое, чего он не мог понять. Но теперь нагнулся и сдвинул шнурок петли с металлической застежки на вороте театрального плаща Марко. Плащ соскользнул с мраморных плеч, и коронер, взявшись пальцем за подбородок убитого, высоко поднял его голову.
На шее Марко обнаружилась глубокая тонкая полоса красного цвета.
