Жорж Сименон - Человек из Лондона
С вершины косогора до него донеслись всхлипывания и, подняв голову, он увидел жену, которая плакала, утираясь фартуком. Эрнеста, наверное, оставили у соседей. Он долго искал глазами в толпе Анриетту и наконец увидел, что она прячется за спинами зевак.
— Повторите в точности все, что вы проделали утром.
Он глядел на них с презрением, на всех без исключения: прокурора, судью с маленькой бородкой, на других, чьих званий не знал. Ему дали адвоката, который беспрерывно подавал ему знаки, означавшие: «Внимание!»
Внимание к чему? Раз им так хочется, почему не повторить всю сцену? Раз им так хочется. Вот только тех самых слов ему не сыскать, а без них жесты теряли смысл.
«Прости меня, мой бедный Браун, — повторял он про себя. — Они обязательно хотят видеть, как я размахивал крюком».
Когда же он спокойно взял в руки, как обычно берут, крюк для ловли крабов, по толпе прошел ропот и люди в ужасе отступили.
— В каком месте находился этот предмет?
— Ни в каком. Его держал в руках Браун.
— Куда вы наносили удары?
— Куда попало.
Снова ропот в толпе! Но ему было все равно. Даже почти приятно убедиться, насколько они глупы.
— Поглядите! Вот он — паштет.
— Не трогайте! — закричал судья.
Все продолжалось часа два — запись в протоколы, препирательство судьи с адвокатом. С Малуана сняли наручники, чтобы он мог взять в руки крюк, а когда все кончилось, их снова надели.
— Вы не хотите еще что-нибудь уточнить? — спросил прокурор у адвоката.
— Нет. Разумеется, я требую экспертизу психического состояния моего клиента.
Еще накануне каждый из присутствующих, проходя мимо Малуана, говорил: «Привет, Луи!»
А сейчас они с ужасом смотрели на него, словно он уже не Малуан или вообще не человек. Даже дочь его пряталась в последнем ряду.
На машине нельзя было подъехать к сараю, и весь кортеж прошел часть пути пешком. Мальчишки бежали вслед, чтобы не терять из виду арестованного, фотографы перебегали ему дорогу.
Наконец-то его заперли в камере, и он с удовлетворением оглядел белые стены, узкую кровать, поднятую к стене, передвижной столик. Еще никогда в жизни ему так не хотелось спать, и он чуть было не заснул в одежде. Но тут к нему ввели адвоката.
— Позвольте вам сказать, что вы совершили все промахи, какие только возможно.
Дома у него, вероятно, плакали, собравшись на кухне, где уже зажгли лампу. А голубой бидончик, который он купил в субботний вечер перед самым рождением Анриетты, стоял на столе и от него пахло водкой.
— Я пришел, чтобы дать вам несколько советов.
Малуан посмотрел на адвоката так, как смотрят на предмет забавный, но бесполезный.
— Все единодушно считают ваш цинизм возмутительным, а это усложняет мою задачу. Нужно…
— Между прочим, — Малуан прервал его, — когда будут похороны?
— Чьи похороны?
— Брауна.
— Пока неизвестно. Сперва произведут вскрытие.
— Но зачем? Я же все объяснил.
— Нужно выяснить, какой удар оказался смертельным и как он был нанесен.
— Жена его уехала?
— Она все еще в отеле.
— Думаете, что Брауна похоронят в Дьепе?
— Если только она не оплатит перевозку в Лондон.
— Митчелы должны оплатить! — Он посмотрел на адвоката, нахмурив брови, и вздохнул: — Оставьте меня!
— Нам необходимо договориться…
— Да, завтра! Или в другой день.
Ну что ж! Значит, он не пойдет на похороны, так как миссис Браун истратит полученные сто фунтов, чтобы увезти тело мужа, и он никогда не увидит ни его, ни ее.
Какой идиотизм, но ничего не поделаешь! Возмущает то, что все могло быть по-иному. Одни случайности!
К примеру, когда Браун чуть было не поднялся ночью к нему в будку. Что бы они сказали друг другу, если б он вошел?
Или когда Браун следовал за Малуаном до самого дома, не решаясь с ним заговорить, а Малуан в это время уже готов был отдать ему чемодан…
И даже сегодня утром, когда он пришел в сарай с колбасой, сардинами и паштетом…
Что сказали бы они друг другу? Что бы решили? Как бы жили потом и что сталось бы с двумя домами, в Ньюхевене и в Дьепе, с женами и детьми?
— Это было невозможно, — заключил Малуан вполголоса.
— Что именно невозможно?
Он только сейчас заметил своего адвоката и снова вздохнул:
— Ничего. Я думаю.
— Вот именно. Я лично считаю, что вы слишком много думаете!
Лучше было не возражать.
— А сейчас я хочу спать.
Это было не так. Едва адвокат вышел и стал шушукаться за дверью с надзирателем, Малуан бросился на кровать и продолжал думать о Брауне, его жене, о своем доме по ту сторону гавани, в окнах которого вечером появлялся свет…
Когда его приговорили к пяти годам заключения, жена и дочь с плачем бросились к нему в объятия, а он, поцеловав их, стал оглядываться, словно искал кого-то.
Потом он покорно пошел за жандармами.
1934 г.
