Артур Гриффитс - Пассажирка из Кале (сборник)
Я стоял на большом мосту через долину реки Флон, который соединяет старый и новый районы Лозанны. Отсюда было рукой подать до лучших в городе гостиниц: «Гиббон», «Ришемон», «Фалькон», «Гран Пон» и других. Вскоре я обошел их все. У «Гиббон» я нашел valet de place[23] и поручил ему обойти все маленькие гостиницы и пансионы, которых осталось еще с полдюжины, оставив на себя привокзальную гостиницу, которую я, в спешке садясь на канатную дорогу, не осмотрел. Мы договорились, что встретимся там, но на всякий случай я взял его адрес (Эжен Фалун, Рю Пре Флери), куда мог отправиться, если бы мы по какой-то причине разминулись. Это был высокий, тощий, голодного вида парень с нескладной фигурой, непомерно большой головой и уродливо кривыми конечностями. Но этот Фалун не был дураком, и его знание города мне очень пригодилось.
Войдя в вагончик фуникулера, я снова встретил проводника, который оказался таким бесполезным помощником, и уже хотел высказать ему свое недовольство, когда он обезоружил меня свежими новостями.
– О, мсье, я вспомнил! Та дама с горничной спустилась вниз. Я видел носильщика, который помогал ей перенести вещи к пароходу у причала в Уши.
– Она села на пароход? Куда поплыла? – азартно спросил я.
– Носильщик сам вам скажет, если я его найду, когда спустимся. Это, конечно, будет непросто, но я бы мог взяться…
Очередные пять франков разрешили его сомнения, и я, отменив проверку привокзальной гостиницы ради этой более важной зацепки, поехал к озеру.
Глава XII
На пароходном причале меня представили носильщику, довольно бестолкового вида существу с копной торчащих в разные стороны волос на голове, и я сразу приступил к допросу. Однако отвечал он туманно и, как мне показалось, не совсем правдиво. Проводник тоже участвовал в допросе, уговаривал его отвечать, правда, как-то чересчур рьяно. У меня возникло сильное подозрение, что все это было затеяно специально, чтобы запутать меня еще больше. Видел ли он действительно английскую леди? Мог ли он описать ее внешность? Она была высокой или низкой? Хорошо одета, красива или наоборот? Как выглядела ее спутница? Высокая или низкая? Как была одета? Если судить по внешности, она была ровней первой даме?
Ответы я получил малоутешительные. Леди? Разумеется, они были леди, обе. Одеты? По последней моде. Очень заметные дамы.
– Кто-нибудь из них что-то нес с собой? – поинтересовался я.
– Да, когда я их увидел, у них было полно багажа. Поэтому меня и подрядили. Сумки, sacs de nuit[24], пледы, чехлы, шляпные коробки, много всякого, как у любых путешественников.
– А ничего особенного вы не заметили? Какого-нибудь свертка, о котором они особенно заботились?
– Они обо всем заботились, но так, чтобы о чем-то особо, не припомню.
Это не совпадало с моими собственными наблюдениями, и он не мог не заметить ребенка на руках. Я уже не сомневался, что мой друг был жуликом и говорил только то, что услышал от кого-то.
– Во сколько это было? – спросил я.
– Несколько часов назад. Я не смотрел на часы.
– Но вы же знаете, какие пароходы прибывают. Носильщики должны знать расписание.
– Ну же, вспомни, Антуан, – вмешался проводник, явно для того, чтобы помочь ему сориентироваться. – Ты должен знать, их ведь не так много. Это было около двух, правда? Когда прибывает прямой пароход из Веве и Ле Бувре.
– Да, так и было, – в вялом взгляде его проблеснула искра разума.
– И женщины, ты говоришь, сели на него, верно? Ты уверен?
– Наверное. Я их вещи занес на борт.
– Вы уверены, что это был двухчасовой, а не вернувшийся из Женевы в четверть третьего? – Я достал «Брадшо» и водил пальцем по расписанию, сверяясь.
– Четверть третьего? – Взгляд его померк окончательно. – Может, вы и правы. Понимаете, два парохода стоят у одного причала, почти вплотную, нетрудно и ошибиться.
– Я уверен, – сказал я, испытывая сильнейшее отвращение к этому человеку, – уверен, что вы ошибаетесь во всем. Вы не видели этих женщин, никто из вас. – Я, гневно насупив брови, повернулся к проводнику. – Вы, отъявленный пройдоха, взяли мои деньги, обманув меня. У меня есть большое желание сообщить об этом вашему начальству, и я настаиваю на том, чтобы вы вернули мне все деньги. Вы – вор и лжец.
– Вы бы не говорили так уверенно. Мое начальство сперва послушает своего собственного работника, и будет не очень хорошо, если я сообщу им, что вы мешали мне работать и еще выдвигали против меня ложные обвинения.
У меня вспыльчивый характер. Я вынужден признаться в этом недостатке, ибо он слишком часто мешает мне, особенно в работе. Неслыханная наглость проводника возмутила меня выше всякой меры, и возмущение, соединившись с горьким разочарованием, вызвало у меня непростительный приступ бешенства, о чем я буду сожалеть всю свою жизнь. Не говоря более ни слова, я бросился к нему, схватил за горло, потом сбил с ног и начал яростно бить мерзавца головой об землю.
Помощь подоспела к нему очень быстро, и весьма действенная, потому что вскоре я оказался между двух огромного роста жандармов, которые крепко держали меня с обеих сторон. Потом меня, как любого правонарушителя, отвезли в кутузку в верхней части города, чем на время лишили возможности продолжать погоню.
В Швейцарии с законом шутки плохи, особенно в кантоне Во. Меня задержали во время нападения на должностное лицо при исполнении обязанностей, что правда в том смысле, что каждое швейцарское должностное лицо считает своим долгом оскорблять чувства безобидных иностранцев и издеваться над ними.
В полиции Лозанны ко мне отнеслись без особого уважения. Мне не позволили объясниться и сразу бросили в камеру, предварительно обыскав и отобрав у меня все вещи. Среди них был нож, карманный револьвер, который я обычно ношу с собой, бумажник со всеми документами и портфель. Бумажник и портфель имели замки, и они потребовали ключи, думая, что я где-то прячу их при себе, но я ответил, что, если им надо, пусть сами ищут. На самом деле замки на них имели особую конструкцию, и, зная секрет, любой мог их открыть пальцами. Секрет я выдавать не стал.
В темноте моей одиночной камеры, имея достаточно времени обдумать свое незавидное положение, я понял, каким был ослом и что винить кроме себя мне некого. Но что толку заниматься самобичеванием? Передо мной стояла задача: освободиться как можно скорее, и я начал думать, как это лучше сделать.
Поначалу я вел себя паинькой, извинялся, признавал ошибку и обещал сделать все, чтобы возместить ущерб своей жертве. Я предложил деньги, согласился выплатить на месте любую сумму, которую они назначат, а на остальное выписать расписку.
