Агата Кристи - Кривой домишко
Дверь отворилась, и вошел сержант Лэм.
— Я выжал из слуг все, что мог, сэр, — сказал он. — Не получил ничего существенного.
Тавенер вздохнул.
Сержант Лэм вытащил свою записную книжку, отошел в дальний угол комнаты и неприметно уселся там.
Дверь снова отворилась, и в комнату вошла вторая жена Аристида Леонидиса.
Она была в черном… очень дорогом траурном платье, закрывавшем ее от горла до запястий. Туалет дополняли колье на шее из очень крупного жемчуга, кольцо с огромным изумрудом на одной руке и с великолепным рубином — на другой. Ее движения были неторопливы и ленивы, и черное, несомненно, было ей к лицу. Хотя миловидное, несколько бесцветное лицо ее было припудрено и подкрашено, а красивые каштановые волосы уложены в довольно вычурную прическу, можно было заметить, что она недавно плакала. Мне показалось также, что она испугана.
— Доброе утро, миссис Леонидис, — непринужденно приветствовал ее Тавенер. — Извините, что приходится беспокоить вас еще раз.
Она ответила с какой-то обреченностью в голосе:
— Наверное, без этого не обойтись.
— Вы, конечно, знаете, миссис Леонидис, что, если вы желаете, при нашей беседе может присутствовать ваш поверенный?
Мне показалось сначала, что она пропустила этот вопрос мимо ушей. Но, очевидно, я ошибался, потому что она ответила довольно капризным тоном:
— Мне не нравится мистер Гейтскил. Не хочу, чтобы он присутствовал.
— Вы могли бы пригласить собственного поверенного, миссис Леонидис.
— А нужно ли? Не люблю поверенных. Они сбивают меня с толку.
— Как вам будет угодно, — сказал Тавенер, автоматически улыбнувшись. — В таком случае продолжим разговор?
Сержант Лэм, помусолив карандаш, приготовился записывать. Бренда Леонидис опустилась на диван, повернувшись лицом к Тавенеру.
— Вы что-нибудь обнаружили? — спросила она.
Я заметил, что ее пальцы нервно скручивали и разглаживали оборку на платье.
— Мы можем теперь с полной уверенностью утверждать, что ваш муж умер в результате отравления эзерином.
— Вы хотите сказать, что причиной смерти были глазные капли?
— По-видимому, когда вы в последний раз делали инъекцию, вы ввели ему не инсулин, а эзерин.
— Но я этого не знала! Я ни в чем не виновата. Уверяю вас, инспектор.
— Значит, кто-то умышленно подменил инсулин эзерином.
— Какое чудовищное злодеяние!
— Вы правы, миссис Леонидис.
— Вы думаете, что кто-то сделал это с умыслом? Или случайно? Ведь не могли же так злобно пошутить?
— Мы не считаем, что эта была шутка, — сказал Тавенер.
— Должно быть, это сделал кто-нибудь из прислуги.
Тавенер промолчал.
— Должно быть. Просто не представляю себе, кто бы еще мог такое сделать.
— Вы уверены в этом? Подумайте, миссис Леонидис, нет ли у вас каких-нибудь подозрений? Не замечали ли вы какого-нибудь недоброжелательства или зависти? Не произошла ли какая-нибудь ссора?
— А у меня нет абсолютно никаких подозрений, — сказала она, не спуская с него настороженного взгляда.
— Вы говорили, что в тот вечер были в кино?
— Да. Вернулась в половине седьмого… пора было вводить инсулин… я… сделала инъекцию, как обычно… и ему стало плохо. Я страшно испугалась, побежала к Роджеру… обо всем этом я уже рассказывала вам. Неужели нужно без конца повторять одно и то же? — В ее голосе послышались истеричные нотки.
— Весьма сожалею, миссис Леонидис. Теперь я хотел бы поговорить с мистером Брауном.
— С Лоренсом? Зачем? Он ничего об этом не знает.
— И все-таки мне нужно с ним поговорить.
Она взглянула на него с подозрением.
— Он занимается с Юстасом латынью в классной комнате. Вы хотите, чтобы он пришел сюда?
— Нет, мы сами пойдем к нему.
Тавенер быстро вышел из комнаты. Мы с сержантом Лэмом последовали за ним.
— Ну и нагнали вы на нее страху, сэр, — сказал сержант Лэм.
Тавенер что-то проворчал. Поднявшись по нескольким ступеням, он повел нас по коридору в большую комнату, окна которой выходили в сад. За столом в классной комнате сидели белокурый молодой человек лет тридцати и красивый черноволосый шестнадцатилетний юноша.
Когда мы вошли, оба взглянули в нашу сторону. Брат Софии Юстас уставился на меня, а Лоренс Браун поднял страдальческий взгляд на старшего инспектора Тавенера.
Он вскочил, потом снова опустился на стул. Никогда еще мне не приходилось видеть человека, до такой степени парализованного страхом.
— Э-э-э… доброе утро, инспектор, — произнес он, и голос его сорвался на какой-то писк.
— Доброе утро, — сухо ответил Тавенер. — Я хотел бы поговорить с вами.
— Конечно, конечно. Буду только рад. Во всяком случае…
Юстас поднялся со стула.
— Мне уйти, старший инспектор? — У юноши был приятный голос, в котором едва заметно звучала высокомерная нотка.
— Мы… мы можем продолжить урок позднее, — сказал учитель.
Юстас пропустил его слова мимо ушей и несколько скованной походкой зашагал к двери. Уже выходя из комнаты, он поймал мой взгляд и, проведя пальцем по горлу, ухмыльнулся. Затем вышел и закрыл за собой дверь.
— Так вот, мистер Браун, — сказал Тавенер. — Анализ с полной определенностью показал, что причиной смерти мистера Леонидиса было отравление эзерином.
— Я… вы имеете в виду… мистера Леонидиса действительно отравили? Я надеялся…
— Его отравили, — сухо прервал его Тавенер. — Кто-то подменил инсулин глазными каплями.
— Не могу этому поверить… Это невероятно.
— Вопрос в том, у кого были для этого основания.
— Ни у кого. Совершенно ни у кого! — Голос молодого человека срывался от возбуждения.
— Не хотите ли вы, чтобы при нашем разговоре присутствовал ваш поверенный? — спросил Тавенер.
— Но у меня нет поверенного. И мне он не нужен. Мне нечего скрывать… нечего…
— И вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что все сказанное вами будет занесено в протокол?
— Я не виновен… уверяю вас, я ни в чем не виноват.
— Ничего другого я и не предполагаю. — Тавенер выдержал паузу. — Скажите, ведь миссис Леонидис была намного моложе своего супруга?
— Да… мне кажется… я хотел сказать… да.
— Ей, наверное, иногда бывало одиноко?
Лоренс Браун не ответил. Он лишь облизал языком пересохшие губы.
— Ей, должно быть, было приятно подружиться с человеком примерно такого же, как она, возраста, который к тому же живет в том же доме?
— Я… вовсе не… я хотел сказать… не знаю.
— По-видимому, совершенно естественно, что между вами возникла взаимная привязанность.
