Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
В ответ раздались свистки и аплодисменты, и Годфри поднял вверх руки, в то время как секундант набрасывал ему на плечи халат. По его виду едва ли можно было сказать, что он еле стоит на ногах от усталости.
После этого Перл посмотрела еще один бой, но под конец тот самый крупный мужчина со свернутым носом подошел к ней и, дыша на нее пивным запахом, сообщил, что Годфри ожидает ее в фойе.
Она выскользнула из зала и увидела его — он стоял с непросохшими после душа волосами, в шикарной коричневой кожаной куртке, полосатой шелковой рубашке с белым воротником, коричневом галстуке и узких полотняных брюках песочного цвета. Он взял ее под руку — снова эта железная хватка, — и снова ее кольнуло чувство некоторого разочарования из-за его маленького роста — на ринге он выглядел выше. По пути к машине он объяснял ей, почему его так взбесил этот бой.
— Рефери остановил бой, когда я вот-вот готов был нанести решающий удар. В следующем раунде от этого Хертца осталось бы мокрое место. Он был уже готов, совсем выдохся.
— Какое это имеет значение? — спросила она. — Раз вы выиграли, значит выиграли. Разве не все равно?
Он усадил ее в машину, а затем, зайдя с другой стороны, скользнул на сиденье с ней рядом.
— Вам не понять, Устричка. Бокс — это вам не рукоделие. Бокс — как бой быков. В первом раунде оцениваешь противника, смотришь, из какого он теста сделан, выясняешь все его качества, и если у тебя есть смекалка, то составляешь план действий на следующие раунды, ясно? А потом действуешь строго по плану, и, когда противник достаточно выдохнется, вот тут-то самый момент его и прикончить.
Годфри положил руку на руль ладонью кверху и медленно сжал в кулак.
— И как раз в этот момент вмешивается слюнтяй-рефери и говорит, нет, нет, довольно с него, и останавливает бой как раз тогда, когда ты приготовился к нокауту. Рефери — вот кто губит твою жизнь!
— Но разве нельзя было в третьем раунде нанести ему побольше ударов, а не танцевать вокруг него?
— Что верно, то верно, но тут бы раунду и конец пришел. Я хотел вести бой три полных минуты, прежде чем окончательно разделаться с ним.
Перл поежилась от страха. Он похлопал ее по руке.
— Ну, ну, признайтесь теперь, разве это вас не взбудоражило? Не перевернуло все внутри?
— Да. Конечно. Но не слишком ли это жестоко? Мне кажется…
— Жизнь тоже жестока. И я жесток. Ну и что из того? — Он потрогал пальцем губу. — Опухла? Черт возьми, я что-то не в форме. К этому бою тренировался всего неделю. Но, правда, я делал много пробежек. Каждое утро трусцой по улицам и площадям.
Они поехали в дорогой ресторан в Челси, где Перл еще ни разу не приходилось бывать. Она выпила немного вина, а себе он заказал лишь кока-колу. Он ел без аппетита, и, пока они ужинали, его черная шевелюра постепенно высохла и взъерошилась гребнем, словно от избытка жизненных сил. Красивые темные глаза все время смотрели на нее с восхищением, и было в них что-то еще. Она почувствовала, как по спине у нее прошел легкий холодок.
Когда ужин подошел к концу, он вытащил из кармана смятую пачку банкнот и поманил официанта, чтобы тот принес счет. Ужин стоил почти шесть фунтов, и фунт он дал официанту на чай.
— Вы часто выступаете на ринге? — спросила она.
— Не так часто, как хотелось бы. Это все из-за моего дурачка-менеджера: ему бы не мешало побольше кумекать. Иногда я подрабатываю в тренировочном зале. У первоклассных боксеров всегда есть чему поучиться, но за это получаешь всего два фунта за раунд; не очень-то разживешься.
— А сегодня? — Она указала на помятые бумажки, которые он засовывал в задний карман брюк. — Это вы сегодня столько заработали?
— Что? Это? Угу. Пятьдесят фунтов. Неплохой заработок за пятнадцать минут, а? Ничего, настоящие денежки потекут ко мне в будущем.
Она задумчиво сдвинула брови.
— Но вы, наверное, очень часто выступаете. Иначе откуда у вас такая шикарная машина?
Он засмеялся своим отрывистым хрипловатым смехом:
— Ну как, трогаемся?
— Да, да, пора.
Они вышли из ресторана и направились к машине.
— Ну как, теперь домой?
— Да, пожалуйста.
Вечер был безветренный, хотя и сыроватый, и она с удовольствием села внутрь и откинулась на мягкую спинку сиденья.
— У вас есть еще и другая работа? — спросила она.
— Вы угадали. Смышленая девочка.
Он включил свет и повернул зеркало, чтобы разглядеть свое лицо.
— Немного распухло, только и всего. Ни за что не скажешь, что я дрался на ринге, верно? Так вот и получается: тот, у кого голова на плечах, никогда и царапины не получит.
— А чем вы еще занимаетесь, Годфри?
— Что я за это получу, если скажу?
— Старая пластинка, смените на другую.
— Хоть и старая, но хуже не стала, а?
— Эта машина ваша собственная? — спросила она. — То есть я хочу сказать…
— Даже если и не собственная, какая разница? Я получил ее вполне законным путем. И могу пользоваться ею, когда захочу. Слово Годфри.
— Я не сомневаюсь, — поспешно ответила она. — Извините, что спросила. Это совсем не мое дело.
— А почему бы и нет, Устричка. Бокс — это моя жизнь, и, можете мне поверить, тут я на пути наверх. Как только я добьюсь успеха, деньги потекут ко мне рекой. Можно моментально заработать пятнадцать — двадцать тысяч. Знаете, с той субботы, когда мы познакомились, я все о вас думаю.
— Но вы, наверное, и теперь неплохо зарабатываете? Вы так одеваетесь, так швыряете деньгами…
Он сказал:
— Я много о вас думал, вы слышали? Это что-нибудь для вас значит? Хотите со мной встречаться?
Она открыла перчаточный ящик, так, от нечего делать, но не нашла сигарет.
— Я пока не испытываю желания стать чьей-либо постоянной подругой.
— Сколько вам лет?
— Скоро двадцать.
— А мне двадцать три. Почему бы и нет? Почему вы не хотите со мной встречаться?
— Так просто… просто мне не хочется.
— Хотите сигарету?
— У меня есть в сумке, благодарю.
— Вы мне кажетесь какой-то особенной, Устричка. Я ради вас готов на многое.
Ей удалось привести в действие зажигалку. Ее кончик засветился красным огоньком, и Перл затянулась сигаретой.
— Как насчет встречи на той неделе?
— Я еду в отпуск — походить на лыжах.
У него вырвалось презрительное:
— Ах вот как! Наверное, с этим хлюпиком Нэдом Маккри?
— Нет, я еду с Хэйзел и Крисом. Компанией походить на лыжах.
— А когда вернетесь, встретимся?
— Да… да, конечно, я не против. Но — вы человек загадочный.
Он с покорным видом вздохнул, выключил свет внутри, тронул машину. Минут пятнадцать — двадцать они блуждали по яркоосвещенным забитым машинами южным окраинам Лондона. Он вел машину неровно, рывками, то и дело нахально перегоняя вереницу машин, на что, в знак протеста, они сигналили фарами, а потом вдруг начинал тащиться с ленивым видом, словно старался убить время или не знал дороги. Весь вечер он был как-то больше напряжен, чем в их первую встречу; эта напряженность не исчезла после боя. Он все еще был как натянутая струна, грозный, таящий опасность.
