Жорж Сименон - Человек из Лондона
Он открыл кастрюлю и выразил недовольство:
— Опять капуста!
— Я хотела приготовить что-нибудь из крабов, — растерянно сказала жена.
— Ну и что же?
На углу стола он увидел большой черный ключ и косынку Анриетты, которую она надевала, только когда ходила на берег.
— Ведь был отлив?
— Да, папа.
Мадам Малуан подала дочери знак, чтобы она все рассказала.
— Сейчас объясню… В прошлый раз ты, наверное, забыл запереть сарай.
— Что ты болтаешь?
— Уверяю тебя, дверь не была заперта на ключ.
Нахмурив брови, он ждал продолжения, повернувшись спиной к плите и набивая трубку.
— Я уже заметила, что на косогоре стоит жандарм… Нужно было взять крюк и корзину…
В этот момент жена и дочь казались ему чуть не врагами.
— Ну и дальше? Ты что, онемела?
— В сарае я увидела мужчину! — торопливо выкрикнула Анриетта. — Он прятался за лодкой…
Малуан ринулся к ней, словно хотел ударить.
— Что он тебе сказал? Повтори, что он тебе сказал!
— Луи! — простонала жена.
— Говори же, черт побери!
— Он ничего не сказал. Я убежала…
Малуан глубоко дышал, и взгляд его стал тяжелым, как бывало в кабачке, когда затевалась драка.
— Ты сказала об этом жандарму?
— Нет, — почти плача ответила Анриетта.
Он посмотрел на ключ и снова взорвался:
— Так ты его заперла?
Анриетта уже не решалась говорить. Она только кивнула головой, подняв руки, чтобы защититься от ударов.
Малуан задыхался. Он должен был что-то сделать, не важно что, лишь бы дать разрядку нервному напряжению. Первой жертвой стала трубка — изо всех сил он швырнул ее на пол, и она разбилась, как яйцо.
— Разрази меня гром! Ты заперла его в сарае?
Одной трубки было мало, и мадам Малуан, проследив за угрожающим взглядом мужа, убрала суповую миску.
— Разрази меня гром! — повторил он.
Все могло случиться! Но такое! Человек из Лондона заперт именно в его сарае!
— Что ты будешь делать, Луи?
Он взял ключ и засунул его в карман.
«Что я сделаю?»
Да он и сам не знал. Но, чтобы их припугнуть, прорычал:
— Слушайте! Во-первых, обе вы будете молчать, понятно? Я не потерплю, чтобы мне задавали вопросы! А теперь занимайтесь своими бабьими делами!
Тяжело ступая, он вышел в прихожую и, сняв с вешалки фуражку, открыл дверь. Дождь стал мельче и плотнее.
Не пройдя и пятидесяти метров, он заметил жандарма, который стоял на краю скалы недвижимо, как часовой. Далее лежало море, зеленое с белыми полосами. А совсем вдалеке, на фоне безграничного неба, виднелась темная точка — дым от парохода из Ньюхевена.
VII
— Привет! — сказал Малуан, остановившись на краю обрыва.
Он мог позволить себе не церемониться, так как железнодорожник не ниже рангом, чем жандарм, и тот, посмотрев на форменную фуражку, понял это и ответил дружески:
— Привет!
— Что-то не ладится?
Малуан делал вид, будто смотрит на море, но косился в сторону сарая, крыша которого, сделанная наполовину из рифленого толя, а наполовину из пропитанного битумом картона, была под его ногами.
— Разыскивают какого-то англичанина, — сказал жандарм.
— А, так это англичанин…
У жандарма на уме была только смена караула, и это раздражало Малуана. Ему хотелось продолжить разговор, он предполагал, что спрятавшийся в сарае человек услышит их. Начинался прилив. К пяти часам вода достигнет косогора и, если будет ветер, волны докатятся до дверей сарая.
— Вы здесь живете? — спросил жандарм из вежливости.
Малуан показал на три дома, расположенные на скале, и его собеседник вздохнул:
— Не очень-то здесь весело!
— Скажите, а что, если он вооружен, этот ваш англичанин?
— Как будто нет.
Уходить Малуану не хотелось, но как-то уж очень неестественно торчать тут под дождем, разглядывая море. Все же именно дождь приносил успокоение, как и присутствие жандарма, тоскливое зрелище мокрых крыш, белые барашки на зеленом море. Нужно было, чтобы вся вселенная казалась угрюмой. Он слушал стук дождевых капель по рифленому толю сарая и знал, что струи воды просачиваются внутрь.
— А достоверно известно, что он не покинул город? — спросил Малуан равнодушно.
— Я знаю лишь то, что мне говорят. Инспектор Скотленд-Ярда утверждает, что у этого человека нет ни гроша в кармане, ни револьвера, ни ножа.
Это сообщение навело Малуана на мысль, что у его клоуна нет еды. Голова кругом может пойти, если стоять здесь и думать об одном и том же. Услышав голоса, не подумает ли беглец, что он окружен? Не дрожит ли от страха и холода? А что испытал он, когда вошла Анриетта?
Малуан подтолкнул ногой ком к краю косогора, и тот упал на рифленый толь.
— Это ваш сарай? — спросил жандарм. — У вас есть лодка?
— Плоскодонка. Но в ближайшие дни куплю моторку.
— С каких лет у вас на железной дороге выходят на пенсию?
— С пятидесяти пяти.
Они вели неторопливую беседу, а внизу по-прежнему сидел голодный человек!
Малуан пнул ногой еще один ком земли с видом мальчишки, который после школьных занятий гоняет камень, как футбольный мяч, а сам в это время подумал: «Если я не открою дверь, через несколько дней клоун умрет».
И воображение тут же нарисовало ему ужасную картину: ночью, в самый разгар прилива, он тащит к морю худое одеревеневшее тело.
— Пойду перекурить, — пробормотал Малуан.
И, засунув руки глубоко в карманы, направился к дому. Ужасно это — давать волю мыслям. Ночью жандармы, несомненно, будут делать обход с электрическими фонарями, и стоит человеку на свою беду зашевелиться…
Все уже сидели за столом, даже Эрнест, вернувшийся из школы. Малуан молча принялся за еду.
— Пойдешь со мной? — вдруг спросил он Анриетту.
Девушка посмотрела на мать, и та кивнула в знак согласия:
— Вот и хорошо. Пойдете вместе, прогуляетесь.
— А я? — законючил Эрнест.
— Ты останешься дома.
Малуан поднялся в спальню, чтобы причесаться и почистить костюм. Потом достал старую коробку, которая хранилась в зеркальном шкафу, чтобы взять немного денег. В коробке лежали тысячефранковый и пятисотфранковый билеты, и он украдкой положил их в карман.
— Ты уже готова, Анриетта?
«Да, тот человек голоден. Дождь не прекращается. В сарае, конечно, образовалось с десяток отверстий, из которых льются ледяные струи».
— Эрнест, выди-ка на минутку.
— Почему?
Малуан выставил мальчика в коридор и протянул руки к огню, как делал обычно после мытья.
— Я обдумал то, о чем рассказала Анриетта утром, — сказал он жене. — Об этом никому ни слова, понятно?
